|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (71), 2019 | | | | ПРОБЛЕМЫ НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ | | | Марьяненко В. П.
профессор кафедры общей экономической теории и истории экономической мысли
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук
Черенков В. И.
профессор кафедры маркетинга Института «Высшая школа менеджмента»
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук
Черенкова Н. И.
заведующий кафедрой английского языка № 2
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук
Цой Е. В.
финансовый директор ООО «НЭК» (г. Санкт-Петербург),
кандидат экономических наук
| |
| | | | | Цель настоящей статьи привлечь внимание к необходимости вырабатывать у сегодняшних студентов (завтрашних менеджеров) адекватное понимание феномена инновации — важнейшего ресурса реализации концепции устойчивого развития. Потенциальная социально-этическая природа этого ресурса показана в сравнении с традиционным для накопления капитала механизмом колонизации, действующим в силу исторически сложившегося центро-периферийного устройства капитализма. Отмечен неоднозначный характер глобальной диффузии инноваций и ее тенденция к воспроизводству отношений «инновационного империализма». Определена необходимость и проблемы выработки ментального конструкта инновационности у студентов. Показаны парадигмальный характер теории инноваций и проблемы адекватности ее терминологической парадигмы. Сделаны теоретико-концептуальные уточнения, касающиеся механизмов диффузии инноваций (трансфер и спилловер), а также иных единиц понятийно-категориального аппарата теории инноваций. Выполнен критический анализ зарубежных и отечественных подходов к построению концептуальной модели диффузии инноваций на основе механизмов трансфера и спилловера. Сделан вывод о необходимости высококачественной разработки учебных материалов для создания ментального конструкта инновационности у студентов в курсах, касающихся устойчивого развития | | Ключевые слова: акцептор инноваций, диффузия инноваций, донор инноваций, интеллектуальная рента, конструкт инновационности, образование для устойчивости, спилловер инноваций, технологический колониализм, трансфер инноваций | | УДК 330.1, 330.34; ББК 65.01 Стр: 299 - 305 |
Феномен инновации [1] составляет важнейшую движущую силу развития (причем не только научно-технического) человеческой цивилизации c первых лет ее истории (гипотетически, некто привязал к палке камень, потом кого-то научил, а некто подсмотрел и повторил, что составило, соответственно, появление инновации, трансфер инновации и спилловер инновации в так называемую доисторическую эпоху). Это, тогда еще неосознанное соприкосновение с феноменом инновации, постепенно — в ходе исторической смены социально-экономических формаций — концептуализировалось и кодифицировалось, превратившись (начиная со зрелого капитализма) в основой источник конкурентного преимущества и получения добавочной ценности/стоимости (за счет наличия в инновации интеллектуальной ренты или ренты на знание). Наконец, с переходом человеческой цивилизации в эпоху антропоцена и ее осознанием тотальной антропогенной и техногенной угрозы собственно биологическому существованию человечества становится важнейшим ресурсом устойчивого развития [2]. Это положение формально зафиксировано в целях устойчивого развития — известных, как «Преобразование нашего мира: Повестка дня 2030 для устойчивого развития (Transforming our world: the 2030 Agenda for Sustainable Development) [3] — в частности, в формуле девятой цели «Построение стойкой инфраструктуры, поддержка всеохватывающей и устойчивой индустриализации и содействие инновациям».
