|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (91), 2024 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ | | | Селищева Т. А.
профессор кафедры общей экономической теории и истории экономической мысли
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | В статье дан анализ теории Т. Пикетти о причинах социально-экономического неравенства в мировой экономике, показано неоднозначное воздействие глобализации на усиление неравенства в мире; рассмотрено влияние цифровизации на рост неравенства внутри отдельных стран; выявлено расширение гибких, временных и «атипичных» форм занятости в цифровой экономике и, как результат, ослабление профсоюзов и усиление социально-экономического неравенства; показано влияние платформенной экономики на сокращение среднего класса; сделан вывод, что усиление рыночной власти цифровых корпораций-гигантов усиливает экономическое неравенство; исследовано «цифровое неравенство»; рассмотрены пути снижения социально-экономического неравенства в цифровой экономике. | | Ключевые слова: «неравенство Пикетти», глобальное неравенство, социально-экономическое неравенство, платформенный капитализм, цифровая экономика, цифровое неравенство | | УДК 330.14; ББК 65.046.1 Стр: 62 - 66 |
Введение. Следствием действия закона прибавочной стоимости и всеобщего закона капиталистического накопления на информационной стадии развития [1] является рост социально-экономического неравенства, которое нарастает как внутри развитых и развивающихся стран, так и на глобальном уровне между странами. Цифровизация трансформирует рынок труда, расширяя возможности гибкой, удаленной, неполной и других форм занятости, которые способствуют ослаблению профсоюзов, росту эксплуатации работников и усилению социально-экономического неравенства. В цифровой экономике появляется и специфический вид неравенства — «цифровое неравенство» или «цифровой разрыв» («digital devide») [2]. Усиление социально-экономического неравенства, появление новых его форм в современной информационной (цифровой) экономике и причины этого выступают центральной проблемой исследования в данной статье.
Проблемы неравенства в мировой экономике. В 2013 году ученые и политики бурно обсуждали сразу ставшим бестселлером научный труд известного французского экономиста Тома Пикетти «Капитал в XXI веке», основная идея которого состоит в том, что уровень доходности капитала [r] превышает темпы роста экономики [g] (т.е. «r > g», названное «неравенством Пикетти») и, следовательно, процентная доля доходов самых богатых членов общества (владельцев капитала) со временем, по этой теории, будет расти более быстрыми темпами, усиливая экономическое неравенство в обществе [3]. При этом Т. Пикетти исследует историю экономического неравенства Европы и США, «не замечая..., что сами эти нации живут в основном за счет ограбления всего остального мира» [4].
На наш взгляд, «неравенство Пикетти» — это не что иное, как частный случай действия всеобщего закона капиталистического накопления, выведенного К. Марксом еще в XIX веке в первом томе «Капитала», согласно которому при росте органического строения капитала накопление капитала опережает спрос на труд и в силу этого «положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка его оплата» [5, c. 660], и, соответственно, растет неравенство между трудом и капиталом.
В 2022 г. Т. Пикетти опубликовал новую книгу «Краткая история равенства», где на большом статистическом материале применительно к странам всего мира за последние 200 лет выделил такие этапы неравенства: долгий период роста неравенства — 1820–1950 гг., который соответствовал установлению ведущими странами контроля над мировой экономикой и максимального расширения колоний; фаза стабилизации неравенства — 1950–1980 гг.; постепенное снижение неравенства –1980–2020-е гг. Он указал на наличие огромного разрыва в доходах между странами в масштабах всего мира, который в 2020 г. составлял 1 к 8 (в 1960 г. этот разрыв был равен 1 к 16). При этом Т. Пикетти в данной работе уже подчеркивает, что это неравенство несет «на себе след колониального наследия и расхождения между Западом и остальным миром в 1820–1960-х гг.» [6, c. 314]. И хотя процесс снижения неравенства в мире действительно наметился (частью его движущей силы, по мнению Пикетти, является Китай, а также Юго-Восточная Азия и африканские государства к югу от Сахары), но до его завершения очень и очень далеко [6, c. 316].
