|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3/4 (15/16), 2005 | | | | ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ | | | | |
| | | |
Уже во времена. Адама Смита и его последователей (включая самого А. Смита) экономисты догадывались о влиянии на хозяйственную деятельность неких факторов неэкономической природы. Обсуждаемый доклад, похоже, свидетельствует о вечном характере подобных поисков. Целесообразны ли они? Вопрос звучит риторически. Успешный процветающий Запад давно ощущает неуют собственных рациональных парадигм, перешедших в жизненные практики. России же с ее архетипами целостности, объединяющими противоречивость различных аспектов и предполагающими сосуществование материального и идеального, рациональности и иррациональности, пока не так легко от них уйти. Да и надо ли? В начале XX века известный русский философ С. Н. Булгаков утверждал, что хозяйство есть "психологический феномен" и "явление духовной жизни в такой же мере, в какой и все другие стороны человеческой деятельности и труда", и что "всякая хозяйственная эпоха имеет свой дух, и, в свою очередь, является порождением этого духа..." (Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М., 1990, с. 187). Хозяйственная эпоха XXI в. принципиально иная. Притом ее фон не национальные экономики, а глобальные и глобализационные процессы.
Дискуссия о содержании стоимости, цены, ценности, потребительной стоимости затянулась на столетия. Виной тому не только разные позиции авторов, но и особенности национального менталитета, а также специфика современных изменений (социальных трансформаций), ставших главным предметом социологии. Ситуация, на наш взгляд, такова, что, направление социально-экономических трансформаций в России (от плановой экономики к рыночной) в целом соответствует содержанию общемировой траектории развития, но их особенности, вызванные режимом "догоняющего развития", спецификой исторического прошлого, вступают с ней в противоречие. Последнее заключается в том, что, во-первых, ответом на "вызовы", в терминологии А. Тойнби, глобализирующегося мира, выступает изменение природы экономических отношений, в частности, конкуренции: она все в большей степени становится конкуренцией не отдельных производителей, а их ассоциаций, т. е. требует усиления экономических отношений коллективного, партнерского характера, в то время как в России наблюдается сдвиг в сторону индивидуалистических ценностей. Во-вторых, в силу противоречивости российского менталитета, социальные трансформации в России вступают в противоречие с некоторыми его чертами, в то время как другие черты, наоборот, усиливают данные противоречия. Поясним сказанное. В основу изначальных архетипов православного мировоззрения, во многом определивших архетипы отношения к труду, заложено уважение к коллективистским принципам, социальной справедливости, стремление к абсолютному (долгу, истине и т. п.). Между тем, как глубоко заметил Н. А. Бердяев, раскрывший фантастическую противоречивость "русского духа", в реальности "царит относительное и среднее" (Бердяев Н. А. Судьба России. // Бердяев Н. А. Сочинения. М.. Харьков, 1998, с. 274). Кроме того, рядом современных исследователей отмечена бинарность ценностной структуры российского этноса, которая позволяет мгновенно в историческом плане поменять ценностные полюса, создает ментально-идеологическую основу кризисного, революционного, а не эволюционного типа развития общества (Управление социально-экономическим развитием России: концепции, цели, механизмы / Под ред. Д. С. Львова. М.. 2002, с. 173). Отмеченные черты привели к тому, что общественное сознание в начале 1990-х годов "метнулось" от плановой ориентации к рыночной, от коллективизма к индивидуализму, о чем свидетельствуют результаты социологических исследований. Одно из проявлений этого, помимо сдвига ценностей, выразилось в мгновенном "взрыве" цен, запустившем одновременно инфляционную спираль и механизм сужения сферы производства. В свете рассматриваемой проблемы произошедшие перемены не только высветили принципиальную возможность независимости цены от трудовой стоимости, но и наглядно показали, сколь существенным может быть разрыв.
В этой связи работа А. В. Орлова представляется своевременной, прежде всего, потому, что являет собой попытку выхода за пределы сугубо экономических категорий, посягая на "социологичность" подхода. Заключение о многозначности мотивов экономического поведения людей дополняется наблюдением о повышении для работников значимости социального статуса и "самоутверждения человека как экономически независимого субъекта общественных отношений". Второй важный момент, по нашему мнению, анализ принципиально различной роли основных и вспомогательных материалов в производственном процессе, удавшийся в силу диалектического подхода. В частности, заслуживает внимания замечание о двойственном характере основных материалов, участвующих в производственном процессе в составе как живого, так и овеществленного труда. Это тем более примечательно, что и сам труд в производственном процессе (если не ограничивать его рассмотрение рамками отдельного предприятия, что и делает автор) выступает в качестве то живого, то опредмеченного.