Одна из попыток определить «инновации с позиции устойчивого развития» [цит. по 4], несмотря на несомненную актуальность замысла ее автора, представляет следующую дефиницию: «органическая совокупность результата, процесса и эффекта, связанная с созданием и распространением новшеств в различных сферах человеческой деятельности, способствующая повышению социально-экономической эффективности и формированию системы устойчивого развития общества». Эта дефиниция, на наш взгляд, вызывает больше вопросов (например, в чем различие между «результатом» и «эффектом», является ли любое «новшество» «инновацией», почему сфера «инновации» ограничена в пределах «системы устойчивого развития общества»), чем дает ответ, что же такое «инновации с позиции устойчивого развития». Наконец, нет и намека на экономическую сущность инновации [5]. Довольно избитая тема, кочующая из работы в работу, «инновация, результат или процесс» могла бы быть раз и навсегда решена, если внимательно прочесть, как в России инновация определена на законодательном уровне [6]: «...введенный в употребление [курсив наш — авт.] новый или значительно улучшенный продукт (товар, услуга) или процесс, новый метод продаж или новый организационный метод в деловой практике, организации рабочих мест или во внешних связях». Это определение представляет собой практически кальку из определения инновации по Руководству Осло [7]: «the implementation of a new or significantly improved product (good or service), or process, a new marketing method, or a new organizational method in business practices, workplace organization or external relations». Строго говоря, ни российский, ни международный вариант, как мы отмечали ранее [8] не вполне отражают сущность инновации, так как содержащаяся в ней добавочная ценность (превращающаяся в акте обмена в добавочную стоимость) представлена лишь латентно (significantly improved product — значительно улучшенный продукт). Здесь хотелось бы для разрешения все еще муссируемого вопроса «процесс или результат» [например, 22] обратиться в начальной части дефиниции, а именно «введенный в употребление... продукт» (the implementation). Согласно семантике, что российского, что англоязычного ключевого элемента определения инновации следует, что инновация есть нечто уже введенное в употребление (то есть уже свершившийся факт, или результат) или же «the implementation», которое является существительным в силу артикля (the), то есть результатом соответствующего процесса, грамматически передаваемого герундием (implementing). Мы уделяем столь пристальное внимание пониманию сущности феномена инновации (как в экономическом, так и в социо-культурном аспекте этого феномена) по той причине, что, с одной стороны, инновации затрагивают не только отдельные слои общества, отдельные страны, но имеют глобальное — как позитивное, так и негативное (например, в результате исчезновения отраслевых кластеров в соответствии с шумпетерианской концепцией креативной деструкции и потере рабочих мест) влияние на развитие человеческой цивилизации. Поэтому, достижение целей устойчивого развития [3] требует, как бы это не противоречило положениям ортодоксального марксизма, консолидации интересов различных классов, разрешения противоречия между общественным характером производства и частной формы присвоения, а также использования инновационных технологий [9]. Оставив пока в стороне перспективы разрешений указанного противоречия, обратимся к использованию инновационных технологий. Действительно, инновационные технологии, рассматриваемые как один из драйверов, необходимых для реализации концепции устойчивого развития [10], могут считаться эндогенным ресурсом обеспечения национального/регионального устойчивого развития. Экологически дружественные инновационные технологии снижают нагрузку на природную экосистему. Несмотря на то, что разработка и внедрение подобных технологий составляют расходную часть в финансовом менеджменте компаний (акторов бизнеса, создающих реальные ценности/стоимости), в перспективе — согласно известной «гипотезе Портера» [11], неблагоприятное для кэш-флоу компаний участие в экологических программах, инициируемых соответствующим экологическим регулированием, если последнее грамотно разработано и неукоснительно применяется, может привести к появлению не «zero sum» но «win-win» ситуации, в рамках которой одновременно увеличиваются как общее социальное благосостояние, так и частная чистая прибыль. Генератором подобной «win-win» ситуации должна считается [2] инновационная деятельность каждого хозяйствующего субъекта (бизнеса), к которой его побуждает строгое экологическое законодательство не только индикативной, но и пенитенциарной (от штрафов до закрытия предприятий) природы. В соответствии с главной целью настоящей статьи, к драйверам устойчивого развития должен быть отнесен ментальный конструкт устойчивости, который должен вырабатываться у сегодняшних студентов — завтрашних менеджеров. С учетом того, что экологическое законодательство должно приводить к улучшению экологической обстановки (воспроизводство природного капитала), мы в идеале получаем «win-win-win» ситуацию (для 3Р-структуры Profit-People-Planet), наилучшим образом соответствующую задачам реализации концепции устойчивого развития.
