Logo Международный форум «Евразийская экономическая перспектива»
На главную страницу
Новости
Информация о журнале
О главном редакторе
Подписка
Контакты
ЕВРАЗИЙСКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ English
Тематика журнала
Текущий номер
Анонс
Список номеров
Найти
Редакционный совет
Редакционная коллегия
Представи- тельства журнала
Правила направления, рецензирования и опубликования
Научные дискуссии
Семинары, конференции
 
 
Проблемы современной экономики, N 3 (71), 2019
ПРОБЛЕМЫ НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ
Марьяненко В. П.
профессор кафедры общей экономической теории и истории экономической мысли
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук

Черенков В. И.
профессор кафедры маркетинга Института «Высшая школа менеджмента»
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук

Черенкова Н. И.
заведующий кафедрой английского языка № 2
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук

Цой Е. В.
финансовый директор ООО «НЭК» (г. Санкт-Петербург),
кандидат экономических наук


Понимание феномена инновации студентами как одно из условий реализации устойчивого развития
Цель настоящей статьи привлечь внимание к необходимости вырабатывать у сегодняшних студентов (завтрашних менеджеров) адекватное понимание феномена инновации — важнейшего ресурса реализации концепции устойчивого развития. Потенциальная социально-этическая природа этого ресурса показана в сравнении с традиционным для накопления капитала механизмом колонизации, действующим в силу исторически сложившегося центро-периферийного устройства капитализма. Отмечен неоднозначный характер глобальной диффузии инноваций и ее тенденция к воспроизводству отношений «инновационного империализма». Определена необходимость и проблемы выработки ментального конструкта инновационности у студентов. Показаны парадигмальный характер теории инноваций и проблемы адекватности ее терминологической парадигмы. Сделаны теоретико-концептуальные уточнения, касающиеся механизмов диффузии инноваций (трансфер и спилловер), а также иных единиц понятийно-категориального аппарата теории инноваций. Выполнен критический анализ зарубежных и отечественных подходов к построению концептуальной модели диффузии инноваций на основе механизмов трансфера и спилловера. Сделан вывод о необходимости высококачественной разработки учебных материалов для создания ментального конструкта инновационности у студентов в курсах, касающихся устойчивого развития
Ключевые слова: акцептор инноваций, диффузия инноваций, донор инноваций, интеллектуальная рента, конструкт инновационности, образование для устойчивости, спилловер инноваций, технологический колониализм, трансфер инноваций
УДК 330.1, 330.34; ББК 65.01   Стр: 299 - 305

Феномен инновации [1] составляет важнейшую движущую силу развития (причем не только научно-технического) человеческой цивилизации c первых лет ее истории (гипотетически, некто привязал к палке камень, потом кого-то научил, а некто подсмотрел и повторил, что составило, соответственно, появление инновации, трансфер инновации и спилловер инновации в так называемую доисторическую эпоху). Это, тогда еще неосознанное соприкосновение с феноменом инновации, постепенно — в ходе исторической смены социально-экономических формаций — концептуализировалось и кодифицировалось, превратившись (начиная со зрелого капитализма) в основой источник конкурентного преимущества и получения добавочной ценности/стоимости (за счет наличия в инновации интеллектуальной ренты или ренты на знание). Наконец, с переходом человеческой цивилизации в эпоху антропоцена и ее осознанием тотальной антропогенной и техногенной угрозы собственно биологическому существованию человечества становится важнейшим ресурсом устойчивого развития [2]. Это положение формально зафиксировано в целях устойчивого развития — известных, как «Преобразование нашего мира: Повестка дня 2030 для устойчивого развития (Transforming our world: the 2030 Agenda for Sustainable Development) [3] — в частности, в формуле девятой цели «Построение стойкой инфраструктуры, поддержка всеохватывающей и устойчивой индустриализации и содействие инновациям».
Одна из попыток определить «инновации с позиции устойчивого развития» [цит. по 4], несмотря на несомненную актуальность замысла ее автора, представляет следующую дефиницию: «органическая совокупность результата, процесса и эффекта, связанная с созданием и распространением новшеств в различных сферах человеческой деятельности, способствующая повышению социально-экономической эффективности и формированию системы устойчивого развития общества». Эта дефиниция, на наш взгляд, вызывает больше вопросов (например, в чем различие между «результатом» и «эффектом», является ли любое «новшество» «инновацией», почему сфера «инновации» ограничена в пределах «системы устойчивого развития общества»), чем дает ответ, что же такое «инновации с позиции устойчивого развития». Наконец, нет и намека на экономическую сущность инновации [5]. Довольно избитая тема, кочующая из работы в работу, «инновация, результат или процесс» могла бы быть раз и навсегда решена, если внимательно прочесть, как в России инновация определена на законодательном уровне [6]: «...введенный в употребление [курсив наш — авт.] новый или значительно улучшенный продукт (товар, услуга) или процесс, новый метод продаж или новый организационный метод в деловой практике, организации рабочих мест или во внешних связях». Это определение представляет собой практически кальку из определения инновации по Руководству Осло [7]: «the implementation of a new or significantly improved product (good or service), or process, a new marketing method, or a new organizational method in business practices, workplace organization or external relations». Строго говоря, ни российский, ни международный вариант, как мы отмечали ранее [8] не вполне отражают сущность инновации, так как содержащаяся в ней добавочная ценность (превращающаяся в акте обмена в добавочную стоимость) представлена лишь латентно (significantly improved product — значительно улучшенный продукт). Здесь хотелось бы для разрешения все еще муссируемого вопроса «процесс или результат» [например, 22] обратиться в начальной части дефиниции, а именно «введенный в употребление... продукт» (the implementation). Согласно семантике, что российского, что англоязычного