Logo Международный форум «Евразийская экономическая перспектива»
На главную страницу
Новости
Информация о журнале
О главном редакторе
Подписка
Контакты
ЕВРАЗИЙСКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ English
Тематика журнала
Текущий номер
Анонс
Список номеров
Найти
Редакционный совет
Редакционная коллегия
Представи- тельства журнала
Правила направления, рецензирования и опубликования
Научные дискуссии
Семинары, конференции
 
 
Проблемы современной экономики, N 4 (36), 2010
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ГОСУДАРСТВ ЕВРАЗИИ
Ясинский Ю. М.
профессор Академии управления при Президенте Республики Беларусь (г. Минск),
доктор экономических наук

Тихонов А. О.
профессор Академии управления при Президенте Республики Беларусь (г. Минск),
доктор экономических наук


Сравнительный анализ институциональной и социально-экономической динамики России и Беларуси: количественная и качественная оценка
В статье предложена методика количественной оценки степени подобия качественных характеристик институциональных структур экономик и социально-экономической динамики России и Беларуси. На основе данной методики осуществлен соответствующий анализ динамики экономик России и Беларуси за период 1991-2009 гг. Сформулированы выводы относительно особенностей институциональных экономик России и Беларуси и актуальных направлений государственной институциональной политики
Ключевые слова: Республика Беларусь, Россия, институциональный анализ, методика количественной сравнительной оценки

Сегодня становится понятно, что многие институциональные реформы, целесообразность и логика которых не так давно представлялись очевидными, могут приводить к совершенно неожиданным последствиям. Например, кто в начале 1990-х гг. мог предположить, что либерализация ценообразования и переход к децентрализованным формам расчетов приведут к росту бартера и неплатежей? Можно ли было прогнозировать, что проведение приватизации в России приведет не к персонификации прав собственности, а к формированию неких латентных структур, в которых официальные, формально действующие правила и процедуры «встроены» в неформальные и играют подчиненную роль? *Или пример иного рода. Кто мог предположить (и как объяснить этот факт?), что снижение бартера и неплатежей в российской экономике началось после августовского дефолта 1998 г.? И сейчас еще никто не знает, каких можно ждать «институциональных сюрпризов» от произошедшего мирового финансово-экономического кризиса?
До 1991 г. Беларусь и Россия существовали в составе единой страны. При всех различиях этих, в то время, республик, институциональную структуру их экономик, характер макроэкономической динамики можно считать однообразными. После 1991 г. Беларусь и Россия стали самостоятельными государствами, институциональная структура экономик которых развивалась по различным траекториям. В этой связи научный интерес представляет сравнительный анализ институциональной динамики России и Беларуси, ее влияния на социально-экономическую ситуацию.
В данной статье предлагается описание методики, разработанной для сравнительной квалиметрической * оценки институциональной структуры двух стран, результаты ее применения для Беларуси и России. Однако прежде чем перейти к анализу динамики этих двух суверенных государств, коротко охарактеризуем стартовые институциональные условия.