Кроме того, понимая, что проведение в жизнь политики устойчивого развития зависит, в конечном итоге, от людей, от того ментального конструкта устойчивости, который должен вырабатываться и закрепляться на протяжении перманентного обучения, эффективность и результативность этой политики требуют особого содержания и направленности образования для устойчивости. Однако, от понимания потребности в образовании для устойчивости [12], под которым понимается такой подход к системе образования, в соответствии с которым эта система должна наделять студентов, школы и сообщества ценностями устойчивого развития и вырабатывать у них мотивацию для выполнения действий соответствующих концепции устойчивого развития (в повседневной жизни, в составе их сообществ и так далее, вплоть до глобального уровня, сейчас и в будущем) до реализации такой системы (от средней школы до высшей и до программ повышения квалификации и переквалификации) «дистанция огромного размера». Тем не менее, какова бы ни была критика национальных систем образования в плане адекватности их программ задаче донесения целей и задач устойчивого развития до обучаемых и превращения, во всех странах существует единое понимание критической роли образования (понимаемого как совокупность двух функций: обучение и воспитание) для выработки ментального конструкта устойчивости. Принимая во внимание, что инновационный путь к устойчивому развитию достаточно обоснован [2, 10], авторы вводят понятие ментальный конструкт инновационности, понимая под последним такой строй мышления, который предполагает склонность индивидуума к изобретательству и, более того, к доведению изобретения до уровня инновации, что соответствует формуле [8]: ИЗОБРЕТЕНИЕ + КОММЕРЦИАЛИЗАЦИЯ ИЗОБРЕТЕНИЯ = ИННОВАЦИЯ. Подобно тому, как национальная инновационная система является, образно говоря, инкубатором инноваций, национальная образовательная система предстает инкубатором указанного ментального конструкта. Учебные программы, наличие научно-технических кружков, конкурсов, олимпиад и прочих стимулирующих развитие инновационности в образе мышления будущих граждан, все это должно работать как звенья единого механизма, вырабатывающего у объектов системы образования ментальный конструкт инновационности с акцентом (что для нашего случая необходимо) на устойчивые инновации (sustainable innovation), или инновации для устойчивости. Подобные инновации рассматриваются как критический момент для устойчивого развития, поскольку должные ускорить этот — несмотря на огромное число конференций, публикаций и отчетов по проблемам устойчивого развития — «отчаянно медленно идущий процесс» [14], на пути которого необходимо иметь дальнейшие целевые инвестиции и инициативы, берущие начало в организациях, образовательных институтах и государственных органах, предназначенных реализовывать интердисциплинарные подходы к решению задач становления устойчивого развития. Однако нельзя игнорировать противодействующую созданию МКИ силу СМИ общества потребления. Приведем лишь пример России: тираж ежемесячного журнала «Юный техник» на 2018 год составил 48 000 экз., тогда как в последние советские годы был более миллиона; сегодня миллионным показателем представлен «глянцевый» журнал «Космополитен» (а он на рынке не один с такой идеологией).
Как водится в науке со времен Карла Линнея, важным шагом к изучению некоего феномена становится классификация его проявлений. Мы обнаружили как в отечественных, так и в зарубежных источниках много вариантов классификации инноваций [1], в том числе и применительно к инновациям, рассматриваемым в русле обеспечения устойчивого развития [4]. Последняя классификация «устойчивых инноваций» структурирована в строгом соответствии с 3Р-структурой макроэкономических систем, впервые предложенной Джоном Элкингтоном [15]. Представляется, что выбранный классификационный критерий не совсем удачен, поскольку, если рассмотреть влияние трех мегадоменов макроэкономической геосоциоэконосистемы [16] друг на друга в различных сочетаниях, то будет получено уже семь различных интерфейсов [2], где зарождаются соответствующие инновации, имеющие отношение к устойчивому развитию. Более интересной с методологической точки зрения нам представляется типология инноваций, выполненная в формате 3P-структуры, приводимая в таблице 1. | | | Таблица 1
Типология инноваций для устойчивого развития |  | | Источник: [14] с некоторыми изменениями |
Понимание важности инновационного пути устойчивого развития социально-экономических систем как пути социально-этического и энвиронментально-консервативного (если не восстановительного) с сохранением в то же время конкурентоспособности национальной экономики в целом и ее отдельных хозяйствующих субъектов, приводит к тому, что одним из драйверов устойчивого развития считается ментальный конструкт инновационности. Однако уже на этапе классификации (типологии) инноваций обнаруживается отсутствие достаточно хорошо обоснованного методологического подхода. Другой пример относится к определению устойчивой инновации, где автор [17] утверждает, что под такой инновацией «принято понимать такое изменение в производстве товаров и услуг, которое в конечном итоге позволяет более полно удовлетворять потребности людей при помощи неизменного набора факторов производства или удовлетворять неизменные потребности при помощи меньшего количества факторов производства». Здесь возникает когнитивный диссонанс в сравнении с такими популярными в теории устойчивого развития категориями как «устойчивое производство» и «устойчивое потребление». Может быть их использование было бы более оправдано в этом случае, чем приведенная выше довольно амбивалентная сентенция. Вероятно, прежде чем браться за «уточнение понятий», следует лучше ознакомиться с развитием той или иной экономической теории не только в России, но и за рубежом. В противном случае, «красивая» формула «сохранение основного капитала на уровне, обеспечивающем разным поколениям равные стартовые условия для экономического развития» [там же] — dK/dt = dKm/dt + dKh/dt + dKn/dt > 0 — скорее показывает, что автор просто не знаком с концепциями четырех капиталов и пяти капиталов в контексте устойчивого развития [2], чем делает вклад в «уточнение понятий». Эти два примера были выбраны наугад, но они иллюстрируют ту теоретическую невнятицу в области теории инноваций (что ранее мы делали неоднократно [например, 1, 5, 8]), а также в ее приложениях к теории устойчивого развития. Тем не менее, приходится вернуться к некоторым базовым концепциям теории инноваций, а особенно к механизмам диффузии инноваций, поскольку эти механизмы должны сыграть существенную роль в решении одной очень важной дилеммы глобального распространения практики устойчивого развития.
