| | Проблемы современной экономики, N 4 (84), 2022 | | ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ И МЕЖДУНАРОДНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ | | Черенков В. И. профессор кафедры маркетинга Высшей школы менеджмента
Санкт-Петербургского государственного университета,
с.н.с. экспериментальной лаборатории «Нейротехнологии в управлении»
Финансового университета при Правительстве РФ (г. Москва),
доктор экономических наук
| |
| | Данная статья предназначена несколько по-новому, в контексте проблем реализации концепции устойчивого развития, обратиться к многовековой истории ресурсной обеспеченности европейских метрополий, которую в наше время в глобальном масштабе практикует географически неограниченный «коллективный Запад». Отмечается, что упорно продвигавшаяся концепция инклюзивно-устойчивого развития находится в неразрешимом противоречии с постоянно воспроизводящимся деформированным разделением труда между ядром и периферией (по Валлерстайну) мир-системы капитализма. Сделано предположение, что многие постколониальные исследования в известной степени характеризуются апологетикой колониализма. | Ключевые слова: вестернизация, инклюзивно-устойчивое развитие, колониализм 2.0, постколониальные исследования, устойчивое развитие, ядро и периферия мир-системы | ББК Ф011.4я73; Т3(0)63–6я73 Стр: 72 - 75 | В пределах примерно двух недель (октябрь 2022) в СМИ были воспроизведены две цитаты. Одна, из выступления Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности Жозепа Борреля, чем-то перекликающаяся с «The White Man’s Burden» Киплинга, подобна расширенной оговорке по Фрейду с имплицитным страхом потерять сладкую жизнь «золотого миллиарда»: «Европа — это сад. Мы построили сад: все работает, это наилучшая из когда-либо созданных человеком комбинаций политической свободы, экономического процветания и социального сплочения... Остальной мир, большая часть других стран мира — это джунгли. А джунгли могут совершить вторжение в сад» [2]. Другая — выдержка из выступления Президента России Владимира Путина на церемонии подписания договоров о вхождении в состав России новых территорий, — «Запад готов переступить через все для сохранения той неоколониальной системы, которая позволяет ему паразитировать, по сути, грабить мир за счет власти доллара и технологического диктата, собирать с человечества настоящую дань, извлекать основной источник незаработанного благополучия, ренту гегемона» [14] — где четко определена колониальная природа построения [«Мы построили сад» — Sic!] этого «сада». Сопоставление того ЧТО (сад... процветания — Ж. Боррель) имеет и стремится сохранить коллективный Запад с тем КАК и ЗА СЧЕТ ЧЕГО (сохранение неоколониальной системы... источник незаработанного благополучия — В.В. Путин) это было получено, приводит к мысли еще раз обратиться к вопросу об осуществимости интенсивно продвигавшейся концепции «инклюзивно устойчивого развития» (inclusive and sustainable development) в условиях современного капитализма.
В русскоязычной литературе указанная концепция также именуется «инклюзивное устойчивое развитие» [10]. Заметим, что в указанном источнике несколько настораживает однозначный и диссонирующий с нашими сомнениями по поводу осуществимости данной инклюзии в рамках современного империализма оптимизм авторов (в частности, основанный на Йоханнесбургской декларации десятого саммита БРИКС), которые заключают «что нас ждет инклюзивное будущее» [10, с. 33], в котором подразумеваются «равные возможности для людей, чтобы вносить свой вклад в экономический рост и пользоваться его благами» [там же]. Также обнаруживаемая в другом источнике [6] несколько сомнительно, на наш взгляд, выглядит (хотя бы по Парето), надежда на «масштабное действие механизма перераспределения», который может обеспечить «инклюзивное устойчивое развитие». Полноты ради укажем, что в российском научном обороте эта же концепция иногда представляется еще и как «инклюзивное и устойчивое развитие» [12]. В то же время, утверждается [28], и на наш взгляд вполне резонно с точки зрения глобальной этики [8], что для реализации устойчивого развития необходимо такое развитие, которое является одновременно как инклюзивным, так и устойчивым, обеспечивая синергический эффект между действиями людей и соблюдением природных условий. Формально, даже семантически термин «инклюзивное устойчивое развитие», соответствует имеющемуся в литературе [6] и разделяемому нами утверждению, что развитие не может быть устойчивым, не будучи инклюзивным.