Стартовые условия
Беларусь и Россия долгое время существовали в условиях административно-командной экономики, которая характеризовалась рядом сущностных черт. Во-первых, она включала систему всеобъемлющего централизованного государственного планирования, управления и контроля. Во-вторых, в ней преобладали административные методы регулирования. В-третьих, данная система отвергала частную собственность как институт. В-четвертых, роль денег и финансов была пассивной. Деньги в основном выполняли только учетную функцию (за исключением сферы розничных расчетов), а финансовый план носил производный характер по отношению к производственному.
Нельзя утверждать, что такая система a priori не эффективна. В СССР был реализован план электрификации страны, осуществлена индустриализация, страна в короткие сроки создала военную промышленность и одержала победу во Второй мировой войне. В послевоенный период СССР имел первоклассную науку, являлся лидером в военной промышленности, освоении космоса. Системы подобного рода (основанные на отрицании частной собственности) существовали и ранее. И они были отнюдь небезуспешны в деле наращивания мощи государства, реализации масштабных проектов (например, строительство Великой китайской стены). Такую институциональную систему можно назвать этатистской. Однако в условиях роста степени мобильности конечного спроса, повышения требований к гибкости производственных и организационных структур, увеличения объемов обрабатываемой информации для принятия обоснованных решений и усложнения проблем, связанных с достоверностью информации, такая система становится несостоятельной *. Кроме того, по мере трансформации стандарта потребления от традиционного, консервативного типа, к характерному для стран с рыночной экономикой (постоянно растущему, не столько в количественном, сколько в качественном смысле), меняются требования к эффективности производства, и начинает изменяться психология людей. Эти проблемы начали особенно обостряться в 1980-х гг.
Несмотря на то, что на протяжении большей части XX века экономика СССР демонстрировала высокие темпы роста, в 1980-х гг. темпы роста существенно замедлились, а к концу десятилетия стали отрицательными. Главная причина такой тенденции — несоответствие действующей институциональной системы усложняющейся, становящейся все более мобильной структуре производства и (что не менее важно) структуре потребностей граждан. Кроме того, были и другие причины структурного и конъюнктурного характера, приведшие к кризисным явлениям. К первым относится то, что индустриализация во многом осуществлялась за счет вымывания ресурсов из сельского хозяйства. По сути дела осуществлялась эксплуатация села (а с 1970-х гг. — за счет наращивания экспорта энергоносителей). Такая ситуация не сильно ощущалась до тех пор, пока более половины населения было сельским. Но в 1980-х гг. не только стало некого эксплуатировать, но и сама сельскохозяйственная отрасль стала неэффективной и нуждалась в государственной поддержке. Другая причина замедления роста, особенно во второй половине 1980-х гг. — резкое падение цен на энергоносители в 1986 г. на мировых рынках.
Положение в СССР ухудшалось также и в связи с некоторыми неудачными мерами, проводившимися в рамках начавшейся «политики перестройки» (вроде вырубки виноградников). Однако эти процессы были в целом адекватны действовавшей институциональной структуре (в том смысле, что попытки развивать кооперацию, решить проблему пьянства в данных институциональных условиях были обречены на провал).
Гораздо более важное обстоятельство для нашего анализа, которое ускользает от внимания других исследователей, заключается в том, что в 1970–1980-х гг. началась глубокая институциональная трансформация экономики, носившая стихийный характер. По мере снижения эффективности действовавших административных рычагов управления и контроля, с одной стороны, роста степени мобильности и усложнения структуры производства и потребления, с другой, этатистская экономическая система начала трансформироваться в экономику поиска ренты. Это нашло внешнее проявление в росте коррупции. Однако гораздо важнее то, что происходили глубокие изменения в мотивационных установках значительной доли населения (большая часть которого переместилась в города).
Рента отличается от прибыли тем, что она представляет собой часть добавленной стоимости, которая достается рентополучателю вследствие его особого положения, занимаемого в системе перераспределительных отношений, а не в связи с его созидательной экономической деятельностью. Мотивация и способ получения ренты в корне отличаются от мотивации эффективных экономических субъектов в условиях рыночной системы, хотя многие граждане СССР в то время не понимали (и не понимают) разницы между ними. Другая часть населения сохраняла (и сохраняет) традиционалистские представления, которые отрицают стремление к материальному благополучию, считая, что богатство не зарабатывается трудом, а дается властью за служение ей.
В противоположность такой логике поведения рыночная экономика строится на других нормах. Среди них можно выделить три важнейших: сложный утилитаризм, эмпатия и доверие [5, с. 99–102]. Сложный утилитаризм предполагает нацеленность на максимизацию собственной полезности на основе результатов своей продуктивной деятельности *. В отличие от него, простой утилитаризм — это стремление максимизировать свою полезность вне связи с собственной деятельностью. Эмпатия — стремление субъекта поставить себя на место контрагента, понять мотивы его действий. В этом смысле весьма популярная фраза: «это ваши проблемы» — характерна для позиции, противоположенной эмпатии. Высокий уровень доверия — важнейшее условие интенсивности взаимодействия субъектов. Если его нет, то даже на самом простом товарном рынке будет осуществляться минимальное количество сделок *.
Теперь рассмотрим и попытаемся количественно сравнить институциональную и социально-экономическую динамику Беларуси и России в постсоветский период.