Английский экономист Гай Стэндинг, в отличие от Т. Пикетти, доказывает, что Китай, наоборот, способствовал росту неравенства в мире, поскольку «низкие зарплаты в этой стране негативно сказались на заработной плате в остальном мире, увеличив дифференциацию зарплат» [7, c. 63]. «Китай, отмечает Стэндинг, сохранял зарплаты в стране на очень низком уровне и по мере роста ВВП доля зарплат в нем снижалась: с 57% в 1983 г до 37% в 2005 г. Он называет Китай страной с «самой «капиталистической» крупной экономикой за всю историю человечества» [7, c. 64]. В данном случае Стэндинг, на наш взгляд, ошибочно отождествляет два понятия: «капитализм» и «рыночная экономика». Последняя отличается своими социально-экономическими последствиями при капитализме и социализме. Так, ведущий американский ученый-марксист Ларри Эрл Швейкарт подчеркивает, что функционирование западной рыночной экономики увеличивает социальную нестабильность и риск, в том числе и социально-экономическое неравенство, и это является «провалом» капиталистического рынка [8, c. 344–345]. Этот «провал рынка», по мнению китайского экономиста с мировым именем Чен Эньфу, в условиях господства частной собственности не способно решить государственное регулирование, так как оно подчинено «олигархической экономике и олигархии, монополизирующей буржуазию, и не может фундаментально изменить поляризацию богатства и доходов» [8, c. 347].
Известный американский экономист Д. Стиглиц пишет о том, что в экономике США властвуют крупные корпорации-монополисты не только в высокотехнологичных отраслях, но практически во всех сферах, что в современной американской экономике создается малое количество новых предприятий и это подрывает экономический рост в стране. Он показывает, что монополии ограждают себя от конкуренции с помощью жесткой патентной системы, создают особые условия для пользователей своих услуг; применяют практику слияний и поглощений, (например, покупка компанией Facebook приложений WhatsApp и Instagram). Это создает огромное неравенство. Стиглиц приводит цифры, согласно которым в США за последние десятилетия обогатились 10% американских граждан; в гораздо большей степени стал богаче 1% американцев и совершенно невероятным образом — 0,1% населения страны [9, c. 430].
По оценкам американского Института экономической политики (EPI), вознаграждения генеральных директоров крупнейших компаний США с 1978 по 2017 гг. выросли на 979%, а зарплата сотрудников — лишь на 11,2%, и если разница между первым и вторым в 1965 г. составляла 20 раз, то в 2017 г. уже 312 (индекс S&P вырос только на 637%) [10]. Это все свидетельствует об огромном неравенстве в распределении доходов в крупнейшей экономике мира.
Китайский ученый Чен Эньфу доказывает, что только сочетание «социалистического порядка общественной собственности и распределения по труду с рыночной экономикой не только устраняет социальную и экономическую анархию, лучше оптимизирует распределение ресурсов и способствует развитию производительных сил, но и помогает устранить эксплуатацию, ликвидировать расслоение общества и лучше обеспечить социальную справедливость» [8, c. 354]. Он отмечает, что капиталистический порядок не способен компенсировать и преодолеть «провалы рынка», полагаясь лишь на рыночные рычаги. Этот вывод китайского ученого согласуется с выводом французского экономиста Т. Пикетти о том, что неравенство не является неким «естественным» или «неизменным» феноменом, а всегда связано с политическим, экономическим и социальным устройством конкретного общества, которое является исторически изменчивым. При этом оно зависит и от политической борьбы [3].
Глобализация и неравенство. Процесс глобализации неоднозначно повлиял на неравенство на глобальном уровне и придал ему новое качество. Он способствовал продвижению новых технологий, росту стандартов и уровня жизни, сокращению уровня бедности (здесь большие достижения у Китая) в различных странах мира. Вместе с тем, следствием глобализации стал рост дифференциации доходов, увеличение технологической безработицы, неуправляемые потоки мигрантов между странами и рост социально-экономического неравенства в мире. Так, профессор Оксфордского университета Пол Коллиер пишет: «Если верхний 1% населения богаче оставшихся 99% в 100 раз, это можно считать проблемой экономики. Но если состояния самых богатых людей на Земле превышают накопления среднего класса и малоимущих в десятки и сотни тысяч раз, это становится проблемой общества и справедливости» [11, c. 386]. Не случайно, в настоящее время на экономически более благополучные страны обрушился нарастающий вал неуправляемых миграционных потоков, порожденных острыми проблемами «глобальной незанятости» и «глобального неравенства» [12, c. 352]. По прогнозам Международной организации труда (МОТ), в 2024 г. в мире будет насчитываться 191 млн безработных (для сравнения: в 2018 г. эта цифра составляла 174 млн человек), т.е. в мире растет численность «лишних» людей, а значит и уровень социально-экономического неравенства. При этом во всех странах предполагается рост уровня безработицы, но самым высоким он ожидается в странах с высоким уровнем дохода [13].
