|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (69), 2019 | | | | К 75-ЛЕТИЮ ПОЛНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ ЛЕНИНГРАДА ОТ ФАШИСТСКОЙ БЛОКАДЫ | | | Тагиров Э. Р.
профессор Казанского инновационного университета им. В.Г. Тимирясова,
ректор Института культуры мира (ЮНЕСКО),
президент Международной гуманитарной академии «Европа-Азия»,
доктор исторических наук
| |
| | | |
| | «А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена! Ведь все равно — вы с нами!..
Все на колени, все! Багряный хлынул свет!
И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами —
Живые с мертвыми: для славы мертвых нет» | | Анна Ахматова, 1942 |
Петербургский вектор плана «Барбаросса»
Само рождение нацисткой идеи-фикс о победном походе на Восток изначально было связано с мечтой о «коленопреклонении» Ленинграда — символа славы Петра Великого, революции, индустриальной мощи, вечной ренессансной весны перед псевдовладыкой планеты. Жирным красным карандашом Гитлер провел на карте операции «Барбаросса» линию «Берлин — Ленинград». Речь идет не только об определении города как исходно-важного рубежа в стратегическом смысле, как «ключа» к сердцу России, Москве, но и в метафизическом смысле. Фюрер, этот мистик, испытывавший необъяснимый страх перед местом с высокой концентрацией сил — земных и небесных, опыленных пыльцой мессианства, был одержим желанием, дошедшим до маниакальной страсти, стремлением умертвить источник, воспроизводящий русский дух непобедимости. Это желание предельно скупо, но прицельно точно отражено в директиве Гитлера от 29.08.1941 г. «Будущее Петербурга», предписывавшей «уничтожить», «стереть с карты мира», «сравнять с землей». В духе знаменитого предписания «Карфаген должен быть разрушен».
Заданность на уничтожение вытекала из ставок предстоящего противостояния. Ленинград для фашистской Германии являлся «великим началом» пути к вселенскому властелинству, осуществлению «звёздной мечты» превращения третьего рейха в «новый Рим». На «Невском пятачке» Ленинграда предстояло запустить механизм часов, отсчитывавших время и определявших исход существования двух противоположных типов цивилизаций, мировоззрений, идеологий, менталитетов. Именно здесь должен был решиться исход «войны богов». Отсюда всесторонность подготовки Ленинградской операции, её концептуально-идеологическая, психологическая, расистски-антироссийская, арийски-религиозная квинтэссенция замысла. Идею Холокоста также предполагалось «обкатать» здесь.
Для государственного руководства Советской страны блокада Ленинграда — неожиданность, она не входила ни в планы, ни в философию стратегии ведения войны. Как удалось на Пулковском меридиане Земли остановить «пришпоренную» московской неудачей немецкую военную машину? Однозначного ответа нет и быть не может. Но совершенно однозначен такой диагноз причин краха «Барбаросса»: нерасшифрованность кода генотипа «азиатско-скифских недочеловеков».
Ленинградская блокада, «оцифрованная» в «900», став частью вселенской участи, явилась эталонным примером выполнения миссии страны- цивилизации, перманентно жившей в чрезвычайной ситуации. Блокадники стали символом служения долгу перед Отчизной.
Забегая вперед, скажем, что план «Барбаросса» потерпел фиаско: не состоялся парад победы перед Зимним дворцом, как не было и торжественного банкета в гостинице «Астория» с запрограммированной по этому случаю речью Гитлера.
Город-фронт
В силу многих объективных, в немалой степени и субъективных обстоятельств зона обороны Ленинграда сжималась катастрофически быстро. В ней все чаще возникали оголенные бреши, череда «мертвых зон». Четырехмиллионное гражданское население города и войска Ленинградского фронта оказались в кольце огненного ада. Фронт и тыл слились воедино. Город стал фронтом, а его жители — солдатами. Все они подпали под власть одной судьбы. И она предопределялась исходом схватки между жизнью и смертью на всем пространстве блокадного бытия. Но на нем обозначались и «точки», где противостояние имело судьбоносную значимость.