Описание методики сравнительного анализа
Методика заключается в расчете двух интегральных коэффициентов: коэффициента подобия институциональной структуры (К1) и коэффициента подобия социально экономической динамики (К2), а также коэффициента сопряженности институциональной структуры и социально-экономической динамики (К3). Коэффициент подобия институциональной структуры рассчитывается на основе показателей, отражающих институциональные характеристики экономик рассматриваемых стран. К ним были отнесены: доля негосударственного сектора в экономике (отражают глубину приватизационных процессов); отношение всех государственных доходов к ВВП (характеризует степень прямого участия государства в регулировании экономики); норма процента (т.е. цена заемных средств, которая отражает уровень рисков в экономике, степень информационной состоятельности рынков и преобладание тенденций, свойственных для благоприятного, или неблагоприятного типов макроэкономической динамики [см. 2]); доля убыточных предприятий и отношение просроченной задолженности к ВВП (отражают жесткость бюджетных ограничений, эффективность института банкротства, склонность (или несклонность) экономических субъектов к исполнению обязательств); доля малых предприятий (характеризует вовлеченность населения в предпринимательскую деятельность и институциональные условия для развития предпринимательства); уровень монетизации экономики (отражает степень развития финансового сектора, риски в экономике, доверие субъектов к банковской системе); экспертная оценка качества институциональной среды.
Коэффициент подобия институциональной структуры (К1) рассчитывается по формуле:
К1= ∑ (1 – (2Ч(|Xi1–Xi2|/Ii))/n, (1)
где Xi1 — значение i-го параметра экономики первой страны;
Xi2 — значение i-го параметра экономики второй страны;
Ii — показатель, выполняющий функцию нормирования, который исчисляется как разность между возможным максимальным и возможным минимальным значениями i-го параметра;
n — число параметров (I = 1, n).
Значения параметров Xi1 и Xi2 известны из статистики. Что касается параметра Ii, то он определяется с учетом не только теоретически допустимых (минимальных и максимальных) значений соответствующего i-го показателя, но и его реально возможных величин. Например, индекс Джини (который учитывается при расчете К2) теоретически может принимать значения от 0 до 100%. Тем не менее, в действительности он практически изменяется по различным странам в пределах от 20% до 40%. Поэтому в расчете значение показателя I по данному параметру было принято равным 20%. Ряд параметров вообще не имеет теоретических минимальных и (или) максимальных значений (например, уровень монетизации экономики). В этом случае значение параметра I определялось на основе эмпирического анализа.
Значение коэффициента К1 изменяется от +1 до -1. Максимальное значение (+1) соответствует идентичным институциональным структурам (таким, например, какими они были в Беларуси и России в период СССР), минимальное (-1) — альтернативным (например, полностью децентрализованной рыночной системе, с одной стороны, и централизованной, с другой). Значение К1 около нуля указывает на то, что данные структуры нельзя отнести ни к подобным, ни к альтернативным.
Коэффициент подобия социально-экономической динамики (К2) рассчитывается по формуле, аналогичной для К1 (см. формулу (1)), но исходя из значений других социально-экономических показателей, а именно: динамика реального ВВП, инвестиции в основной капитал (в процентах к ВВП), темп инфляции, коэффициент Джини, динамика реальных доходов населения, уровень безработицы *. В совокупности эти показатели дают характеристику складывающейся социально-экономической динамики в стране. Значение К2 также изменяется от -1 до +1. Минимальное значение коэффициента (-1) соответствует альтернативным типам экономической динамики (например, высокий экономический рост при низкой инфляции, с одной стороны, и глубокий спад, сопровождаемый гиперинфляцией, с другой); максимальное (+1) — соответствует аналогичной динамике; нулевое значение — типам динамики, которые не относятся ни к альтернативным, ни к аналогичным (например, высокий рост при высокой инфляции, с одной стороны, и нулевой рост при стабильном уровне цен, с другой).
Кроме этих двух основных коэффициентов был введен еще один — коэффициент сопряженности институциональной и социально-экономической динамики (К3). Данный коэффициент важен не только с точки зрения целей прикладного анализа, но и для проверки исходной гипотезы исследования о наличии тесной связи между содержанием институциональной структуры экономики и характером ее институциональной динамики.
К3 определяется по формуле:
К3 = 1 – |К1 – К2|. (2)
Он также принимает значения от -1 до +1. Минимальное значение данного коэффициента свидетельствует о полном отсутствии сопряженности между подобием институциональной и социально-экономической динамики. Данный случай может отражать ситуацию, когда институциональные структуры двух экономик идентичны, а их социально-экономическая динамика — противоположна, или наоборот. Если К3 равен единице, это означает, что К1 и К2 равны друг другу. Нулевое значение данного коэффициента свидетельствует о низкой степени сопряженности между подобием институциональной структуры и динамикой экономик двух стран.