Действительно, по истечении почти 30 лет с момента представления urbi et orbi доклада «Our Common Future» во многих последующих обсуждениях проблем устойчивого развития приобретает силу идея инклюзивного социального развития, которое должно гарантировать всем людям материальное благосостояние, доступ к качественному здравоохранению, образованию, услугам и товарам, необходимым для достойного существования, а также такие социально-политические и культурные достижения, как чувство безопасности, человеческого достоинства и способности быть частью сообщества, в котором признаются права каждого члена и обеспечивается представительство его интересов [12]. Если обратиться к Целям устойчивого развития (ЦУР) — Agenda 2030 [18], то можно заметить, что акцент документа Agenda 2030 сделан на инклюзивность, что особенно четко отражается в следующих ЦУР: ЦУР 8 — содействие устойчивому, и в то же время инклюзивно-устойчивому росту с созданием рабочих мест; ЦУР 10 — расширение возможностей и способствование социальной, экономической и политической интеграции всех, независимо от возраста, пола, инвалидности, расы, этнической принадлежности, происхождения, религии, экономического или иного статуса; ЦУР 11 — сделать города и населенные пункты инклюзивными, более безопасными, устойчивыми и устойчивыми»: ЦУР 16 — продвижение развития мирных и инклюзивных обществ, а также инклюзивных институтов [29, p. 5]. Также в документах Международной организации труда определено [27, p. 20], что инклюзивно-устойчивое развитие требует такого управления экономическим ростом, которое обеспечивает достойную работу, иными словами, производительную, качественную работу, формализованную и социально защищенную, позволяющую преодолеть бедность и неравенство и открыть для любого региона возможности прогрессивного развития.
Стремление, как истинное, так и демагогически-спекулятивное, продвинуть в глобальном масштабе концепцию инклюзивно-устойчивого развития [25] связано с тем, что в практике глобального социально-экономического развития не все элементы общества как внутри стран, так и в сравнении между странами, оказались способны показать равные возможности развития или извлекать выгоду из тех или иных международных программ, что вызывает разочарование в подобных программах и чувство несправедливости, несмотря на активно пропагандируемые социальные инновации. Традиционно основным показателем экономического развития остается увеличение ВНП на душу населения (или душевой ВНП), отражающее рост экономической производительности и среднего уровня материального благосостояния населения страны. Понятно, что в этом показателе заложены всего лишь потенциальные возможности перехода к устойчивому развитию, но не качественная связь с ним, тем более, принимая во внимание неравномерное душевое распределение национального богатства, фактическое отсутствие таковой связи с инклюзивно-устойчивым развитием (inclusive and sustainable development) [26]. Макроэкономические показатели развития стран (например, душевой ВНП) часто критикуются, поскольку за усреднением как раз и теряется та самая инклюзивность в уровнях развития и качестве жизни как между разными странами, так и социальными слоями в одной стране. Тем не менее, подобные показатели отражают на макроэкономическом (региональном) уровне не только уровень экономического развития в целом, но все же характеризуют потенциал возможностей перехода к устойчивому развитию, поскольку, как это признанно на международном уровне [11], собственно устойчивое развитие «включает в себя три взаимосвязанных и подпирающих друг друга основы — экономическое развитие, социальное развитие и охрану окружающей среды» [11, p. 6]. В соответствии с представлениями Валлерстайна [3] современная мировая торговля, несмотря на «свободу выбора» продавца/покупателя в рамках либерализации международной торговли, оценивается как неэквивалентный обмен (пусть не столь баснословный и очевидный, как ожерелье, бутылка рома, несколько одеял и ножей за остров Манхэттен), поскольку развитые (developed) страны сильнее (экономически, политически, информационно, инновационно), менее развитых (less developed, developing, emerging, etc.), что позволяет первым, составляющим ядро мир-системы капитализма, в условиях внешне эквивалентного и свободного обмена присваивать добавочную стоимость в ущерб более слабым странам периферии. Эта специфика отношений «ядро-периферия» сохраняющей признаки колониализма современной мир-системы капитализма была четко сформулирована в ходе анализа вышеуказанной работы Валлерстайна, где она обличена в следующую лапидарную формулу: «Ядро — это, грубо говоря, зона, приобретающая при обмене часть прибыли, а периферия — зона, теряющая её» [17].