Одним из судьбоносных рубежей были окопы, обретшие образ неприступной Стены, местом «подзарядки» энергией стойкости, вакцинации инъекцией побратимства. Идея Окопа стала объединительной, смыслозадающей. Никто никого в окопы не гнал, но в их вместилище, скрепах был почти весь живой Ленинград. Потрясает объем проделанной землеборческой работы и число участников коллективного подвига: в сентябре на укреплениях ежедневно трудилось по 99 540 человек, в октябре эта цифра возросла до 113 300, в страшном январе там все еще работало 12 тысяч человек, изнуренных голодом и холодом. Возведенные силой духа и плоти, кровью и жизненной волей комсомольцев и коммунистов, студентов и профессоров, артистов и госслужащих, пионеров и пенсионеров окопы стали испытующим человека полигоном. В окопной эпопее сплелись удивительные черты исконно-ленинградского характера: запредельная терпеливость, библейская покорность, фанатическая любовь к своему городу. Грандиозный окоп, протяженностью 900 км, опоясавший город, спас не только чью-то выборочную личную жизнь, но помог ему устоять. Окопы, над которыми возвышались миллионные кубометры грунта, вывернутые из недр земли киркой, лопатой, окоченевшими пальцами, стали неперейденным рубиконом для обеих сторон. Немцы споткнулись, остановились, ленинградцы — не отступили.
Поддержание жизненного пульса в «ленинградском организме» было главной задачей. Не один раз вставал вопрос: что будет с городом? Вопрос витал на всех уровнях. Известен приказ Сталина о подготовке города к самоликвидации в случае прорыва фронта. Гитлеровское командование в рамках психологической информационной войны забрасывало город листовками, внедряло агентов, активизировало деятельность «пятой колонны». Запускалась «утка» о возможном применении химического оружия. 24 сентября 1941 года «Ленинградская правда» вышла с передовицей «Ленинград — быть или не быть». Смятение, царившее «наверху», было преодолено твердостью «низов». Во всех «живых» ячейках города прошли митинги, собрания, сходы, с которых начался повсеместный процесс создания отрядов народного ополчения. 10 дивизий блокадников! Нет аналога подобного явления во всей мировой истории от легендарных Трои и Помпеи до разрушенных войной Варшавы и Роттердама. Именно здесь, на этом уровне — народном было принято решение: «Ленинград не сдавать!». Это редчайший в истории пример коллективного самозаклания.
В лаконичном по форме призыве «не сдавать» не было трибунной пафосности, это была форма внутреннего душеприказания. Город от состояния неопределенности, отрешенности, сознания покинутости перешел в состояние борения, патриотического горения. Весь ритм жизни, логика мышления, смысл существования — все было подчинено задаче выстоять и победить. Трудно поверить: духовное сердце «птенцов гнезда Петрова» ХХ века, насыщенное хромосомой веры, билось тревожно, но гулко. На место, где находилось архитектурное чудо — Публичная библиотека было сброшено 200 бомб. Но в нем не случилось ни одного крупного пожара: сотрудники, борясь с огнем, сохранили храм знаний. Выстояли и Исаакиевский собор, и Зимний дворец, и кинотеатр «Колизей». В подвалах зданий продолжались уроки для учащихся младших классов, старшие когорты юного поколения превратились в «многостаночников»: сигнальщиков на крышах, подносчиков боеприпасов, монтеров пулеметных ДОТов и противотанковых заграждений — «ежей», в заводских токарей, встававших на подставные тумбы и выполнявших суточные нормы взрослых.
В идейно-художественном «цехе» также ковалось оружие победы — дух надежды и всетерпения, вселявший силы. Сокровенно-теплые слова более тысячи писателей, корреспондентов газет, мастеров слова, полотна и сцены, половина из которых сошли в блокадную землю, ниспадали лучами солнечного тепла, радости, надежды. «Окна ТАСС», появившиеся с первых дней, до конца блокады служили рупором правды о войне. Каждый, кто принадлежал к великому семейству блокадников, смиренно и стоически вершил свой подвиг, укрепляя звенья цепи поколений, традиций, эпох, наполняя их священным смыслом. Враг не прекращал бомбить, обстреливать, поджигать город — безостановочно, методично и безжалостно. За период Ленинградской битвы по нему было выпущено 150 тыс. снарядов, сброшено 100 тыс. зажигательных и 5 тыс. фугасных авиабомб. Казалось, на этой «сковородке» ничто живое не уцелеет. Но город продолжал оставаться жизнеспособным, несломленным.