Квалиметрическая оценка институциональной и социально-экономической динамики Беларуси и России
Значения и динамика К1, К2 и К3 приведены на графиках (рис. 1–3) и в табличной форме (таблица 1) *.
Рис. 1. Коэффициент подобия институциональной структуры экономик Беларуси и России
Рис. 2. Коэффициент подобия социально-экономической динамики Беларуси и России
Рис. 3. Коэффициент сопряженности подобия институциональной и социально-экономической динамики Беларуси и России
Таблица 1
Коэффициенты подобия К1 и К2 и коэффициент сопряженности К3 Беларуси и России

Как видно из рис. 1, К1 довольно резко снижался в первой половине 1990-х гг. Это свидетельствует о том, что, несмотря на то, что в обеих странах в этот период трансформационные процессы шли довольно интенсивно, их сценарий существенно различался. Россия проводила политику, весьма близкую к рецептам «шоковой терапии». В Беларуси трансформационная политика была гораздо более осторожной. В 1997–1998 гг. снижение коэффициента подобия институциональной структуры прекратилось, а в дальнейшем началась тенденция к некоторому, не очень значительному его повышению. На протяжении длительного периода 2000-х гг. он колебался в пределах 0,55–0,65. То есть степень подобия институциональных структур двух стран можно оценить как близкую к средней. Главное различие заключалось в темпах реформ и либерализации. Если в России была осуществлена масштабная приватизация, то белорусское государство с этим не спешило. Доля частного сектора в этот период (и до настоящего времени) не превышала 30% от суммы всех основных фондов. Ключевые, градообразующие предприятия промышленности и других отраслей оставались государственными (такое положение практически сохраняется и сегодня), при этом государство сохранило за собой административные рычаги воздействия на них, включая ценовое регулирование, установление заданий по объему выпуска, занятости и т.д., а с 1996 г. в стране была по сути возобновлена практика директивного планирования.
К2, снижался в начале 1990-х гг. (рис. 2), причем гораздо более резко, по сравнению с К1. В этот период социально-экономическая динамика обеих стран характеризовалась негативными тенденциями, включая снижение ВВП, инвестиционной активности, ускорение инфляции и др. Однако снижение ВВП в Беларуси было менее значительным, а инфляция — более высокой и продолжительной. Причем эта разница усиливалась до 1994 г., что и нашло отражение в значении К2. Затем, в 1995–1997 гг. эта разница сократилась, в обеих странах удалось преодолеть спад производства, снизить инфляцию. Однако в 1998 г. К2 достиг своего минимального значения. Это связано с тем, что российская экономика испытала шок дефолта августа 1998 г., что существенно отразилось практически на всех ее макроэкономических показателях. Влияние на экономику Беларуси этих событий не было таким значительным. Начиная с 1999 г., обе страны имели положительные темпы роста ВВП, инвестиций, хотя инфляция, по международным критериям, оставалась высокой, особенно в Беларуси. Это отразилось на значении К2, который стабилизировался на уровне 0,5–0,6 и даже несколько возрастал.
Что касается К3, то на протяжении всего анализируемого периода он имел очень высокие значения, в отдельные годы, приближаясь к единице (рис. 3). В среднем за весь анализируемый период его значение составило около 0,86 (К1 — 0,63, К2 — 0,49). Это является серьезным аргументом в пользу того, что именно различия в институциональной динамике явились основным фактором, объясняющим разницу в показателях социально-экономического развития двух стран. А большее значение К1 по сравнению с К2 свидетельствует о том, что отличия в институциональных структурах экономик России и Беларуси относительно менее существенны, по сравнению с макроэкономическими показателями, т.к. последние формируются в значительной степени под влиянием структурных различий их экономик.
Рассмотрим более подробно динамику коэффициентов подобия на протяжении отдельных периодов.
Анализ динамики коэффициентов подобия
С учетом результатов квалиметрической оценки институциональной и социально-экономической динамики двух стран и содержательного анализа процессов, происходящих в их экономиках, в нашем исследовании принята следующая периодизация: 1) 1992–1995 гг. (этап кризисного развития), 2) 1996–1998 гг. (этап выхода из кризиса, связанного с развалом СССР), 3) 1999–2007 гг. (этап восстановления экономики и положительного экономического роста) и 4) 2008–2009 гг. (этап развития в условиях мирового финансово-экономического кризиса).
На начальном этапе реформ коэффициент подобия институциональной структуры экономик России и Беларуси снизился с 1,0 в 1991 г. до 0,7 — в 1995 г. (его среднее значение за 1992-1995 гг. составило 0,76). Наиболее значительное снижение имело место по показателю доли негосударственного сектора. Соответствующий частный коэффициент в 1996 г. принял отрицательное значение — минус 0,01. Это означает, что по данному критерию институциональные структуры экономик России и Беларуси стали ближе к альтернативным, чем к подобным8. Коэффициент подобия социально-экономической динамики сократился, соответственно, с 0,72 до 0,61 (причем его минимальное значение приходится на 1994 г. — 0,19, а среднее значение составило — 0,51). Среди частных коэффициентов подобия по этой группе наиболее существенным было снижение коэффициента, рассчитанного по показателю инфляции (0,3) и индексу Джини (0,37). Последний в России в 1995 г. достиг 38,7% (против 26,1% в Беларуси). Это выше чем в США и соответствует слаборазвитым странам. То есть в России, уже в то время, начала формироваться экономическая система, характерная для стран «периферийного капитализма» [см. 1] и неблагоприятного типа макроэкономической динамики [см. 2]. Такие системы отличаются значительным расслоением населения по уровню дохода, низкой ценой труда (низким уровнем заработной платы), высокой нормой прибыли (сопряженной с высокой нормой процента), слабыми стимулами для внедрения достижений научно-технического прогресса. В Беларуси же относительно большую остроту имели проблемы, связанные с инфляцией. Период гиперинфляции занял два с половиной года, а суммарный рост цен был на порядок больше, чем в России. Индекс потребительских цен в 1995 г. по отношению к 1991 г. составил 25900 раз (против 1800 в России). В значительной степени это связано с тем, что экономике, остававшейся государственной, оказывалась масштабная поддержка за счет денежной эмиссии центрального банка.