ключевого элемента определения инновации следует, что инновация есть нечто уже введенное в употребление (то есть уже свершившийся факт, или результат) или же «the implementation», которое является существительным в силу артикля (the), то есть результатом соответствующего процесса, грамматически передаваемого герундием (implementing). Мы уделяем столь пристальное внимание пониманию сущности феномена инновации (как в экономическом, так и в социо-культурном аспекте этого феномена) по той причине, что, с одной стороны, инновации затрагивают не только отдельные слои общества, отдельные страны, но имеют глобальное — как позитивное, так и негативное (например, в результате исчезновения отраслевых кластеров в соответ­ствии с шумпетерианской концепцией креативной деструкции и потере рабочих мест) влияние на развитие человеческой цивилизации. Поэтому, достижение целей устойчивого развития [3] требует, как бы это не противоречило положениям ортодоксального марксизма, консолидации интересов различных классов, разрешения противоречия между общественным характером производства и частной формы присвоения, а также использования инновационных технологий [9]. Оставив пока в стороне перспективы разрешений указанного противоречия, обратимся к использованию инновационных технологий. Дейст­вительно, инновационные технологии, рассматриваемые как один из драйверов, необходимых для реализации концепции устойчивого развития [10], могут считаться эндогенным ресурсом обеспечения национального/регионального устойчивого развития. Экологически дружественные инновационные технологии снижают нагрузку на природную экосистему. Несмотря на то, что разработка и внедрение подобных технологий составляют расходную часть в финансовом менеджменте компаний (акторов бизнеса, создающих реальные ценности/стоимости), в перспективе — согласно известной «гипотезе Портера» [11], неблагоприятное для кэш-флоу компаний участие в экологических программах, инициируемых соответствующим экологическим регулированием, если последнее грамотно разработано и неукоснительно применяется, может привести к появлению не «zero sum» но «win-win» ситуации, в рамках которой одновременно увеличиваются как общее социальное благосостояние, так и частная чистая прибыль. Генератором подобной «win-win» ситуации должна считается [2] инновационная деятельность каждого хозяйствующего субъекта (бизнеса), к которой его побуждает строгое экологическое законодательство не только индикативной, но и пенитенциарной (от штрафов до закрытия предприятий) природы. В соответствии с главной целью настоящей статьи, к драйверам устойчивого развития должен быть отнесен ментальный конструкт устойчивости, который должен вырабатываться у сегодняшних студентов — завтрашних менеджеров. С учетом того, что экологическое законодательство должно приводить к улучшению экологической обстановки (воспроизводство природного капитала), мы в идеале получаем «win-win-win» ситуацию (для 3Р-структуры Profit-People-Planet), наилучшим образом соответствующую задачам реализации концепции устойчивого развития.
Кроме того, понимая, что проведение в жизнь политики устойчивого развития зависит, в конечном итоге, от людей, от того ментального конструкта устойчивости, который должен вырабатываться и закрепляться на протяжении перманентного обучения, эффективность и результативность этой политики требуют особого содержания и направленности образования для устойчивости. Однако, от понимания потребности в образовании для устойчивости [12], под которым понимается такой подход к системе образования, в соответствии с которым эта система должна наделять студентов, школы и сообщества ценностями устойчивого развития и вырабатывать у них мотивацию для выполнения действий соответствующих концепции устойчивого развития (в повседневной жизни, в составе их сообществ и так далее, вплоть до глобального уровня, сейчас и в будущем) до реализации такой системы (от средней школы до высшей и до программ повышения квалификации и переквалификации) «дистанция огромного размера». Тем не менее, какова бы ни была критика национальных систем образования в плане адекватности их программ задаче донесения целей и задач устойчивого развития до обучаемых и превращения, во всех странах существует единое понимание критической роли образования (понимаемого как совокупность двух функций: обучение и воспитание) для выработки ментального конструкта устойчивости. Принимая во внимание, что инновационный путь к устойчивому развитию достаточно обоснован [2, 10], авторы вводят понятие ментальный конструкт инновационности, понимая под последним такой строй мышления, который предполагает склонность индивидуума к изобретательству и, более того, к доведению изобретения до уровня инновации, что соответствует формуле [8]: ИЗОБРЕТЕНИЕ + КОММЕРЦИАЛИЗАЦИЯ ИЗОБРЕТЕНИЯ = ИННОВАЦИЯ. Подобно тому, как национальная инновационная система является, образно говоря, инкубатором инноваций, национальная образовательная система предстает инкубатором указанного ментального конструкта. Учебные программы, наличие научно-технических кружков, конкурсов, олимпиад и прочих стимулирующих развитие инновационности в образе мышления будущих граждан, все это должно работать как звенья единого механизма, вырабатывающего у объектов системы образования ментальный конструкт инновационности с акцентом (что для нашего случая необходимо) на устойчивые инновации (sustainable innovation), или инновации для устойчивости. Подобные инновации рассматриваются как критический момент для устойчивого развития, поскольку должные ускорить этот — несмотря на огромное число конференций, публикаций и отчетов по проблемам устойчивого развития — «отчаянно медленно идущий процесс» [14], на пути которого необходимо иметь дальнейшие целевые инвестиции и инициативы, берущие начало в организациях, образовательных институтах и государственных органах, предназначенных реализовывать интердисциплинарные подходы к решению задач становления устойчивого развития. Однако нельзя игнорировать противодействующую созданию МКИ силу СМИ общества потребления. Приведем лишь пример России: тираж ежемесячного журнала «Юный техник» на 2018 год составил 48 000 экз., тогда как в последние советские годы был более миллиона; сегодня миллионным показателем представлен «глянцевый» журнал «Космополитен» (а он на рынке не один с такой идеологией).