«Дорога жизни» — еще одна «точка», где бесчинствовала смерть, но ткалась и победа. Трудно переоценить ее роль. Единственная военно-стратегическая транспортная магистраль, проходившая через Ладожское озеро, связывала осажденный город с Большой Землей. По ней проходила эвакуация населения, прежде всего детей и раненых, промышленного оборудования заводов, НИИ, высших учебных заведений. Второй родиной для многих стала Казань, на окраине которой возник «городок» ленинградцев — Дербышки. Казанский химико-технологический институт приютил и продолжил образование для студентов Ленинградского политехнологического института...
А в блокадный Ленинград по дороге жизни в обратном направлении — в город доставлялось продовольствие, топливо, оружие, медикаменты. Общее количество грузов, перевезенных в Ленинград по Ладоге за весь период действия дороги, составило свыше 1615 тысяч тонн, за это же время из города было эвакуировано, то есть спасено от смерти около 1375 тысяч жизней. Но сотни машин с людьми и грузом ушли под воду... Водители «полуторок» и летчики «кукурузников», совершавших два рейса — к блокадникам и на тот свет, не дали прерваться нити жизнепродолжения Ленинграда.
«Царь-голод»
В октябре сорок первого выпал снег, так и не растаявший, утвердивший одну из предельно морозных в ХХ веке и самых страшных зим в истории. Пришло тягчайшее испытание — голод. 20 ноября были установлены самые низкие нормы выдачи хлеба по карточкам: рабочим и инженерам — 250, служащим, иждивенцам и детям — 125, военным от 300 до 500 граммов. Началась массовая гибель населения. В декабре умерли 53 тыс. человек, в январе 1942 г. — более 100 тыс. человек. Число смертей увеличивалось в нарастающей прогрессии.
Голод в блокадном Ленинграде имел особое измерение. Он стал образом жизни, постоянным изнурительным состоянием, в котором дни и ночи, соединившись, превращались в беспросветную бесконечность. Хлебом бредили во сне и наяву. Ломоть хлеба становился миражом, несбыточной мечтой. «Засыпая, каждый день вижу во сне хлеб, масло, пироги, картошку. Да еще перед сном — мысль, что через 12 часов пройдет ночь и съешь кусок хлеба». Это запись в дневнике 16-летнего Юрия Рыбинкина, сделанного в ноябре 1941 г. В декабре он продолжает писать: «Каждый прожитый мною день приближает меня к самоубийству. Действительно, выхода нет. Голод. Страшный голод». 3-го января 1942 г. сделана последняя запись: «И дневник-то этот не придется мне закончить, чтобы на последней странице написать слово «конец». Уже кто-то другой запишет его словами «смерть». А я так страстно хочу жить, веровать, чувствовать!». Юра умер в январе 1942 г.
Голод становился «косой смерти», обретая образ одного из четырех всадников Апокалипсиса, всадника на черном коне — аллегории голода, вздыбившегося над головой города. Пустели улицы, вымирали жители квартир, этажей, домов. В одном из таких домов найдут листки из дневника десятилетней Тани Савичевой — хронометраж смертей семьи: «Бабушка умерла 25 января... Дядя Алеша 10 мая... Мама 13 мая в 7.30 утра... Умерли все. Осталась одна Таня».
Одичали ли люди от голода и холода? Это смотря какой меркой мерить. На частно-поведенческом уровне, конечно, да. Речь идет не только о фактах грабежей, краж хлебных пайков, появлении спекулянтов и «черного рынка». Возникли и явления более страшного порядка: живодерство — массовое истребление кошек, собак, голубей, ворон и людоедство — трупопоедание. «Многие матери теряют чувство материнства... съедают все, что принадлежит им и их детям. Безропотные, беззащитные они отстаивают свое право на существование и гибнут». Это отрывок из нового издания «Блокадной книги» Алеся Адамовича и Даниила Гранина.
Оценивая такого рода явления, человек, испытавший на себе всю суровость блокады, ставший потом ученым, народным художником Татарстана Аркадий Файнберг пишет: «Я привык к пиршеству смерти. То, что в иных обстоятельствах потрясло бы, для блокадников — стало повседневным бытом». Но потом добавляет: «Голод наизнанку вывернул нутро человека, но не смог изменить его природу». Не растворилась «соль» петербургской всечеловечности. Перешагивать через трупы стало массовым, будничным актом, но выходить за пределы совести, нравственности, милосердия, так же, как не разделить кусок хлеба с ослабевшим — считалось преступлением.