Будет ли, в силу исторически закрепившегося «центр-периферийного устройства» капитализма, при котором «центр получает значительную часть своих сверхприбылей за счет эксплуатации периферии» [18, с. 250], диффузия инноваций закреплять международные отношения по типу «Колониализм 3.0.» («технологический колониализм», «инновационный империализм») или способствовать эндогенному механизму извлечения интеллектуальной ренты, которая может быть направлена на реализацию устойчивого развития в недоразвитых или депрессивных регионах национальных экономик менее развитых стран (мировой периферии капитализма). Российская история разработки «Стратегии-2020» [19] оказалась весьма неудачной [20], причем значительную роль в этом сыграла неразрешенность методологических вопросов устойчивого развития в отечественной науке, а также неподготовленность «стейкхолдеров» этой стратегии в области того, что называют «грамотность устойчивости» [21]. Без последней, понимаемой как отображение индивидуального ментального конструкта устойчивости, доминирующий сегодня вектор развития общества от homo economicus к homo consommatus не может быть перенаправлен на ориентир homo stabilis (человек устойчивый). В связи со сказанным, определим ментальный конструкт инновационности как основу становления эндогенной альтернативы глобальной реализации концепции устойчивого развития, обратимся к некоторым до сих пор неконвенциальным положениям теории инноваций, касающихся механизмов диффузии инноваций, рассматриваемых в данном контексте как механизмы глобального (межрегионального) распространения социально-этических драйверов устойчивого развития. Инновационная природа этих драйверов подтверждается, в частности, тем, что многочисленные программы устойчивого развития были созданы для продвижения инноваций и научных исследований с целью улучшения понимания глобальных экологических изменений, их влияния на экономическую и социальную системы [23].
Образование ментального конструкта инновационности у студентов-экономистов не представляется возможным без приобретения ими во время обучения понятийно-категориального аппарата теории инноваций. Неудачные примеры введения в отечественный научный оборот единиц этого аппарата нами неоднократно критиковались. Однако и по сей день студент читает в Интернете [25]: «Что же касается коммерческого и некоммерческого трансфера технологий, то его объектом являются знания и информация, полученные на этапе НИОКР, а не конкретная материализованная новая технология или новый продукт. Таким образом, необходимо четко разделять такие понятия, как «трансфер технологий» и «диффузия инноваций», поскольку у данных процессов совершенно различные объекты». Не считая необходимым комментировать, все же заметим лишь, что «технология» и «инновация» соотносятся как «частное» и «общее». В то же время, по Шумпетеру, «технологии» — лишь один из пяти видов инноваций. Кроме того, по поводу «коммерческого трансфера технологий» следует сказать, что объектом его выступает не просто знание, а «кодифицированное знание», принимающее форму объекта интеллектуальной собственности (например, патент, ноу-хау, торговый или промышленный секрет, копирайт), что позволяет предмет такой собственности отчуждать (купля/продажа) или сдавать в аренду (лицензионное соглашение на определенный срок). Сохраняющиеся проблемы развития теории инноваций негативно сказываются на преподавании в высшей школе и подготовке адептов устойчивого развития (студентов, менеджеров), что побуждало авторов неоднократно возвращаться к этому вопросу [8, 24]. Кодифицированная технологическая инновация не только приносит интеллектуальную ренту ее создателю-пользователю (первая производная от добавочной ценности инновации), но и сама становится товаром (вторая производная). Продажа этого специфического товара (например, в ходе торговли лицензиями или выполнение контрактов на проектный/строительный инжиниринг) позволяет мультиплицировать эту ренту (вторая производная, в чем и состоит коммерческий результат диффузии инноваций. Теоретические аспекты диффузии инноваций были изложены в классической работе Эверета Роджерса [26]. Эта работа занимает особое место в теории инноваций, так как определяет базовые законы распространения полезного знания в пространстве-времени по аналогии с диффузией в неживой природе (физические и химические процессы в неравновесных структурах). Точно также и в социально-экономической сфере диффузия инноваций происходит за счет пространственно-временной неравномерности генерации/накопления полезного знания. Такой феномен соответствует (как бы архаично это не звучало для предпочитающих Economics) действию закона неравномерности экономического и политического развития капитализма в эпоху империализма. Что касается вероятности, направления и скорости этой диффузии, то они в основном зависят от нижеследующего:
– определения места и времени первого рыночного признания добавочной ценности (потребительной стоимости), содержащейся в инновации; и
– установления баланса между воспринимаемой акцепторами (покупателями) инноваций добавочной ценностью (потребительной стоимостью) и ожидаемой донорами (продавцами) инноваций добавочной стоимостью.