Как водится в науке со времен Карла Линнея, важным шагом к изучению некоего феномена становится классификация его проявлений. Мы обнаружили как в отечественных, так и в зарубежных источниках много вариантов классификации инноваций [1], в том числе и применительно к инновациям, рассматриваемым в русле обеспечения устойчивого развития [4]. Последняя классификация «устойчивых инноваций» структурирована в строгом соответствии с 3Р-структурой макроэкономических систем, впервые предложенной Джоном Элкингтоном [15]. Представляется, что выбранный классификационный критерий не совсем удачен, поскольку, если рассмотреть влияние трех мегадоменов макроэкономической геосоциоэконосистемы [16] друг на друга в различных сочетаниях, то будет получено уже семь различных интерфейсов [2], где зарождаются соответствующие инновации, имеющие отношение к устойчивому развитию. Более интересной с методологической точки зрения нам представляется типология инноваций, выполненная в формате 3P-структуры, приводимая в таблице 1.
Таблица 1
Типология инноваций для устойчивого развития
Источник: [14] с некоторыми изменениями

Понимание важности инновационного пути устойчивого развития социально-экономических систем как пути социально-этического и энвиронментально-консервативного (если не восстановительного) с сохранением в то же время конкурентоспособности национальной экономики в целом и ее отдельных хозяйствующих субъектов, приводит к тому, что одним из драйверов устойчивого развития считается ментальный конструкт инновационности. Однако уже на этапе классификации (типологии) инноваций обнаруживается отсутствие достаточно хорошо обоснованного методологического подхода. Другой пример относится к определению устойчивой инновации, где автор [17] утверждает, что под такой инновацией «принято понимать такое изменение в производстве товаров и услуг, которое в конечном итоге позволяет более полно удовлетворять потребности людей при помощи неизменного набора факторов производства или удовлетворять неизменные потребности при помощи меньшего количества факторов производства». Здесь возникает когнитивный диссонанс в сравнении с такими популярными в теории устойчивого развития категориями как «устойчивое производство» и «устойчивое потребление». Может быть их использование было бы более оправдано в этом случае, чем приведенная выше довольно амбивалентная сентенция. Вероятно, прежде чем браться за «уточнение понятий», следует лучше ознакомиться с развитием той или иной экономической теории не только в России, но и за рубежом. В противном случае, «красивая» формула «сохранение основного капитала на уровне, обеспечивающем разным поколениям равные стартовые условия для экономического развития» [там же] — dK/dt = dKm/dt + dKh/dt + dKn/dt > 0 — скорее показывает, что автор просто не знаком с концепциями четырех капиталов и пяти капиталов в контексте устойчивого развития [2], чем делает вклад в «уточнение понятий». Эти два примера были выбраны наугад, но они иллюстрируют ту теоретическую невнятицу в области теории инноваций (что ранее мы делали неоднократно [например, 1, 5, 8]), а также в ее приложениях к теории устойчивого развития. Тем не менее, приходится вернуться к некоторым базовым концепциям теории инноваций, а особенно к механизмам диффузии инноваций, поскольку эти механизмы должны сыграть существенную роль в решении одной очень важной дилеммы глобального распространения практики устойчивого развития.
Будет ли, в силу исторически закрепившегося «центр-периферийного устройства» капитализма, при котором «центр получает значительную часть своих сверхприбылей за счет эксплуатации периферии» [18, с. 250], диффузия инноваций закреплять международные отношения по типу «Колониализм 3.0.» («технологический колониализм», «инновационный империализм») или способствовать эндогенному механизму извлечения интеллектуальной ренты, которая может быть направлена на реализацию устойчивого развития в недоразвитых или депрессивных регионах национальных экономик менее развитых стран (мировой периферии капитализма). Россий­ская история разработки «Стратегии-2020» [19] оказалась весьма неудачной [20], причем значительную роль в этом сыграла неразрешенность методологических вопросов устойчивого развития в отечественной науке, а также неподготовленность «стейкхолдеров» этой стратегии в области того, что называют «грамотность устойчивости» [21]. Без последней, понимаемой как отображение индивидуального ментального конструкта устойчивости, доминирующий сегодня вектор развития общества от homo economicus к homo consommatus не может быть перенаправлен на ориентир homo stabilis (человек устойчивый). В связи со сказанным, определим ментальный конструкт инновационности как основу становления эндогенной альтернативы глобальной реализации концепции устойчивого развития, обратимся к некоторым до сих пор неконвенциальным положениям теории инноваций, касающихся механизмов диффузии инноваций, рассматриваемых в данном контексте как механизмы глобального (межрегионального) распространения социально-этических драйверов устойчивого развития. Инновационная природа этих драйверов подтверждается, в частности, тем, что многочисленные программы устойчивого развития были созданы для продвижения инноваций и научных исследований с целью улучшения понимания глобальных экологических изменений, их влияния на экономическую и социальную системы [23].