Вспомним один из многих уроков нравственности, преподнесенных блокадниками. Об историческом факте сохранения сотрудниками Института растениеводства коллекции зерна, собранной академиком Н. Вавиловым. Истощенные голодом, умиравшие прямо на рабочем месте, они не тронули ни одного зернышка из оберегаемых ими 200 пудов. Их героизм не только в сохранении 200 тысяч образцов культурных и диких растений. Под бомбежкой и артобстрелом, на оставшихся в «живых» земельных клочках города (перед Исаакиевским собором, в Летнем саду, на Марсовом поле, в висячем саду Эрмитажа), они продолжали вести селекционную работу. Почему они предпочли умереть от голода, будучи в шаговой доступности к продовольствию? Дело жизни было им дороже самой жизни. Результат 110 экспедиций, проведённых в разных частях света, съесть они не могли. Семена из этой, оказавшейся самой лучшей в мире коллекции, дали всходы и первый послевоенный урожай на проутюженных танками землях, и тем самым спасли жизни многих народов. Святые отцы называли кровь мучеников семенами веры. А ещё сказано: «Аще зерно пшенично пад на земли не умрёт, то едино прибывает, аще же умрёт, мног плод сотворит». Хранители семян бесценной коллекции, умершие в блокаду, сами легли в Ленинградскую землю, как семена веры в высшие ценности, сохранив главное — человечность в человеке тогда, когда это казалось невозможным.
Был ли голод Царем города? Несомненно: из 800 тыс. (по некоторым данным — больше миллиона) умерших блокадников 90% погибли от голода. Это безвозвратные потери. Но умершие, павшие, убиенные ушли непокоренными, несломленными, неозлобленными. Умирали- то они как-то по-особому: тихо, смиренно, безропотно. Как и жили — по только им присущим этическим канонам. Утешает одно: возвысившись над поругательством войны, они сохранили матрицу неповторимо-уникального типа характера — ленинградского, который и сегодня отличается от других всемирной отзывчивостью, комплиментарностью, толерантностью, интеллигентностью, нормозадающими стандартами мышления и поведения.
Софийный Ленинград: коды феномена
Блокадный Ленинград. Образ — понятие вместило в себя все направления и формы человеческого бытия: от рождения до смерти и воскресения из ада, уникально-ценнейший опыт преодоления вызовов крупнейшей в мировой практике гуманитарной катастрофы; победа над запрограммированной фашистами нашей участью, отмена Голгофы, завершение «крестного пути» и превращение восставшего из бездны Ленинграда в якорь спасения рода homo sapiens.
Явление, сравнимое лишь с библейско-мифологическими сюжетами доисторических времен. От него, как из святого источника, струится зефир вечно утренней прохлады. В его незримых потоках нет ни расслабляющего уюта, ни жертвенного проклятия, но есть твёрдая опора для героического броска, для очередного, вслед за блокадниками, прорыва.
В каком же времени они — ленинградцы пребывали? В софийном — «осевом времени», срок которого измерялся неделями, месяцами. Но ход его Часов в городе на Неве никто и ничто не остановило.
Кто же они — ленинградцы? Святые апостолы, ангелы небесные, которых ни пуля, ни смерть не брала? А, может быть, они были просто людьми — рабочими, моряками, учеными, поэтами, почтальонами, врачами, музыкантами... Гражданами, исступленно любившими свой город, у которого хотели отнять статус, дарованный самой историей. Говорят, что у них особая группа крови, в которой больше чем у остальных, элементов железа. Наверное, так оно и есть. Мощь их пассионарности питалась энергией ведической силы. Не забудем: Пулковский меридиан Планеты — место «встречи» двух потоков истории, прошлой — эпохи Петра Великого, построившего на мистическо-болотном месте город «Парадиз» (город-рай) и новой, выпестовавшей культурно-цивилизационную красу мира — Ленинград.
И вот настала очередная 76-я годовщина прорыва Блокады. Но прорвемся ли мы к ее Правде? Найдем ли полновесный ответ на самый жгущий вопрос: какая же сила превратила Ленинград в небесный Иерусалим: русская Зима, Дух народа или Бог? А, может быть, все это разом, как и в 1812-м, когда по Пушкину «открылся клапан духа народного и Господь встрепенулся». Открытие тайны ленинградского Чуда — программа-действие вне времени и пространства.
Она предписана поколениям цифровой эры. | |
|