При рассмотрении задач выработки ментального конструкта инновационности у студентов (менеджеров) может представить интерес классификация социально-психологических портретов акцепторов инноваций (табл. 2), что важно для разработки программ обучения в учебных заведениях, где создается ментальный конструкт инновационности. Отметим, что высокотехнологичные инновации склонны как воспринимать, так и разрабатывать для задач устойчивого развития только группа «Технологические энтузиасты», которая составляет всего лишь 2,5% от вероятного контингента абитуриентов, что требует еще довузовского отбора кандидатов на соответствующие учебные программы. Кроме того всегда найдутся «скептики» («медлительные»), которые в силу своих психологических особенностей и ранее приобретенного габитуса просто не принимают резких инновационных изменений, что в силу их прогнозируемого количества (16%) не столь критично для сообщества студентов в целом.
Таблица 2
Социально-психологические портреты акцепторов инноваций| по Роджерсу [55, pp. 241–264] | по Муру [44, pp. 22–40] | Краткие характеристики |
|---|
| Инноваторы (Innovators) — 2,5% | Технологические энтузиасты (Technology Enthusiasts) | хорошо образованы и авантюристичны, прекрасно информированы и владеют Интернетом, склонны к риску; легко осваивают высокие технологии; и мотивированы быть агентами изменений; решают проблемы принятия новых инноваций. | | Ранние адепты (Early Adopters), или «Лидеры мнения» (Opinion Leaders) — 13,5%; | Стратеги (Visionaries) | типичные социальные лидеры; хорошо образованы и популярны в своей среде; хорошо знают свой рынок; ищут и принимают подходящие инновации; готовы рисковать в виду ожидания высокой прибыли от принятия инновации; требуют индивидуализированных решений и хорошо организованных динамичных систем продаж и поддержки инноваций. | | Раннее большинство (Early Majority) — 34% | Прагматики
(Pragmatists) | неторопливы и осторожны в решениях; чтобы принять решение, используют множество собственных социальных контактов; склонны к эволюционным решениям; конформисты. | | Позднее большинство (Late Majority) — 34%; | Консерваторы
(Conservatives) | противники прорывных инноваций; склонны не к инновационным, но традиционным решениям; в остальном похожи на прагматиков, но осторожны в отношении высоких технологий. | | Медлительные (Laggards) — 16%. | Скептики (Skeptics) | скептически настроены к любым инновационным решениям; стремятся досконально выяснить последствия своих решений, оценивая соотношение «стоимость-ценность». |
Источник: составлено авторами по [26, pp. 241–264; 27, pp. 22–40]
Построение ментального конструкта инновационности у студентов-экономистов составляет, в силу выше сказанного, одну из важнейших задач для устойчивости, стоящих перед образованием. Однако анализ отечественной учебной (да и научной) литературы до сих пор приводит к выводу [8], что необходимые для оценки динамики феномена инновации, такие понятия как «диффузия инноваций» и «трансфер технологий» толкуются с явной методологической небрежностью. Не все ладно и в релевантных инновациям европейских документах. Так, Руководство Фраскати [28] не содержит формального, но лишь дескриптивное представление предмета трансфера технологий («физический трансфер технологий [в составе узлов и оборудования — авт.], прототипы и процессы и/или ноу-хау) [28, р. 241], а по поводу определения инновации лишь дает ссылку [28, р. 181] на Руководство Осло [7]. Впрочем, там есть важное замечание о соотношении НИОКР и инновационной деятельности, а именно [28, р. 60]: «НИОКР может быть, а может и не быть частью инновационной деятельности, но всегда остается среди ряда видов инновационной деятельности». Кроме того, для понимания содержания и форм диффузии инноваций, на наш взгляд, существенно следующее утверждение по поводу инновационной деятельности [28, р. 60]: «Эта деятельность также может включать в себя приобретение существующего знания, машин и оборудования, а также