Образование ментального конструкта инновационности у студентов-экономистов не представляется возможным без приобретения ими во время обучения понятийно-категориального аппарата теории инноваций. Неудачные примеры введения в отечественный научный оборот единиц этого аппарата нами неоднократно критиковались. Однако и по сей день студент читает в Интернете [25]: «Что же касается коммерческого и некоммерческого трансфера технологий, то его объектом являются знания и информация, полученные на этапе НИОКР, а не конкретная материализованная новая технология или новый продукт. Таким образом, необходимо четко разделять такие понятия, как «трансфер технологий» и «диффузия инноваций», поскольку у данных процессов совершенно различные объекты». Не считая необходимым комментировать, все же заметим лишь, что «технология» и «инновация» соотносятся как «частное» и «общее». В то же время, по Шумпетеру, «технологии» — лишь один из пяти видов инноваций. Кроме того, по поводу «коммерческого трансфера технологий» следует сказать, что объектом его выступает не просто знание, а «кодифицированное знание», принимающее форму объекта интеллектуальной собственности (например, патент, ноу-хау, торговый или промышленный секрет, копирайт), что позволяет предмет такой собственности отчуждать (купля/продажа) или сдавать в аренду (лицензионное соглашение на определенный срок). Сохраняющиеся проблемы развития теории инноваций негативно сказываются на преподавании в высшей школе и подготовке адептов устойчивого развития (студентов, менеджеров), что побуждало авторов неоднократно возвращаться к этому вопросу [8, 24]. Кодифицированная технологическая инновация не только приносит интеллектуальную ренту ее создателю-пользователю (первая производная от добавочной ценности инновации), но и сама становится товаром (вторая производная). Продажа этого специфического товара (например, в ходе торговли лицензиями или выполнение контрактов на проектный/строительный инжиниринг) позволяет мультиплицировать эту ренту (вторая производная, в чем и состоит коммерческий результат диффузии инноваций. Теоретические аспекты диффузии инноваций были изложены в классической работе Эверета Роджерса [26]. Эта работа занимает особое место в теории инноваций, так как определяет базовые законы распространения полезного знания в пространстве-времени по аналогии с диффузией в неживой природе (физические и химические процессы в неравновесных структурах). Точно также и в социально-экономической сфере диффузия инноваций происходит за счет пространственно-временной неравномерности генерации/накопления полезного знания. Такой феномен соответствует (как бы архаично это не звучало для предпочитающих Economics) действию закона неравномерности экономического и политического развития капитализма в эпоху империализма. Что касается вероятности, направления и скорости этой диффузии, то они в основном зависят от нижеследующего:
– определения места и времени первого рыночного признания добавочной ценности (потребительной стоимости), содержащейся в инновации; и
– установления баланса между воспринимаемой акцепторами (покупателями) инноваций добавочной ценностью (потребительной стоимостью) и ожидаемой донорами (продавцами) инноваций добавочной стоимостью.
При рассмотрении задач выработки ментального конструкта инновационности у студентов (менеджеров) может представить интерес классификация социально-психологических портретов акцепторов инноваций (табл. 2), что важно для разработки программ обучения в учебных заведениях, где создается ментальный конструкт инновационности. Отметим, что высокотехнологичные инновации склонны как воспринимать, так и разрабатывать для задач устойчивого развития только группа «Технологические энтузиасты», которая составляет всего лишь 2,5% от вероятного контингента абитуриентов, что требует еще довузовского отбора кандидатов на соответствующие учебные программы. Кроме того всегда найдутся «скептики» («медлительные»), которые в силу своих психологических особенностей и ранее приобретенного габитуса просто не принимают резких инновационных изменений, что в силу их прогнозируемого количества (16%) не столь критично для сообщества студентов в целом.

Таблица 2
Социально-психологические портреты акцепторов инноваций
по Роджерсу [55, pp. 241–264]по Муру [44, pp. 22–40]Краткие характеристики
Инноваторы (Innovators) — 2,5%Технологические энтузиасты (Technology Enthusiasts)хорошо образованы и авантюристичны, прекрасно информированы и владеют Интернетом, склонны к риску; легко осваивают высокие технологии; и мотивированы быть агентами изменений; решают проблемы принятия новых инноваций.
Ранние адепты (Early Adopters), или «Лидеры мнения» (Opinion Leaders) — 13,5%;Стратеги (Visionaries)типичные социальные лидеры; хорошо образованы и популярны в своей среде; хорошо знают свой рынок; ищут и принимают подходящие инновации; готовы рисковать в виду ожидания высокой прибыли от принятия инновации; требуют индивидуализированных решений и хорошо организованных динамичных систем продаж и поддержки инноваций.
Раннее большинство (Early Majority) — 34%Прагматики
(Pragmatists)
неторопливы и осторожны в решениях; чтобы принять решение, используют множество собственных социальных контактов; склонны к эволюционным решениям; конформисты.
Позднее большинство (Late Majority) — 34%;Консерваторы
(Conservatives)
противники прорывных инноваций; склонны не к инновационным, но традиционным решениям; в остальном похожи на прагматиков, но осторожны в отношении высоких технологий.
Медлительные (Laggards) — 16%.Скептики (Skeptics)скептически настроены к любым инновационным решениям; стремятся досконально выяснить последствия своих решений, оценивая соотношение «стоимость-ценность».
Источник: составлено авторами по [26, pp. 241–264; 27, pp. 22–40]

Построение ментального конструкта инновационности у студентов-экономистов составляет, в силу выше сказанного, одну из важнейших задач для устойчивости, стоящих перед образованием. Однако анализ отечественной учебной (да и научной) литературы до сих пор приводит к выводу [8], что необходимые для оценки динамики феномена инновации, такие понятия как «диффузия инноваций» и «трансфер технологий» толкуются с явной методологической небрежностью. Не все ладно и в релевантных инновациям европейских документах. Так, Руководство Фраскати [28] не содержит формального, но лишь дескриптивное представление предмета трансфера технологий («физический трансфер технологий [в составе узлов и оборудования — авт.], прототипы и процессы и/или ноу-хау) [28, р. 241], а по поводу определения инновации лишь дает ссылку [28, р. 181] на Руководство Осло [7]. Впрочем, там есть важное замечание о соотношении НИОКР и инновационной деятельности, а именно [28, р. 60]: «НИОКР может быть, а может и не быть частью инновационной деятельности, но всегда остается среди ряда видов инновационной деятельности». Кроме того, для понимания содержания и форм диффузии инноваций, на наш взгляд, существенно следующее утверждение по поводу инновационной деятельности [28, р. 60]: «Эта деятельность также может включать в себя приобретение существующего знания, машин и оборудования, а также иных средств производства, профессионального обучения, результатов маркетинговой деятельности и проектирования, разработку программного обеспечения. Эти виды инновационной деятельности могут быть осуществлены как собственными силами, так и получены от третьих лиц». В соответствии с вышеупомянутой ссылкой, приводим определение инновации по Руководству Осло [7, р. 20]: «новый или улучшенный товар или процесс (или любая их комбинация), который существенно отличается от прежних товаров или процессов данного предприятия. Инновация, рассматриваемая как полезное знание с добавочной ценностью (как в овеществленной, так и в неовеществленной форме), воспринимаемой как ожидаемый источник добавочной стоимости [26], проявляет себя в форме товара только на рынке инноваций. Диффузия инноваций (от доноров к акцепторам классифицируется [24] как: (1) возмездная (контрактное отношение купли/продажи или аренды, а также в составе более сложных бизнес-операций) — трансфер инноваций; и (2) безвозмездная (утечка, промышленный шпионаж или нелегальная продажа полезного знания) — спилловер инноваций.