В течение следующего анализируемого периода (1996–1998 гг.) коэффициенты подобия находились на самом низком уровне. Среднее значение коэффициента подобия институциональной структуры (К1) составило 0,57. Это самое низкое значение, по сравнению со всеми другими выделенными периодами (1992–1995 гг. — 0,76, 1999–2007 г. — 0,59, 2008–2009 гг. — 0,61). Среди частных коэффициентов особенно низким было значение коэффициента, рассчитанного по доле убыточных предприятий — минус 0,1 за 1996 г., минус 0,3 за 1997 г. и минус 0,2 за 1998 г., а также по доле негосударственного сектора (около нуля). По другим частным коэффициентам также наблюдалась тенденция к снижению.
В содержательном плане данный результат имеет следующую интерпретацию. Период 1996–1998 гг. характеризуется завершением приватизации в России и ее переходом к квази-рыночным отношениям. Ту систему, в которой функционировала экономика России в этот период, с институциональной точки зрения невозможно охарактеризовать как нормальную рыночную, хотя бы потому, что доля убыточных предприятий более 50% (а именно такой она была в России в те годы: 1996 г. — 50,6%, 1997 г. — 50,1%, 1998 г. — 53,2%) представляется абсурдной.
Экономика Беларуси, в этот период, также как и экономика России, не стала нормальной рыночной, но по другим причинам. Российская экономика была приватизирована, система централизованного управления в ней была упразднена (хотя институты банкротства, безусловного исполнения обязательств, являющиеся базовыми в условиях нормального рынка, еще не заработали). В то же время белорусская — не была ни приватизированной, ни лишенной механизмов государственного административного управления. Белорусские предприятия, по существу, как и российские, также действовали в условиях режима мягких бюджетных ограничений. Однако «щедрая» денежно-кредитная и налогово-бюджетная политика в значительной степени нивелировали (по крайней мере, с точки зрения бухгалтерского учета) фактическую убыточность и низкую эффективность предприятий.
Что касается коэффициента подобия социально-экономической динамики (К2), то он также как и К1 имел самое низкое значение, по сравнению со всеми другими периодами, составив 0,34 (1992–1995 гг. — 0,51, 1999–2007 г. — 0,53, 2008–2009 гг. — 0,51). В Беларуси в этот период темпы роста ВВП приняли положительное значение. Среднегодовой темп прироста за 3 года составил 7,5%. Российская же экономика по этому показателю фактически находилась в состоянии стагнации. В целом, говоря о социально-экономической динамике, можно отметить, что экономика Беларуси начала расти, в России же была лишь преодолена тенденция к резкому спаду производства, но в Беларуси темпы инфляции были значительно выше.
В дальнейшем наметилась тенденция к стабилизации и даже некоторому росту К1 и К2. Так, в течение периода экономического роста (1999–2007 гг.) коэффициент подобия институциональной структуры колебался в пределах от 0,5 до 0,65. Причем нельзя говорить о выраженной тенденции к его росту, или снижению. Колебания частных коэффициентов институционального подобия также были не очень значительны. Это отражает тот факт, что в институциональных структурах экономик Беларуси и России либо не происходило существенных изменений, либо они носили синхронный характер. Последнее включает снижение доли убыточных предприятий, неплатежей, некоторый рост уровня монетизации экономики и отношения суммы государственных доходов к ВВП и др. Институциональные модели, сформированные в конце 1990-х гг., радикально не менялись: в России действовала модель «олигархического капитализма», в Беларуси — «социально-ориентированной рыночной экономики». Среднее значение К1 составило 0,59 (за весь исследуемый период — 0,63), что позволяет определить институциональные структуры двух стран, как умеренно подобные.
Коэффициент подобия социально-экономической динамики был выше. Это отражает то, что в обеих странах в течение данного периода имели место высокие темпы экономического роста, показатели официальной безработицы находились на низком уровне, темпы инфляции сблизились после 2002 г. В течение этого периода в обеих странах был восстановлен докризисный уровень производства.
Международный финансово-экономический кризис, симптомы которого стали появляться в 2007 г., начался в 2008 г. и в значительной степени повлиял на социально-экономическую ситуацию, как в Беларуси, так и в России. Это влияние выразилось, во-первых, в ухудшении конъюнктуры на международных товарных рынках, что привело к снижению спроса и цен как на российский, так и белорусский экспорт, во-вторых, в существенном сокращении доступных заемных фондов, увеличении нормы процента, сокращении притока иностранных инвестиций.
Рис. 4. Динамика квартальных показателей прироста ВВП (в %): Россия: ряд 1 — фактические значения, ряд 2 — тренд; Беларусь: ряд 3 — фактические значения, ряд 4 — тренд.
Источник: данные Национального статистического комитета Беларуси и Федеральной службы государственной статистики Российской Федерации.
Рис. 5. Соотношение запасов готовой продукции и среднемесячного объема промышленного производства в Беларуси(%)
Источник: данные Национального статистического комитета Беларуси.