иных средств производства, профессионального обучения, результатов маркетинговой деятельности и проектирования, разработку программного обеспечения. Эти виды инновационной деятельности могут быть осуществлены как собственными силами, так и получены от третьих лиц». В соответствии с вышеупомянутой ссылкой, приводим определение инновации по Руководству Осло [7, р. 20]: «новый или улучшенный товар или процесс (или любая их комбинация), который существенно отличается от прежних товаров или процессов данного предприятия. Инновация, рассматриваемая как полезное знание с добавочной ценностью (как в овеществленной, так и в неовеществленной форме), воспринимаемой как ожидаемый источник добавочной стоимости [26], проявляет себя в форме товара только на рынке инноваций. Диффузия инноваций (от доноров к акцепторам классифицируется [24] как: (1) возмездная (контрактное отношение купли/продажи или аренды, а также в составе более сложных бизнес-операций) — трансфер инноваций; и (2) безвозмездная (утечка, промышленный шпионаж или нелегальная продажа полезного знания) — спилловер инноваций.
«Эффект спилловера» (spillover effect) пока не нашел себе должного места в российском категориально-понятийном аппарате теории инноваций, хотя в отдельных отечественных работах [29] присутствует понятие спилловера, но тем же автором как-то странно описываются соотношения между диффузией, спилловером и трансфером инноваций [30]: «Диффузия и трансфер технологий в неовеществленной форме сводятся к переливу (спилловер) технологических знаний в виде: процессов передачи интеллектуальной собственности, сопровождения малых предприятий, взаимного перетока кадров между промышленностью и сектором исследований и разработок». Ранее авторы выполнили [8] статистический анализ терминологического представления механизмов диффузии инноваций, который показал существенно меньшую насыщенность русскоязычного домена Интернета терминами релевантными диффузии инноваций, что соответствует недостаточной разработанности теории инноваций в России. Одной из причин тому авторы видят непонятное избегание российских авторов обращаться к необходимым зарубежным публикациям в оригинале. Недостатки развития теории инноваций сказываются и на нормативно-правовой базе, предназначенной обеспечивать национальную инновационную политику в России [30]. Парадоксально, но «Стратегия инновационного развития Российской Федерации на период до 2020 года» [31] вообще не содержит формального определения инновации.
За рубежом, спилловер инноваций уже давно изучается во многих формах (например, «спилловер знания» (knowledge spillover), «рыночный спилловер» (market spillover), «сетевой спилловер» (network spilloves) [32]). Особое внимание, в условиях цифровизации экономики, уделяется сетевому спилловеру инновационных технологий (табл. 3), поскольку в любой инновационный проект вовлекается множество компаний, для которого следует: (1) обеспечить совместимость с существующей регионально-отраслевой производственно-маркетинговой системой либо (2) отказаться от радикальной инновации, угрожающей благополучию самой компании-инноватора. Результатом анализа развития инновационного бизнеса и его организационных структур, с применением методологического принципа единства исторического и логического [1, с. 218–219], явился вывод об основных трендах диффузии инноваций: (1) становление и закрепление сетевой природы благодаря Интернет-решениям; (2) глобализация диффузии инноваций как отражение тотальной глобализации производительных сил и производственных отношений. Нетрудно заметить, что глобализация диффузии инноваций суть результат действия основного закона капитализма в безгранично открытом за счет глобальных транспортных и информационных коммуникаций пространстве. Акцепторы инноваций стремятся получить и использовать добавочную ценность инноваций и реализовать позитивные эффекты масштаба и размаха, чтобы покрыть расходы на НИОКР и воспроизводить конкурентную рыночную позицию.