«Эффект спилловера» (spillover effect) пока не нашел себе должного места в российском категориально-понятийном аппарате теории инноваций, хотя в отдельных отечественных работах [29] присутствует понятие спилловера, но тем же автором как-то странно описываются соотношения между диффузией, спилловером и трансфером инноваций [30]: «Диффузия и трансфер технологий в неовеществленной форме сводятся к переливу (спилловер) технологических знаний в виде: процессов передачи интеллектуальной собственности, сопровождения малых предприятий, взаимного перетока кадров между промышленностью и сектором исследований и разработок». Ранее авторы выполнили [8] статистический анализ терминологического представления механизмов диффузии инноваций, который показал существенно меньшую насыщенность русскоязычного домена Интернета терминами релевантными диффузии инноваций, что соответствует недостаточной разработанности теории инноваций в России. Одной из причин тому авторы видят непонятное избегание российских авторов обращаться к необходимым зарубежным публикациям в оригинале. Недостатки развития теории инноваций сказываются и на нормативно-правовой базе, предназначенной обеспечивать национальную инновационную политику в России [30]. Парадоксально, но «Стратегия инновационного развития Российской Федерации на период до 2020 года» [31] вообще не содержит формального определения инновации.
За рубежом, спилловер инноваций уже давно изучается во многих формах (например, «спилловер знания» (knowledge spillover), «рыночный спилловер» (market spillover), «сетевой спилловер» (network spilloves) [32]). Особое внимание, в условиях цифровизации экономики, уделяется сетевому спилловеру инновационных технологий (табл. 3), поскольку в любой инновационный проект вовлекается множество компаний, для которого следует: (1) обеспечить совместимость с существующей регионально-отраслевой производственно-маркетинговой системой либо (2) отказаться от радикальной инновации, угрожающей благополучию самой компании-инноватора. Результатом анализа развития инновационного бизнеса и его организационных структур, с применением методологического принципа единства исторического и логического [1, с. 218–219], явился вывод об основных трендах диффузии инноваций: (1) становление и закрепление сетевой природы благодаря Интернет-решениям; (2) глобализация диффузии инноваций как отражение тотальной глобализации производительных сил и производственных отношений. Нетрудно заметить, что глобализация диффузии инноваций суть результат действия основного закона капитализма в безгранично открытом за счет глобальных транспортных и информационных коммуникаций пространстве. Акцепторы инноваций стремятся получить и использовать добавочную ценность инноваций и реализовать позитивные эффекты масштаба и размаха, чтобы покрыть расходы на НИОКР и воспроизводить конкурентную рыночную позицию.

Таблица 3
Классификация сетевого спилловера инновационных технологий
Тип спилловераНаправление спилловераМеханизм/мотивы спилловера
Горизонтальный — HorizontalДвустороннее, межфирменное, в одном и том же секторе экономики/регионеПереходы ключевых квалифицированных работников и эффект демонстрации
Обратный
Вертикальный — Vertical-Backward
От фирм-покупателей к их поставщиками по цепям поставок.Стремление фирм-покупателей гарантировать качество получаемых от поставщиков входных факторов производства.
Прямой
Вертикальный — Vertical-Forward
От поставщиков, стоящих на уровне более высокой и передовой технологической культуры, к покупателям с целью информирования последнихИнновационные технологии и ноу-хау овеществляются в поставляемых фирмам (покупателям) входных факторах производства / Обеспечение более высокого качества продукции выпускаемой фирмами на В2В/В2С рынки.
Источник: составлено адаптировано авторами по [34]

Критическая роль образования для устойчивости (education for sustainability) как источника менталитета устойчивости у студентов не вызывает сомнений [35], что можно отнести и к образованию у них ментального конструкта инновационности. В то же время, выполненный авторами неформальный опрос студентов 4 курса в четырех экономических университетах Санкт-Петербурга показал их неосведомленность о вышеприведенных положениях теории инноваций. Впрочем, и за рубежом, несмотря на всеобщее понимание необходимости образования для устойчивости, отмечается [36], что внедрение соответствующих устойчивости программ, курсов и тем курсов в интердисциплинарном поле идет недостаточно быстро и успешно. Причины видятся в небольшой численности при записи на дисциплины по выбору, неоднородной поддержке учебно-вспомогательного персонала, воспринимаемой лекторами неуместности таких тем в их курсах, а также в конфликтах с рядом ведущих преподавателей по поводу сокращения бюджета времени для тем их профилирующих курсов. Однако, вспоминая евангельское «врач! исцели Самого Себя» [Лк., гл. 4, ст. 23], мы бы добавили (возможно, на первое место) необходимость выработки ментального конструкта устойчивости у собственно преподавательского корпуса.