Особый интерес вызывает проведение аналогии потребления вспомогательных материалов (энергоносителей) с потреблением индивидами жизненных средств. Справедливо разграничивая понятия ценности и стоимости, А.В. Орлов отказывает труду в принятии его за основу стоимости, считая более подходящим для этого "совместную величину жизненных средств, которые служат для обеспечения деятельности человека, и энергоносителей, приводящих в движение орудия труда". Тем самым выделяется особое свойство труда энергия. В этой связи стоит обратиться к статье Д. Ю. Миропольского, в которой высказываются интереснейшие мысли о двойственной природе стоимости продукта как стоимости затрат и результата, о двойственности самого продукта как единства процессов производства и потребления, о субъективной и объективной сторонах продукта и, наконец, о том, что процесс образования стоимости происходит в двух формах ценовой и объемной (Миропольский Д. Ю. Модернизация теории стоимости теоретическая предпосылка перехода к эффективному экономическому развитию России // Проблемы современной экономики.2004. N 1/ 2). Вышеуказанные положения обоих авторов наводят на мысль о дискретном, а не непрерывном характере труда, определяемом, во-первых, его цикличностью, во-вторых, различной формой существования предметов и средств труда на разных этапах производственного цикла, в-третьих, цикличностью общественного развития. Не случайно А.В. Орлов многократно упоминает о "неопределенности" термина "труд". Представляется, тем не менее, что автора тревожит не столько его неопределенность, сколько многоаспектность; если же исходить из контекста доклада то "многоформность" самого труда, неуловимость его характера, которая объясняется тем, что решающей стороной его в непрерывном производственном процессе попеременно становятся то субъективные, то объективные его аспекты. Однако данный факт становится видимым, если масштаб рассмотрения превышает "территорию" предприятия. Примечательно, что А.В. Орлов использует и неоднократно подчеркивает необходимость расширенного масштаба рассмотрения. Данный постулат, наряду с предложением определения величины стоимости со стороны издержек производства через энергосодержащие продукты, представляется небезынтересным, так же, как и вытекающий из них практический вывод о необходимости расширения базы для расчета налогообложения. Однако это только начало пути, на котором пока еще больше вопросов, чем ответов.
В частности, предложенную концепцию хорошо бы "совместить" с положением Д. Ю. Миропольского о том, что цена выступает относительно независимой от издержек величиной, в основе которой лежит стоимость результата. И, как говорится, с этого места "хотелось бы поподробнее". При этом следует учесть несколько моментов. И то, что масштаб рассмотрения требует историзма. (Отсюда возникает необходимость понимания, что современный продукт как результат включает и виртуальный аспект, объективно наращивающий цену (издержки) ради субъективных интересов производителя. Последний, хотя и радеет за потребителя, "вкладываясь" в маркетинговые исследования, но, мягко говоря, не совсем бескорыстно. Таким образом, в объективном продукте-результате скрыты субъективные интересы производителя. Не просматривается ли на этом пути тупик? Не случайно же в некоторых типах организационных культур потребитель воспринимается как партнер. И то, что маржиналисты, как справедливо замечает А.В. Орлов, (правда, не соглашаясь с ними), отдавали должное существованию субъективных ценностей, к тому же понимая под ними не только материальные вещи. А сходные ценности в разное время "стоят" неодинаково. Недаром же говорят, например, о "цене" реформ, когда превышение целесообразной величины вызывает социальную напряженность. Выявленный социологическими исследованиями в западных странах с развитой экономикой сдвиг от общественных ценностей в сторону частных вызывает предельное обострение противоречия индивидуального и частного в капиталистической системе хозяйствования. Даже такой апологет капитализма, как Дж. Сорос, заявляет, что слишком большая конкуренция и слишком малое сотрудничество могут привести к недопустимому неравенству и лишить общество ощущения цели и целостности" (Сорос Дж. Новый взгляд на открытое общество. М.: Магистр, 1997, с. 9). По всей вероятности, наступает время возрастания в общественном сознании ценности гармоничного соединения противоречия общественного и индивидуального, материального и духовного, что не может не отразиться на методологии и методике ценообразования. Между тем создается впечатление, что активно употребляя термин "потребительная ценность", А.В. Орлов вкладывает в него не то, что подразумевает социологический подход (иначе зачем "ссориться" с маржиналистами?), а нечто близкое к потребительной стоимости в сугубо материальном аспекте.
Тем не менее разрабатываемая автором концепция, не только, на наш взгляд, правомерна, но является инновационным путем, результатом которого может стать более глубокое объяснение явлений, интерпретируемых традиционной экономикой. | |
|