Таблица 3
Классификация сетевого спилловера инновационных технологий| Тип спилловера | Направление спилловера | Механизм/мотивы спилловера |
|---|
| Горизонтальный — Horizontal | Двустороннее, межфирменное, в одном и том же секторе экономики/регионе | Переходы ключевых квалифицированных работников и эффект демонстрации | Обратный
Вертикальный — Vertical-Backward | От фирм-покупателей к их поставщиками по цепям поставок. | Стремление фирм-покупателей гарантировать качество получаемых от поставщиков входных факторов производства. | Прямой
Вертикальный — Vertical-Forward | От поставщиков, стоящих на уровне более высокой и передовой технологической культуры, к покупателям с целью информирования последних | Инновационные технологии и ноу-хау овеществляются в поставляемых фирмам (покупателям) входных факторах производства / Обеспечение более высокого качества продукции выпускаемой фирмами на В2В/В2С рынки. |
Источник: составлено адаптировано авторами по [34]
Критическая роль образования для устойчивости (education for sustainability) как источника менталитета устойчивости у студентов не вызывает сомнений [35], что можно отнести и к образованию у них ментального конструкта инновационности. В то же время, выполненный авторами неформальный опрос студентов 4 курса в четырех экономических университетах Санкт-Петербурга показал их неосведомленность о вышеприведенных положениях теории инноваций. Впрочем, и за рубежом, несмотря на всеобщее понимание необходимости образования для устойчивости, отмечается [36], что внедрение соответствующих устойчивости программ, курсов и тем курсов в интердисциплинарном поле идет недостаточно быстро и успешно. Причины видятся в небольшой численности при записи на дисциплины по выбору, неоднородной поддержке учебно-вспомогательного персонала, воспринимаемой лекторами неуместности таких тем в их курсах, а также в конфликтах с рядом ведущих преподавателей по поводу сокращения бюджета времени для тем их профилирующих курсов. Однако, вспоминая евангельское «врач! исцели Самого Себя» [Лк., гл. 4, ст. 23], мы бы добавили (возможно, на первое место) необходимость выработки ментального конструкта устойчивости у собственно преподавательского корпуса.
В свете сказанного интересен зарубежный опыт внедрения в университетской политике модели I3E [37], в составе которой: (1) Inform: информировать университетское сообщество о сущности и задачах устойчивости; (2) Engage: привлекать различных стейкхолдеров университета к процессу изменений отношения к устойчивости; (3) Empower: уполномочивать индивидуумов и группы на выполнение изменений в пределах их сфер влияния и действия; (4) Embed: внедрять концепцию устойчивости в существующие университетские структуры. Важно, что для выработки ментального конструкта устойчивости (инновационности), университетские программы устойчивости должны разрабатываться не «про» устойчивое развитие, а «для» устойчивого развития [38]. Все это говорит о многосторонности задачи выработки указанного конструкта. Не следует также забывать, что абитуриент приходит в университет с определенным габитусом, что естественным образом ставит задачу о введении образования для устойчивости на предшествующих уровнях национальной системы образования (дошкольной, начальной и средней школы). Образование для устойчивости, которому ЮНЕСКО посвятила целую декаду (2005–2014 гг.), в целях интегрирования принципов, ценностей и практик устойчивого развития во все аспекты образования и обучения, генетически восходит как раз к экологическому образованию. Разумеется, роль высшей школы и всей системы образования оказалась в фокусе внимания российских исследователей. Причем, можно заметить критический подход и стремление выявить философские аспекты необходимости и организации такого образования, а также дать концептуальные решения [39]. В недавнем (2017 г.) отечественном экспертно-аналитическом докладе показано [40], что «образование в интересах устойчивого развития (ОУР) становится не только предпосылкой достижения устойчивого развития (УР), но и приоритетно-ключевым его средством». Нельзя не согласиться с этим посылом, хотя в тексте настораживает огромное внимание к «инновационности» и даже «футуризации» образования, понимаемой как «смещение акцентов на изучение и моделирование будущего» [40]. Что касается нашего вывода о необходимости вырабатывать у обучаемых ментальный конструкт инновационности в системе образования для устойчивости, то в докладе этого нет. Лишь вскользь упомянуты «внедрение инноваций» [40, с. 37] и необходимость «устойчивых инноваций» [40, с. 49] без каких-либо внятных акцентов. Тогда как за рубежом считается необходимым воспитывать предпринимательскую ориентацию на устойчивость [41].