В свете сказанного интересен зарубежный опыт внедрения в университетской политике модели I3E [37], в составе которой: (1) Inform: информировать университетское сообщество о сущности и задачах устойчивости; (2) Engage: привлекать различных стейкхолдеров университета к процессу изменений отношения к устойчивости; (3) Empower: уполномочивать индивидуумов и группы на выполнение изменений в пределах их сфер влияния и действия; (4) Embed: внедрять концепцию устойчивости в существующие университетские структуры. Важно, что для выработки ментального конструкта устойчивости (инновационности), университетские программы устойчивости должны разрабатываться не «про» устойчивое развитие, а «для» устойчивого развития [38]. Все это говорит о многосторонности задачи выработки указанного конструкта. Не следует также забывать, что абитуриент приходит в университет с определенным габитусом, что естественным образом ставит задачу о введении образования для устойчивости на предшествующих уровнях национальной системы образования (дошкольной, начальной и средней школы). Образование для устойчивости, которому ЮНЕСКО посвятила целую декаду (2005–2014 гг.), в целях интегрирования принципов, ценностей и практик устойчивого развития во все аспекты образования и обучения, генетически восходит как раз к экологическому образованию. Разумеется, роль высшей школы и всей системы образования оказалась в фокусе внимания российских исследователей. Причем, можно заметить критический подход и стремление выявить философские аспекты необходимости и организации такого образования, а также дать концептуальные решения [39]. В недавнем (2017 г.) отечественном экспертно-аналитическом докладе показано [40], что «образование в интересах устойчивого развития (ОУР) становится не только предпосылкой достижения устойчивого развития (УР), но и приоритетно-ключевым его средством». Нельзя не согласиться с этим посылом, хотя в тексте настораживает огромное внимание к «инновационности» и даже «футуризации» образования, понимаемой как «смещение акцентов на изучение и моделирование будущего» [40]. Что касается нашего вывода о необходимости вырабатывать у обучаемых ментальный конструкт инновационности в системе образования для устойчивости, то в докладе этого нет. Лишь вскользь упомянуты «внедрение инноваций» [40, с. 37] и необходимость «устойчивых инноваций» [40, с. 49] без каких-либо внятных акцентов. Тогда как за рубежом считается необходимым воспитывать предпринимательскую ориентацию на устойчивость [41].
Существующие вне концепции устойчивого развития технологии производства и покупательское поведение, ориентированное на ценности общество потребления имели положительный результат для развития капиталистической экономики только до определённой границы, которая, судя по всему, в XXI веке уже достигнута. Далее — истощение природного капитала с негативными последствиями для роста экономики и существования глобальной экосистемы в целом. Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) определила [42], что «инновация, под которой подразумевается как создание новых продуктов, процессов и технологий, так и их диффузия и применение, может отодвинуть эту границу и дистанцировать [экономический — авт.] рост от деградации природных ресурсов». Согласно гипотезе Портера [43], внедренные под давлением экологического регулирования инновации могут, несмотря на дополнительные расходы начального периода, сделать акторов бизнеса в долгосрочной перспективе более конкурентоспособными. Определяющими реализацию этой гипотезы факторами выступают как технологические инновации (например, замкнутый цикл водопользования, экономия энергии, роботизация), снижающие производственные затраты и возможные штрафы (или дополнительно налогообложение), так и выпускаемые экологически чистые (дружественные продукты), которые ceteris paribus должны пользоваться бульшим спросом и обеспечивать производителю позитивный эффект масштаба, а покупателю — включение в так называемое устойчивое потребление. Это — шанс на снятие противоречия между основной целью капиталистического производства и устойчивого развития. В любом случае, выработка ментального конструкта инновационности у будущих менеджеров — важный инструмент многомерной реализации концепции устойчивого развития. Заметим, что эмпирическая проверка гипотезы Портера для случая бразильской компании лауреата премии за инновационность (2013 г.) показала [44], что именно энвиронментальное измерение оказалось определяющим фактором для развития ее инновационных способностей, а среди факторов влияния на эти способности (менеджмент, операции, сделки, разработки) определяющим оказался менеджмент. Таким образом, складывается следующая причинно-следственная логическая цепочка «устойчивое развитие» ⇐ «инновации для устойчивости» ⇐ «образование для устойчивости» ⇐ «понимание инновации» ⇐ «развитие теории инновации», где именно «образование для устойчивости» обеспечивает развитие ментального конструкта инновационности у студентов (менеджеров).
В современной России имеет место известная недостаточность методологической подготовки среди нового поколения экономистов [45] (для большинства из них политическая экономия — terra incognita), что остро ставит вопрос и об усвоении ими методологии науки, представляющей собой способ и последовательность, при помощи которых выстраивается ряд суждений, на основе чего формируются основные понятия, раскрывающие содержание определенной науки. Неразвитость или незрелость методологии исследований отрицательно сказывается на результатах этих исследований и приводит к сомнительным выводам, а также к растрате ресурсов. Повсеместное и иногда чрезмерное увлечение методами новой институциональной экономической теории вместо, а не вместе, или в кооперации, с прежними методами, разработанными на основе марксистской методологии и неоклассических подходов вряд ли можно считать научно обоснованным. Анализ диссертационных исследований и статей по проблемам устойчивого развития показывает, что увлеченность соискателей/авторов эмпирикой в ущерб методологии приводит к неубедительным результатам. Более того, встречаются такие работы, которые напоминают кальку с зарубежных исследований, слегка подстроенную под реалии России. Тогда как политэкономический анализ концепции устойчивого развития показывает, что ее полномасштабная реализация противоречит законам развития капитализма (даже модифицированным в ходе глобализации) суть которой, доведенной до логического завершения — перерождение капитализма [46], пока трудно сказать в какую, но иную социально-экономическую формацию. Пока, несмотря на восторженные статьи и доклады на конференциях авторов из развивающихся стран по поводу устойчивого развития, неравномерность последнего (соответствующая известному закону капитализма в эпоху империализма) складывается в пользу стран так называемого «золотого миллиарда».