Стресс-тестирование экономик России и Беларуси
Любое резкое неблагоприятное изменение внешних условий можно рассматривать как своеобразный стресс-тест для экономики. С этой точки зрения, международный финансово-экономический кризис, начавшийся в конце 2008 г., представляет собой тест на устойчивость национальной экономики и эффективность ее институциональной структуры.
Несмотря на довольно высокую степень подобия институциональной структуры и социально-экономической динамики (в 2007 г. значение К1 составило 0,62, К2 — 0,65), экономики Беларуси и России по-разному отреагировали на внешний негативный шок, вызванный международным кризисом.
Прежде всего, следует отметить, что экономика Беларуси проявила большую устойчивость по отношению к такому показателю, как прирост ВВП (см. рис. 4.). Если в предыдущий период в обеих странах имели место высокие темпы роста (в 2008 г. — 10% в РБ и 5,6% в РФ), то начиная с I квартала 2009 г. в России они установились на значительном отрицательном уровне (около минус 10%), а в Беларуси — примерно на нулевой отметке. В целом за 2009 г. прирост ВВП составил в России около минус 10%, в Беларуси — около нуля. Следует отметить, однако, что поддержание производства на высоком уровне в Беларуси было достигнуто в значительной степени за счет «работы на склад» (см. рис. 5) Запасы начали расти еще в 2008 г., в 2009 г. их рост продолжился и усилился.
Несмотря на то, что снижение темпа роста ВВП было значительным в обеих странах, уровень безработицы в Беларуси практически не изменился (рис. 6). В конце 2008 г. российская экономика отреагировала на ухудшение внешней конъюнктуры и снижение выпуска значительным увеличением уровня безработицы. Ее уровень (по показателю официально зарегистрированных безработных) возрос примерно в 1,8 раза. Однако и после этого он был относительно невысок — не более 3%. В этой связи важно отметить, что специальные исследования свидетельствуют о специфичности российского рынка труда в том смысле, что уровень безработицы меняется мало [6]. На изменение конъюнктуры российская экономика реагирует изменением заработной платы (в т. ч. увеличивая, или уменьшая ее просроченную долю). Но оказалось, что в Республике Беларусь уровень официальной безработицы еще более консервативен, чем в РФ. Он практически не изменился, несмотря на снижение темпов роста экономики до нуля и значительный рост неплатежей (об этом речь идет ниже), составляя очень низкую величину — 0,9–1% (рис. 6). Конечно, в действительности, в республике значительно возросли масштабы неполной занятости, вынужденных отпусков, скрытой безработицы.
Рис. 6. Динамика доли официально зарегистрированных безработных (%):
ряд 1 — Россия, ряд 2 — Беларусь.
Источник: данные Национального статистического комитета Беларуси и Федеральной службы государственной статистики Российской Федерации.