На глобальном институциональном уровне эта центр-периферийная неравномерность капитализма, более чем полтысячи лет подпитывающая его развитие, также воспроизводится, например, через ВТО, которая имеет по отношению ко всем странам капиталистической периферии одну и ту же цель: не допустить, чтобы эти страны стали в будущем конкурентами метрополии, и для этого отнять у государств периферии право на самостоятельное законодательство и на регулирование деятельности ТНК в этих странах [7]. Не менее интересно отметить, что воспроизводству подобной мир-системы способствует на уровне социально-экономических систем отдельных стран морфологически тождественное «межклассовое» отношение типа «центр-периферия», когда национальная компрадорская буржуазия колоний и полуколоний «играет» на стороне метрополий. Исторические корни этого явления лежат в том [20, с. 10], что внутри колониальных социумов формировались иерархии, в рамках которых выходцы из цивилизованных метрополий занимали руководящие позиции в администрации и создавали экономическую и интеллектуальную элиту. В результате Второй мировой войны и последующей поддержке национально-освободительного движения Советским Союзом, произошло то, что называлось крахом колониальной системы. Однако бывшие, ставшие формально независимым, колонии продолжают занимать место эксплуатируемой периферии в обновленной мир-системе неоколониальных отношений, получивших в «модных» терминах цифрового общества название «Колониализм 2.0» [24], где «глобальная ойкумена [коллективный негеографический Запад — авт.] продолжает функционировать как капиталистическая мир-система с ее глубоким дисбалансом между центром и периферией» [17, с. 66]. В отношениях центр-периферия (звучит как некий эвфемизм для отношений «метрополия-колонии»), именуемых «Колониализм 2.0» глобальная экспансия капиталистических рынков достигается уже не военно-политическими методами, а за счет введения в действие законов и правил, гарантирующих «справедливые» взаимоотношения с глобальным капиталом [24]. Нет особой необходимости доказывать, что неоколониализм XXI века, или «Колониализм 2.0» явление гораздо более изощренное и живучее, чем, скажем колониализм века семнадцатого («Колониализм 1.0»), но вопрос о несовместимости трансформированного колониализма с реализацией концепции устойчивого развития, что внешне неплохо выглядит в борьбе Западной Европы за нулевой карбоновый след в своих городах, но невольно приводит к вопросам типа «А как получить чистую электроэнергию в необходимом количестве для ожидаемой массы электромобилей? А куда девать или как перерабатывать автомобильные аккумуляторы?». Тем более, что устойчивое развитие без признака инклюзии является всего лишь вариацией традиционного выведения «грязных» производств за пределы упомянутого Ж. Боррелем «сада». В русле фактических отношений «Колониализма 2.0.» находятся не только «бывшие» колонии Азии и Африки и страны Латинской Америки, где находится большинство авторов работ на эту и связанные с ней темы. Не миновала чаша сия — может быть в несколько иной форме и Россию, да и остальные вышедшие из СССР и «социалистического лагеря» страны. Поскольку отмечено [16], что вестернизация, проникшая практически во все поры современного российского общества и понимаемая как процесс перехода от традиционных обществ к современным путем прямого переноса структур, технологий и образа жизни западных обществ исторически отличалась тем, что ее инициатором обычно становился сам Запад, а формой ее осуществления была преимущественно колонизация.