В заключение отметим, что некоторый скептицизм авторов по поводу реализации глобального устойчивого развития, опирающегося на инновационные решения, в частности объясняется парадигмальным состоянием теории инноваций, что в России сказывается сильнее, чем за рубежом. Так, в отечественной экономической науке нет до сих пор единого понимания природы и назначения таких механизмов диффузии инноваций как трансфер и спилловер; продолжают сравнивать инновацию как результат и процесс. Недостаточно отражены современные течения зарубежной экономической мысли, касающейся инноваций и их места в устойчивом развитии. Имеют место искажения (в ходе неквалифицированного перевода) терминологической парадигмы теорий устойчивого развития и инноваций. Ряд учебников (пособий) и даже научных статей опирается на переводную (качественную?) литературу и устаревшие официальные документы. Именно в этом — наряду с пренебрежением современным поколением экономистов знанием политической экономии капитализма в целом — авторы, выполнив анализ развития теории инноваций и ее отражение в научной и учебной литературе России, усматривают слабость формирования названного нами ментального конструкта инновационности у отечественных экономистов — ожидаемых апологетов устойчивого развития. Именно это положение побудило авторов снабдить настоящую статью обширным справочно-библиографическим аппаратом.


Литература
1. Марьяненко В.П. Феномен инновации: вопросы методологии и концептуализации: монография — СПб.: РОСТ, 2008. — 337 с.
2. Марьяненко В.П., Черенков В.И., Цой Е.В. Противоречия и перспективы реализации концепции устойчивого развития // Известия Санкт-Петербургского государственного экономического университета, 2019 (принято в печать).
3. Sustainable development Goals, UNDP, On-line, URL; https://www.undp.org/content/dam/undp/library/corporate/brochure/SDGs_Booklet_Web_En.pdf (Retrieved at 08.01.2019)
4. Шилова Е.В. Инновации как фактор обеспечения устойчивого развития социально-экономических систем // Вестник Пермского университета. Сер. «Экономика». — 2015. — № 2(25). — С. 23–30.
5. Черенков В.И., Черенкова Н.И., Марьяненко В.П. (2010) Семасиологический подход к выявлению сущности понятия «инновация» в экономической науке // Проблемы современной экономики. — 2010. — №1(33). — С. 45–50.
6. Федеральный закон от 21.07.2011 № 254-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «О науке и государственной научно-технической политике»
7. Oslo Manual. Guidelines for Collecting and Interpreting Innovation Data. (2005) 3rd ed. Paris: OECD // URL: http://www.oecd.org/science/inno/2367614.pdf (Retrieved at 01.06.2019).
8. Черенков В.И., Марьяненко В.П., Черенкова Н.И. Развитие теории инноваций: Некоторые проблемы // Вестник Московского университета. Серия 6. Экономика. — 2019. — №1. — С. 3–29.
9. Марьяненко В.П., Цой Е.В. Разрешение основного противоречия капитализма как путь к устойчивому развитию // Известия Санкт-Петербургского государственного экономического университета. — 2018. — № 3(111). — С. 11–15.
10. Васильев Ю.С., Диденко, Н. И., Черенков В.И. Некоторые проблемы и перспективные драйверы устойчивого развития Арктической зоны Российской Федерации // Север и рынок: формирование экономического порядка. — 2019. — № 1 (63). — С.4–26.
11. Porter, M.E. and Linde, C., van der Towards a New Conception of Environment-Competitiveness Relationships”, Journal of Economic Perspectives, 1995, 9(4), pp. 97–118.
12. Martins. A., Mata, T.M. and Costa, C.A.V. (2006) Education for sustainability: Challenges and trends, Clean Technologies and Environmental Policy, 8, pp. 31–37.
13. Национальная стратегия образования для устойчивого развития в Российской Федерации , URL: https://www.unece.org/fileadmin/DAM/env/esd/Implementation/NAP/RussianFederationNS.r (обращение: 10.09.18.)
14. Almeida, C.M.V.B., Bonilla, S.H.,Giannetti, B.F. and Huisingh, D., 2013. Cleaner Production initiatives and challenges for a sustainable world. Journal of Cleaner Production, 47, 1–10.
15. Elkington J. Enter the triple bottom line, In: The triple bottom line: Does it all add up? / A. Henriques & J. Richardson (Eds.), — London, England: Earthscan, 2004. pp. 1–16. (2018)
16. Нос ВА., Черенков В.И. Некоторые вопросы становления и реализации концепции логистики устойчивости // Журнал правовых и экономических исследований. — 2018. — №3. — С. 175–188.
17. Васильева Е.В. Экологическая и устойчивая инновация: уточнение понятий. [Электронный ресурс] URL http://elib.bsu.by/bitstream/ (дата обращения 01.06.2019).
18. Рязанов В.Т. Современная политическая экономия: Перспективы неомарксистского синтеза. — СПб.: Алетейя. 2019. — 436 с.
19. Стратегия-2020: Новая модель роста — новая социальная политика. Итоговый доклад о результатах экспертной работы по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 года. Книга 1; под научн. ред. В.А. Мау, Я.И. Кузьминова. — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2013. — 430 с.
20. Гаркавая Л. Национальная стратегия устойчивого развития // FB . [Электронный ресурс] http://fb.ru/article/326696/natsionalnaya-strategiya-ustoychivogo-razvitiya (дата обращения 01.06.2019).