Существующие вне концепции устойчивого развития технологии производства и покупательское поведение, ориентированное на ценности общество потребления имели положительный результат для развития капиталистической экономики только до определённой границы, которая, судя по всему, в XXI веке уже достигнута. Далее — истощение природного капитала с негативными последствиями для роста экономики и существования глобальной экосистемы в целом. Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) определила [42], что «инновация, под которой подразумевается как создание новых продуктов, процессов и технологий, так и их диффузия и применение, может отодвинуть эту границу и дистанцировать [экономический — авт.] рост от деградации природных ресурсов». Согласно гипотезе Портера [43], внедренные под давлением экологического регулирования инновации могут, несмотря на дополнительные расходы начального периода, сделать акторов бизнеса в долгосрочной перспективе более конкурентоспособными. Определяющими реализацию этой гипотезы факторами выступают как технологические инновации (например, замкнутый цикл водопользования, экономия энергии, роботизация), снижающие производственные затраты и возможные штрафы (или дополнительно налогообложение), так и выпускаемые экологически чистые (дружественные продукты), которые ceteris paribus должны пользоваться бульшим спросом и обеспечивать производителю позитивный эффект масштаба, а покупателю — включение в так называемое устойчивое потребление. Это — шанс на снятие противоречия между основной целью капиталистического производства и устойчивого развития. В любом случае, выработка ментального конструкта инновационности у будущих менеджеров — важный инструмент многомерной реализации концепции устойчивого развития. Заметим, что эмпирическая проверка гипотезы Портера для случая бразильской компании лауреата премии за инновационность (2013 г.) показала [44], что именно энвиронментальное измерение оказалось определяющим фактором для развития ее инновационных способностей, а среди факторов влияния на эти способности (менеджмент, операции, сделки, разработки) определяющим оказался менеджмент. Таким образом, складывается следующая причинно-следственная логическая цепочка «устойчивое развитие» ⇐ «инновации для устойчивости» ⇐ «образование для устойчивости» ⇐ «понимание инновации» ⇐ «развитие теории инновации», где именно «образование для устойчивости» обеспечивает развитие ментального конструкта инновационности у студентов (менеджеров).
В современной России имеет место известная недостаточность методологической подготовки среди нового поколения экономистов [45] (для большинства из них политическая экономия — terra incognita), что остро ставит вопрос и об усвоении ими методологии науки, представляющей собой способ и последовательность, при помощи которых выстраивается ряд суждений, на основе чего формируются основные понятия, раскрывающие содержание определенной науки. Неразвитость или незрелость методологии исследований отрицательно сказывается на результатах этих исследований и приводит к сомнительным выводам, а также к растрате ресурсов. Повсеместное и иногда чрезмерное увлечение методами новой институциональной экономической теории вместо, а не вместе, или в кооперации, с прежними методами, разработанными на основе марксистской методологии и неоклассических подходов вряд ли можно считать научно обоснованным. Анализ диссертационных исследований и статей по проблемам устойчивого развития показывает, что увлеченность соискателей/авторов эмпирикой в ущерб методологии приводит к неубедительным результатам. Более того, встречаются такие работы, которые напоминают кальку с зарубежных исследований, слегка подстроенную под реалии России. Тогда как политэкономический анализ концепции устойчивого развития показывает, что ее полномасштабная реализация противоречит законам развития капитализма (даже модифицированным в ходе глобализации) суть которой, доведенной до логического завершения — перерождение капитализма [46], пока трудно сказать в какую, но иную социально-экономическую формацию. Пока, несмотря на восторженные статьи и доклады на конференциях авторов из развивающихся стран по поводу устойчивого развития, неравномерность последнего (соответствующая известному закону капитализма в эпоху империализма) складывается в пользу стран так называемого «золотого миллиарда».
В заключение отметим, что некоторый скептицизм авторов по поводу реализации глобального устойчивого развития, опирающегося на инновационные решения, в частности объясняется парадигмальным состоянием теории инноваций, что в России сказывается сильнее, чем за рубежом. Так, в отечественной экономической науке нет до сих пор единого понимания природы и назначения таких механизмов диффузии инноваций как трансфер и спилловер; продолжают сравнивать инновацию как результат и процесс. Недостаточно отражены современные течения зарубежной экономической мысли, касающейся инноваций и их места в устойчивом развитии. Имеют место искажения (в ходе неквалифицированного перевода) терминологической парадигмы теорий устойчивого развития и инноваций. Ряд учебников (пособий) и даже научных статей опирается на переводную (качественную?) литературу и устаревшие официальные документы. Именно в этом — наряду с пренебрежением современным поколением экономистов знанием политической экономии капитализма в целом — авторы, выполнив анализ развития теории инноваций и ее отражение в научной и учебной литературе России, усматривают слабость формирования названного нами ментального конструкта инновационности у отечественных экономистов — ожидаемых апологетов устойчивого развития. Именно это положение побудило авторов снабдить настоящую статью обширным справочно-библиографическим аппаратом. |
| |
|
|