Влияние цифровизации на социально-экономическое неравенство. Особого внимания заслуживает влияние цифровизации экономики и общества на социально-экономическое неравенство. Американский ученый Джарон Ланье в работе «Кому принадлежит будущее? Мир, где за информацию будут платить вам» рассматривает проблему неравенства в цифровой экономике и доказывает, что обогащаются только владельцы платформ-монополистов (он их называет «серверы-сирены») в результате эксплуатации больших данных, резко сокращается количество рабочих мест для среднего класса, в результате чего усиливается неравенство в экономике. Представителей среднего класса Ланье называет «креативным классом», к нему он относит музыкантов, журналистов, фотографов, звукорежиссеров и т.п., которые лишились своих привилегий из-за «сетей-сирен» [14, c. 135]. То есть рост рыночной власти цифровых корпораций-гигантов усиливает экономическое неравенство.
Д. Ланье сформулировал новое противоречие цифрового капитализма: «происхождение больших данных, а также базовая инфраструктура, позволяющая извлекать эти данные, носит коллективный характер (Интернет создавался на деньги налогоплательщиков при поддержке государства), тогда как использование данных и получение доходов от них являются сугубо частным делом крупных интернет-корпораций и их владельцев. Эксплуатация данных платформами ведет к чрезмерному возрастанию неравенства, поскольку обогащаются только капиталисты, владельцы платформ. Таким образом, приватизация данных, поставленная на службу прибылям корпораций, а не общему благу, порождает новую форму неравенства — ассиметричный доступ к доходам», порожденных большими данными [14]. Более подробно об этом было исследовано в статье «Цифровая трансформация промышленного капитала в информационной экономике» [1].
Американский ученый Д. Мошелла отмечает, что «неравенство встроено в базовую экономику Интернета». Подтверждением этому, по его мнению, может являться тот факт, что ежегодно, в число 10 богатейших людей планеты входят крупнейшие владельцы ИКТ-бизнеса [15]. В 2023 году в десятку самых богатых людей мира вошли: Илон Маск (2-е место; состояние $180 млрд), Джефф Безос (3-е место; $114 млрд), Ларри Эллисон (4-е место; $107 млрд), Карлос Слим Элу и его семья (8-е место; $ 93 млрд), Стив Балмер (10-е место; 80,7 млрд) [16].
Американский ученый Мартин Форд в работе «Власть роботов: как подготовиться к неизбежному» пишет об усилении противоречия между трудом и капиталом в цифровой экономике и подчеркивает, что «технологии начинают посягать даже на позиции хорошо образованных и оплачиваемых работников, и неравенство неизбежно усугубит перекос пирамиды доходов в пользу вершины: крохотная элита будет владеть огромным капиталом, отнятым у всех остальных» (выделено мною — Т.С.) [17, c. 207]. В то же время он полагает, что искусственный интеллект «станет важнейшим инструментом сокращения — и, в конечном счете — ликвидации бедности, поскольку сделает все необходимое людям для процветания более доступным как в плане количества, так и цены. Благодаря применению ИИ в научных исследованиях и конструкторских разработках, — отмечает он, появятся совершенно новые товары и услуги, которые без него были бы немыслимы. Новые лекарства и методы лечения принесут огромную экономическую выгоду и повысят качество жизни практически каждого человека» [17, c. 211].
Английский ученый-марксист Кристиан Фукс в работе «Цифровой труд и Карл Маркс», описывая различные виды цифрового труда, а также формы его принуждения и контроля, делает вывод, что человеческий труд в цифровой экономике эксплуатируется таким образом, что приносит денежную выгоду только ИКТ-корпорациям и оказывает негативное воздействие на качество жизни, физическое состояние и сознание работников, усиливая неравенство в обществе [18].
Американские исследователи Э. Бриньолфсон и Э. Макафи в работе «Вторая эра машин. Работа, прогресс и процветание в эпоху новейших технологий» отмечают, что вторая эра машин (так они называют цифровизацию) ведет к безработице и усиливает экономическое неравенств [19].