21. Murray. P. and Cotgrave, A.J. (2007) “Sustainability literacy: The future paradigm for construction education?”, Structural Survey, 25(1), pp.7–23
22. Управление корпоративными изменениями по критерию устойчивости: монография / под ред. Ю.П. Анискина. — М.: Издательство «Омега-Л», 2009.
23. Казанцева А.Н. Эко-инновации, как инструмент перехода к устойчивому развитию // Известия Санкт-Петербургского государственного экономического университета. — 2015. — № 4 (94). — С. 86–90.
24. Климовец О.В., Черенков В.И. Рыночные и нерыночные механизмы диффузии инноваций в глобальной экономике // Фундаментальные исследования. — 2018. — № 2. — С. 111–117.
25. Гареев Т.Ф. Трансфер технологий и диффузия инноваций как элементы инновационного процесса // Инновации и предпринимательство [Электронный ресурс] URL: http://www.innovbusiness.ru/content/document_r_67b2a439–34e2–4b91-b225–0699abcfe2a3.html (Обращение 02.04.2019)
26. Rogers, E.M. (1983) Diffusion of Innovations, The Free Press, New York, 453 pages
27. Moore G.A. (2006) Crossing the Chasm: Marketing and Selling High-tech Products to Mainstream Customers, Harper Business Essentials, 154 pages
28. OECD (2015), Frascati Manual 2015: Guidelines for Collecting and Reporting Data on Research and Experimental Development, The Measurement of Scientific, Technological and Innovation Activities, OECD Publishing, Paris
29. Голиченко О.Г. Основные вызовы и проблемы инновационного развития России [Электронный ресурс] URL: https://refdb.ru/look/2773410.html (Обращение 02.04.2019)
30. Ващенко В.П. Еще раз о сути инноваций // Наука. Инновации. Образование: Альманах. — 2011. — Вып.10. — С. 138–157.
31. Стратегия инновационного развития Российской Федерации на период до 2020 года, Официальный сайт Минэкономразвития России, 2015, [Электронный ресурс] URL: http://economy.gov.ru/minec/activity/sections/innovations/doc20120210_04 (дата обращения: 10.04.19.)
32. Jaffe, A.B. (1986) “Technological Opportunity and Spillovers of R&D: Evidence from Firms’ Patents, Profits and Market Value”, NBER Working Papers, , #1815, On-line, URL: http://www.nber.org/papers/w1815.pdf
33. Марьяненко В. П. Антиципирование инновации как важнейшее условие формирования проактивных инновативных стратегий // Вестник Тамбовского университета. Серия «Гуманитарные науки». — 2008. — Вып. 6(62). — С.123–128.
34. Jabbour, L. and Mucchielli, J.-L. (2004) Foreign Affiliates in the French Manufacturing Industry: Source or Recipient of Technology Spillover? URL: http://www.etsg.org/ETSG2004/Papers/Jabbour.pdf (Retrieved at 02.03.2019)
35. Martins. A., Mata, T.M. and Costa, C.A.V. (2006) Education for sustainability: Challenges and trends, Clean Technologies and Environmental Policy, 8, pp. 31–37.
36. Cotton, D.R.E., Bailey, I., Warren, M.F. and Bissell, S. (2009) “Revolutions and Second-Best Solutions: Education for Sustainable Development in Higher Education”, Studies in Higher Education, 34(7), pp. 719–733.
37. Cebrian, G. (2018) ”The I3E model for embedding education for sustainability within higher education institutions, Environmental Education Research, 24(2), pp. 153–171.
38. Woo Y.L., Mokhtar M., Komoo I. and Azman N. (2012) Education for Sustainable Development: A Review of Characteristics of Sustainable Curriculum, OIDA International Journal of Sustainable Development,
39. Власюк Н.Н., Майер Б.О. Устойчивое развитие и система образования // Философия образования. — 2012. — № 3(42). — С.136–144.
40. Грачев В.А., Ильин И.В., Урсул А.Д., Урсул Т.А., Андреев А.И. Образование для устойчивого развития в России: проблемы и перспективы (Экспертно-аналитический доклад). — М.: Московская редакция издательства «Учитель»; Издательство Московского университета, 2017. — 207 с.
41. Criado-Gomes, A., Cervera-Taulet, A. and Iniesta-Bonillo, M-A. (2017) “Sustainable Entrepreneurial Orientation: A Business Strategic Approach for Sustainable Development”, Sustainability, 9, 1667, On-line, URL: https://www.mdpi.com/2071–1050/9/9/1667/pdf (Retrieved at 02.03.2019)
42. OECD (2010) The OECD Innovation Strategy: Getting a Head Start on Tomorrow. OECD Publishing, Paris
43. Porter, M.E. and Linde, C., van der (1995) “Towards a New Conception of Environment-Competitiveness Relationships”, Journal of Economic Perspectives, 9(4), pp. 97–118.
44. Pufal, N. (2019)”Sustainability and Innovation Capabilities in an Innovation Award Winner Company”, Journal of Business Administration Research, 02(01), pp. 15–22.
45. Марьяненко В.П. О необходимости адекватного методологического обеспечения «программы 4и» // Известия Санкт-Петербургского университета экономики и финансов. — 2009. — №3.
46. Porter, M. and Kramer, M.R. 2011 Creating Shared Value: How to Reinvent Capitalism — and Unleash a Wave of Innovation and Growth Harvard business review 89(1–2): 62–77.

Вернуться к содержанию номера

Copyright © Проблемы современной экономики 2002 - 2024
ISSN 1818-3395 - печатная версия, ISSN 1818-3409 - электронная (онлайновая) версия