Соотношение динамики доли просроченной кредиторской задолженности в Беларуси и России является противоположным по сравнению с динамикой уровня безработицы (см. рис. 7). Кроме того, что в Беларуси доля просроченной кредиторской задолженности до кризиса была в 1,5 раза выше, чем в России, после него она значительно возросла и стала примерно в 2 раза больше. Это свидетельствует о том, что платежная дисциплина в России выше, чем в Беларуси. Бюджетные ограничения российских предприятий жестче по сравнению с теми, которые действуют в Беларуси.
Рис. 7. Динамика доли просроченной кредиторской задолженности (%):
ряд 1 — Россия, ряд 2 — Беларусь
Источник: данные Национального статистического комитета Беларуси и Федеральной службы государственной статистики Российской Федерации.

Сопоставление темпов инфляции и девальвации, имевших место в Беларуси и России до и после международного кризиса, свидетельствует об их весьма близкой динамике (рис. 8 и рис. 9). В обеих странах имели место скачки этих показателей в самом начале 2009 года (в Беларуси они были несколько больше), однако в средне- и долгосрочном плане их значительного изменения не произошло.
В целом, экономики Беларуси и России по-разному отреагировали на резкое ухудшение внешних условий. Белорусская экономика демонстрирует большую степень устойчивости уровня производства и социальной защиты населения (это проявляется в динамике прироста ВВП, уровне безработицы и др.). Вместе с тем, индикаторы, отражающие финансовое состояние предприятий, инфляцию, более устойчивы в России, что отражает большую глубину рыночных преобразований, осуществленных в ее экономике, по сравнению с экономикой Беларуси. С другой стороны, в течение 2008–2009 гг. произошло некоторое сближение институциональных структур экономик двух стран. В Росси после кризиса государство стало играть более значительную роль в регулировании социально-экономических процессов. Это выразилось в принятии соответствующих программ, оказании прямой помощи отдельным секторам и экономическим субъектам, хотя и не всегда успешной [3; 4]. В Беларуси же в качестве антикризисных мер государство разработало программу либерализации экономики, направленную на улучшение условий развития малого бизнеса, предпринимательства в целом, привлечение иностранных инвестиций.
Рис. 8. Темп девальвации к доллару США
(% за месяц): ряд 1 — российский рубль, ряд 2 — белорусский рубль
Источник: данные Национального банка Республики Беларусь и Центрального банка Российской Федерации.
Рис. 9. Динамика прироста потребительских цен (% в месяц): ряд 1 — Россия, ряд 2 — Беларусь
Источник: данные Национального статистического комитета Беларуси и Федеральной службы государственной статистики Российской Федерации.