Как нами определялось ранее [19] современный капитализм не снимает основное противоречие капитализма и не отменяет его основной закон. Коллективный Запад смог выстроить эффективную систему финансово-экономического господства над странами периферии мирового хозяйства, природа которой соответствует термину «Колониализм 2.0», а иногда [1] — «Колониализм 3.0.», где выделяются три механизма: (1) военно-политический; (2) финансово-индустриальный; и (3) электронно-цифровой. Именно третий механизм предопределил появление пока еще не получившего широкое распространение термина «Колониализм 3.0.», что соответствует современному технологическому укладу. Несколько иначе, сохранившее основные цели традиционного колониализма («Колониализм 1.0»), современное мир-устройство капитализма XXI века предлагается называть «экономический империализм» [9, с. 978], целью создания и функционирования которого является «обеспечение доступа Запада к природным, человеческим (трудовым) и интеллектуальным ресурсам остального мира и их эффективная эксплуатация в интересах элиты Запада» [9, с. 978]. Многомерность репрезентации современного империализма может быть подчеркнута и такими прилагательными как «технологический» и «информационный» [4]. Следует заметить, что понятия империализм и колониализм связаны неразрывно, поскольку империя подпитывается благами своих колоний, начиная с Древнего Рима, чему свидетельствует [13] и то, что на рубеже XIX и ХХ вв. понятие империализма стало употребляться в массовом сознании в качестве эквивалента колониализму. Таким образом, можно сказать, что империализм и колониализм неразрывно связаны как в политико-экономическом, так и в информационном пространстве. Представление колониализма как антитезы концепции инклюзивно-устойчивого развития выглядит довольно очевидным и в наибольшей степени присутствует во многих работах авторов из менее развитых и, так называемых, развивающихся стран.
В заключение представления критического подхода к возможности реализации концепции инклюзивно-устойчивого развития в условиях «Колониализма 2.0» и империалистической природы современного капитализма в целом, отметим, что существует следующая дилемма инклюзивно-устойчивого развития: либо — это средство спасения человечества от грядущих социальных, финансовых и экологических катастроф (трактовка современного неолиберализма), либо — это очередная заманчивая социальная демагогия и камуфляж сущности капитализма (трактовка современного неомарксизма) [15]. Наконец, эти краткие заметки о противоречии между колониальными признаками современной мир-системы капитализма и задачами инклюзивно-устойчивого развития были бы неполными без хотя бы упоминания о постколониализме, который иногда предлагается «рассматривать как «реакцию» на колониализм или отход от него» [21, с. 24], что, на наш взгляд, близко к многолетней дискуссии о том, что принесла европейская цивилизация в свои бывшие колонии [в свою неоколониальную периферию — авт.], возможный интересный анализ которой выходит далеко за рамки этой краткой статьи. Впрочем, апологетические черты постколониальных исследований можно в известной степени заметить в географии центров таковых исследований [5], определяемых бывшими классическими метрополиями. Верно, на наш взгляд, выявлено [22], что зарубежные исследования постколониализма (или, «Колониализма 2.0») утверждают появление нового империализма как характеристики современных попыток колонизации, а также современное существование империи в рамках дискурса глобализации, выраженной в виде консолидации власти метрополии и либерально-демократического государства, и выстраивают функциональные модели взаимодействия империи и колонии. Таким образом, по своей роли постколониальные исследования (одной из своих сторон) чем-то напоминают существующий в дискурсе устойчивого развития «зеленый камуфляж» (green washing) [23], спекулятивно практикуемый рядом компаний и банков, а разрешение противоречия между идеей инклюзивно-устойчивого развития и сохраняющейся (несколько закамуфлированной) империалистической природой Колониализма 2.0 видится возможным лишь при кардинальной не модернизации, но трансформации мир-системы капитализма, о конкретных формах которой говорить сегодня едва ли возможно, но искать соответствующую концепцию необходимо. |
| |
|
|