Интерес представляют выводы исследователей Пётча Хольгера (Pötzsch Holger из Норвежского Арктичского университета) и Шамбергера Керема (Schamberger Kerem из Мюнхенского университета), которые в своей работе «Трудовая борьба в условиях цифрового капитализма: проблемы и возможности для организации рабочих, мобилизации и активизации в Германии» показывают, что «широкомасштабное внедрение цифровых технологий фрагментирует рабочую силу, снижает социальные стандарты, ухудшает условия труда и усугубляет дисбаланс власти в ущерб занятым. Эти недостатки лишь в малой мере, по их мнению, компенсируются новыми возможностями повышения осведомленности общественности, а также установления связей и мобилизации работников с помощью цифровых коммуникационных технологий» [20]. Усиление социально-экономического неравенства в условиях цифровой экономики объясняется также трансформацией рынка труда в информационной экономике, на котором все активнее растут неполная, случайная, удаленная, временная формы занятости, заемный труд, самозанятость, аутсорсинг, фриланс и другие гибкие формы занятости, при которых работник ограничен в социальных гарантиях. В США такие формы занятости в современных условиях достигают до двух третей от вновь появляющихся рабочих мест; 43% занятых в стране уже работают вне офиса постоянно или хотя бы время от времени [19]. Растет индивидуализация труда, понижается уровень социальной защищенности и гарантий труда работников, растет социальная нестабильность и неравенство [22]. Такая организация труда снижает издержки работодателей, но является ненадежной для работников, поскольку не дает им социальных гарантий и делает их уязвимыми на рынке труда. Работники перечисленных выше форм занятости чаще всего пополняют ряды нового класса «прекариат», ключевой характеристикой которого является отсутствие гарантий занятости. Английский экономист Гай Стэндинг, автор понятия «прекариат», предположил, что «во многих странах по крайней мере четверть взрослого населения относится к прекариату» [7]. Таким образом, в цифровой экономике процессы неравенства между трудом и капиталом усиливаются.
В условиях цифровой экономики капиталистических стран ослабевает профсоюзное движение из-за расширения гибких, временных, удаленных и «атипичных» форм занятости [7]. Численность членов профсоюза в западных странах за последнюю четверть века резко сократилась. Так, в США лишь 11% работников частного сектора (в 1954 г. — 35%) являются членами профсоюза. В Европейском Союзе 22% работников, в Италии — от 1/4 до 2/3, в Великобритании 28%, в Германии 19,9%, Канаде — 29,4%, Японии 19,8% занятых охвачены профсоюзами [23, c. 32–47]. Это снижает защищенность работников и гарантии их занятости, т.е. способствует росту неравенства.
Цифровое неравенство. В информационной экономике появилась новая форма неравенство — «цифровое неравенство» или «цифровой разрыв» (digital divide) как неравный доступ граждан к ИКТ-технологиям, следствием которого является усиление социально-экономического и культурного неравенства. Цифровое неравенство существует как на глобальном, так и на макро-, мезо- и микроуровнях экономики [2]. Это понятие впервые было введено в оборот на саммите стран большой восьмерки в 2000 году, который проходил на Окинаве и по итогам которого была принята «Хартия глобального информационного общества», основным принципом которой являлся равный доступ граждан мира к информации и ИКТ [24].
В конце 1990-х — начале 2000-х годов сформировалась теория трех уровней «цифрового разрыва», в соответствии с которой следует различать следующие уровни «цифрового неравенства». К первому уровню относится неравное положение граждан, домашних хозяйств, регионов и стран в физическом и экономическом доступе к информационно-коммуникационным технологиям. Второй уровень «цифрового разрыва» означает неравенство между людьми в овладении компетенциями и навыками по использованию ИКТ-технологий. Под третьим уровнем «цифрового неравенства» понимаются те социально-экономические выгоды, которые пользователи цифровых технологий получают от их эффективного использования в профессиональной и частной жизни (поиск работы, образование, получение дохода от работы в сети, участие в политической жизни и другие).
Профессор из Нидерландов Ян А.Г.М. ван Дейк определил «цифровой разрыв» как форму, усиливающую социальное неравенство в сетевом обществе [25].
Первый уровень цифрового неравенства был характерен со второй половины 1990-х годов и до начала 2000-х гг. В начале XXI в. ОЭСР охарактеризовала «цифровое неравенство» как «разрыв между индивидами, домашними хозяйствами, предприятиями, территориями по социально-экономическому уровню относительно их возможностей доступа к ИКТ и использованию интернета для широкого спектра деятельности» [26]. Третий уровень цифрового неравенства как возможность получить социально-экономические выгоды от использования ИКТ зависит от уровня квалификации, образования и степени владения пользователями Интернетом и другими информационными технологиями. «Наиболее высокооплачиваемые рабочие места в настоящее время связаны с цифровой экономикой, информационными технологиями и встроенностью в глобальные цепочки формирования потребительных стоимостей. Глобализация и цифровизация принципиально меняют характер социального неравенства, придают ему новое качество» [27].