Это нашло отражение в изменении значений коэффициентов подобия институциональной структуры и социально-экономической динамики двух стран. Коэффициент подобия институциональной структуры несколько возрос, по сравнению с предыдущим периодом (до 0,61 против 0,59 за 1999–2007 гг.). Коэффициент подобия социально-экономической динамики, наоборот, снизился (до 0,51 против 0,53). Несмотря на это, коэффициент сопряженности (К3) сохранил весьма высокое значение, хотя и несколько снизился.

Выводы
Проведенный анализ институциональной и социально-экономической динамики, свидетельствует о том, что российские рыночные реформы носили в значительной степени паллиативный характер. Несмотря на то, что в стране осуществлена масштабная приватизация, либерализация ценообразования, финансового сектора, других социально-экономических подсистем, все это не привело к формированию адекватных рыночной экономике мотивационных систем у наемных работников, но усилило мотивацию к сверхприбылям у собственников капитальных и финансовых активов и менеджеров. Это привело к чрезмерному расслоению населения, вывозу капитала из страны, неэффективности систем государственного регулирования не только в форме косвенного, но и прямого воздействия. Важнейшей причиной такого положения, кроме непродуманной тактики реформ, является отсутствие учета сложившегося исторического опыта, стереотипов поведения значительной части населения, обуславливающих его неприятие традиционных для рынка форм хозяйственной деятельности, конкурентно-партнерских отношений. В целом результаты анализа российского опыта институциональных преобразований подтверждают точку зрения о том, что эффективны инкрементные (приростные, непрерывные) изменения, а крупные (революционные) — как правило, приводят к негативным результатам.
С этой точки зрения белорусская институциональная модель социально-ориентированной рыночной экономики оказалась более адекватной, так как учитывала вышеназванные факторы, а тактика реформ основывалась на политике «нешоковой терапии». Тем не менее, белорусская институциональная структура также не идеальна. Одним из важнейших и в то же время противоречивых ее качеств является высокая способность к консервации существующих производственно-технологических структур. С одной стороны, это обуславливает ее высокую способность к выживаемости, функционированию в неблагоприятных внешних условиях (разрыв хозяйственных связей в 1990-х гг., международный финансовый кризис в современных условиях). С другой — предопределяет ее инертность и ригидность, т.е. невосприимчивость к новым организационным, институциональным и технологическим формам экономической деятельности. Эти же факторы обуславливают нерациональную структуру экспорта, высокий уровень неплатежей, слабость финансового сектора, склонность многих экономических субъектов к рентоориентированному поведению.
К перспективным направлениям институциональной политики можно отнести следующие. В Беларуси: ужесточение бюджетных ограничений и формирование конкурентных отношений; создание транспарентных, соответствующих международным стандартам правил осуществления бизнеса, простой и стабильной налоговой системы, развитие фондового рынка, денежно-кредитной системы, переход к индикативной системе государственного планирования. Эти же направления являются актуальными и для Российской Федерации. Однако здесь приоритет должен быть отдан усилению системы государственного регулирования экономики, ее стратегической направленности, формированию более эффективной системы социальной защиты населения.


Данная статья подготовлена в рамках выполнения темы «Институциональные изменения и социально-экономическая динамика в современной России и Беларуси: сравнительный анализ», договор с БРФФИ № Г08Р-008 от 01.04.2008, № гос. регистрации 20081642

Литература
1. Пребиш Р. Периферийный капитализм. М.: ИЛА РАН, 1992.
2. Ясинский Ю., Тихонов А. Новая информационно-поведенческая парадигма: конец равновесной теории, или ее второе дыхание? // Вопросы экономики. — 2007. — № 7. — С. 35–58.
3. Оценка антикризисных мер по поддержке реального сектора российской экономики (доклад ГУ-ВШЭ и МАЦ) // Вопросы экономики. — 2009. — № 5. — С. 21–46.
4. Экономический кризис в России: экспертный взгляд // Вопросы экономики. — 2009. — № 4. — С. 4–30.
5. Олейник А.Н. Институциональная экономика. — М.: ИНФРА-М, 2008.
6. Заработная плата в России: эволюция и дифференциация / Под. ред. В.Е. Гимпельсона, Р. И. Капелюшникова. — М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2007.

Вернуться к содержанию номера

Copyright © Проблемы современной экономики 2002 - 2024
ISSN 1818-3395 - печатная версия, ISSN 1818-3409 - электронная (онлайновая) версия