В 1997 г. в Программе развития ООН дано определение нового вида бедности «информационная бедность» как неравенство получения информационно-коммуникационных услуг между различными социальными группами и различными странами (ограниченный доступ к телемедицине, различным онлайн-сервисам). Категория «информационная бедность» включает в себя такие аспекты, как: финансовый (недостаток средств для приобретения компьютеров и других гаджетов), технический (неумение пользоваться конкретным индивидом Интернетом, компьютером и другими ИКТ), образовательный (низкий уровень или отсутствие образования у индивида, что затрудняет использование ИКТ), демографический (разные умения использовать ИКТ-технологии у индивидов различного возраста) [28]. Информационная бедность усиливает дифференциацию между богатыми и бедными слоями населения, регионами и странами мира.
Американский ученый из Гарвардского университета Пиппа Норис отмечает, что существует глобальный «цифровой разрыв» (Global digital divide) между «информационно-богатыми» и «информационно-бедными» странами, «включенными в процесс технологического развития или исключенными из него в силу неравномерного доступа к информационно-коммуникационным технологиям и неоднородного развития медиакоммуникационной инфраструктуры» [29]. Показателем цифрового неравенства на глобальном уровне между странами может быть, например, уровень проникновения интернета среди жителей континентов: в Африке он составляет 43%, в то время как в Северной Америке — 93% [30]. Вместе с тем, в основе глобального «цифрового разрыва» лежит экономическое неравенство между странами.
Согласно статистическим данным Международной организации труда, выгоды и издержки от деятельности цифровых платформ неравномерны по регионам мира. Так, 96% инвестиций в такие платформы сосредоточены в Азии, Северной Америке и Европе, в то время как на долю Латинской Америки, Африки и арабских государств приходится только 4%. При этом 70% доходов от платформ цифрового труда получают всего две страны — Соединенные Штаты и Китай [31]. Неравномерный рост цифровой экономики делает все больше «цифровой разрыв» между странами Севера и глобального Юга, усиливая уже существующее социально-экономическое неравенство [14, c. 9].
Пути решения проблемы социально-экономического неравенства. В настоящее время идет широкая дискуссия между учеными, политиками, общественными деятелями, как снизить уровень неравенства внутри стран и между государствами в современной цифровой экономике.
В качестве одного из наиболее распространенных предложений по снижению неравенства, образующегося в результате усиливающейся автоматизации и роботизации и вытесняющей работников из производства, выдвигается «безусловный базовый доход» для населения как дополнение к существующей системе социальной поддержки [9, c. 246]. Его сущность заключается в том, что этот доход будет представлять регулярно выплачиваемое пособие всем гражданам страны. Работникам, имеющим хорошо оплачиваемую работу, необходимо будет вернуть эти деньги в виде уплаты налогов. Ставится задача — разорвать жесткую зависимость благосостояния народа от их трудовой занятости [12, c. 357].
По мнению британского ученого Дэниэла Сасскинда, в ближайшей перспективе государство и общество должны беспокоиться о технологической фрикционной, а в перспективе о структурной безработице, возникающей в ходе роботизации, и поэтому он в качестве приоритетной меры для снижения безработицы и неравенства выдвигает необходимость совершенствования образования в стране [32, c. 211–233].
В качестве фактора, способствующего снижению неравенства, предлагается совершенствовать государственное регулирование: активная антимонопольная политика по ограничению власти технологических гигантов; прогрессивное налогообложение; рост бюджетных расходов на образование; действенная структурная и инновационная политика; проведение эффективной политики цифровизации; развитие социального предпринимательства на базе цифровых платформ и другие.
Для снижения неравенства между странами интерес представляет выдвинутая в 2012 г. на XVIII Всекитайском съезде КПК Председателем КНР Си Цзиньпином концепция «Сообщество единой судьбы человечества», которая была поддержана ООН и сущность которой состоит в реализации принципа взаимной выгоды для всех наций и культур. КНР стремится реализовать данную концепцию в ходе развития как китайской экономики, так и экономического сотрудничества с зарубежными странами [8, c. 393–394].
Заключение. Таким образом, в современной цифровой экономике растет социально-экономическое неравенство между странами, которое усилилось в ходе глобализации. Внутри капиталистических стран вследствие действия всеобщего закона капиталистического накопления, цифровой трансформации рынка труда, роста неполной, случайной, временной, удаленной и других формы занятости происходит усиление социально-экономического неравенства; увеличивается класс «прекариат». Рост рыночной власти владельцев крупных цифровых платформ ведет к сокращению рабочих мест для среднего класса и усиливает экономическое неравенство. Наблюдается огромное «цифровое неравенство», как новая форма социально-экономического неравенства в информационной экономике, между западными странами и государствами глобального Юга, а также внутри государств на всех уровнях экономики. Возможные пути решения снижения социально-экономического неравенства, представленные в статье, требуют развития и своего решения. |
| |
|
|
