|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (57), 2016 | | | | ТЕКУЩАЯ БИБЛИОГРАФИЯ | | | Соколов Б. И.
профессор кафедры теории кредита и финансового менеджмента экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук
Валеров А. В.
доцент кафедры теории кредита и финансового менеджмента экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета,
кандидат исторических наук
| |
| | | | | Статья посвящена оценке эффективности производства общественных благ. Показано, что централизация в бюджетной сфере России должна сопровождаться ее демократизацией и дезагрегированием | | Ключевые слова: бюджет, бюджетные отношения, централизм в бюджетной сфере, монополизм в бюджетной сфере, монополия, финансы, общественное благо, общественное производство, «нефтяное проклятие», демократизм в бюджетной сфере | | УДК 330.341.44:336.14.01; ББК 65.261 Стр: 242 - 246 |
Вводные замечания. Экономические концепции и практика их воплощения не просто полны очевидных противоречий. Традицией ведения научных дискуссий стало игнорирование альтернативных точек зрения. Тем более жизненно неприемлемой является такая ситуация, когда оценка результатов хозяйственных экспериментов даётся не по их плодам, а по степени соответствия неким идеологическим догматам, разделяемым экономическими и, прежде всего, монетарными властями.
В связи с этим значительный научный и практический интерес представляет собой исследование современных бюджетных отношений в Российской Федерации, проведенное А.В. Беловым, профессором Университета префектуры Фукуи (Япония). Этот взгляд со стороны на государственные финансы России интересен не только для объективной оценки того, что сотворили со страной в период перестройки и так называемых рыночных (правильно: выморочных) реформ. Без анализа истоков суженного воспроизводства, характерного для современной российской экономики, невозможно действовать осмысленно. А этот анализ напрямую увязан с политическими механизмами принятия решений в бюджетной сфере.
Научный взгляд на государственные финансы России (и СССР) важен для оценки тенденций в бюджетной сфере во всех федеративных государствах, политико-экономических объединениях государств, обязанных балансировать между центробежными (регионализмом) и центростремительными (централизмом) тенденциями при распределении бюджетных средств. В связи с этим общая структура монографии предстаёт вполне логичной. В ней последовательно рассматриваются: 1) дискуссионные аспекты централизации и децентрализации общественных финансов в экономическом развитии регионов; 2) территориальная аллокация факторов производства в научных исследованиях; 3) бюджетное выравнивание и проблемы его оптимизации; 4) региональные аспекты повышения эффективности предоставления общественных услуг; 5) развитие региональных бюджетных систем, институциональной среды и межрегиональных экономических взаимосвязей.
Предмет книги «Эффективен ли централизм?» формулируется как исследование воздействия бюджетной политики на пространственное распределение основных факторов производства, т.е. трудовых и капитальных ресурсов.
Однако при всей внутренней логичности монографии ряд непосредственно сопряженных моментов оказался не освещен, что способно затруднить восприятие авторской позиции по рассматриваемым проблемам у российских граждан.
Научный взгляд на процессы, трансформирующие государственные финансы России предполагает, прежде всего, анализ исходных фундаментальных посылок, а с ним — уточнение научной терминологии. Конечно, с одной стороны, недосказанность порождает научную интригу, но с другой, — только ясность формулировок вызывает доверие к концепции.
Централизм или монополизм? Последовательный централизм — этого автор, ставящий вопрос об эффективности централизма, не может не знать — ведет к установлению монополии в той или иной форме. Таким образом, по сути дела в книге предпринята попытка исследования эффективности монополизма в сфере бюджетных отношений. И на этой проблеме следует остановиться подробнее, первоначально раскрыв фундаментальные преимущества и недостатки монополии в экономике.
Традиционно основное внимание исследователей конкуренции и монополии обращено к реальному и финансовому сектору экономики [16]. Какие объективные причины и положительные следствия имеет её формирование?
Целесообразность монополии в экономической сфере можно свести к следующим моментам:
● монополия. как крупномасштабное производство, имеет возможность снижать производственные, сбытовые, финансовые, управленческие, трансакционные издержки и тем самым повышать экономическую эффективность деятельности;
● монополия за счет концентрации финансовых, материальных и трудовых ресурсов может проводить научные исследования, быстрее получать отдачу от внедрения в рыночное производство достижений научно-технического прогресса и скорее окупать расходы, связанные с научными исследованиями;
● монополия как фирма, победившая в ценовой конкуренции, внедряя достижения научно-технического прогресса, включается в неценовую конкуренцию и в результате сосредотачивается на производстве товаров более высокого качества;
● с образованием монополии снижаются издержки на ведение конкурентной борьбы и преодоление её социальных последствий, связанных с разорением предприятий и ликвидацией рабочих мест;
● монополия в целях доминирования на рынке способна поддерживать цены на уровне, позволяющем продавать товары в значительных объемах различных ценовых категорий для обеспечения широких слоев потребителей;
● монополия расширяет горизонты планирования, вносит в национальную экономику элементы народнохозяйственной планомерности;
● внедрение с монополизацией элементов народнохозяйственной планомерности позволяет сглаживать экономические циклы;
● только крупный товаропроизводитель способен выйти на глобальные рынки и завоевать их;
● именно на крупных предприятиях держится фондовый рынок;
● на крупных предприятиях более строго соблюдается трудовое законодательство, рабочие чаще получают социальный пакет;
● самые мощные национальные экономики основаны не на мелком бизнесе, а на крупнейших компаниях, действующих в глобальном масштабе.
В дополнение к названым инновационным моментам, привносимым монополизацией рынка, следует добавить: крупным предприятиям есть что терять; мелкие предприятия чаще вовлекаются в теневую экономику, выполняют криминальные функции фирм-однодневок.
Вместе с тем, очевидно, что нерегулируемое бесконтрольное ограничение конкуренции означает не абстрактный «провал рынка», именно монополист:
● создает барьеры для вхождения иных предпринимателей в контролируемую отрасль с целью ограничения товарного предложения;
● получает возможность извлекать монополистическую сверхприбыль за счет ограничения товарного предложения и простого завышения цен;
● медленнее реагирует на изменения потребительского спроса;
● часто оказывается не заинтересован во внедрении самых эффективных технологий управления и производства;
● способен тормозить научно-технический прогресс за счет скупки патентов;
● присваивая монополистическую сверхприбыль, увеличивает социальное неравенство в распределении доходов, а с ним — уровень социальной конфликтности;
● получает значительный потенциал для лоббистской деятельности, продавливания через органы власти выгодные законодательные акты, и даже более того, стремится к сращиванию с органами государственной власти через финансирование предвыборных компаний и даже захвату государства через назначение министров, установление личной унии с представителями силовых органов и т.д. и т.п., чтобы иметь политическую «крышу».
Отмеченные плюсы и минусы монополий относятся к организациям, связанным с экономическим сектором, с извлечением прибыли в качестве непосредственной цели своей деятельности. Автоматически переносить их на общественный сектор, общественные финансы нельзя. Поэтому анализ эффективности централизма или регионализма всегда должен увязываться с содержанием деятельности общественного сектора, целью которого является создание общественных благ.
Монополизм в производстве общественных благ. Чем качественно отличается монополия в производстве частных благ от монополии в производстве общественных благ? Монополия в производстве частных благ означает нацеленность на удовлетворение частных интересов и извлечение прибыли. Монополизация в производстве общественных благ объективно означает, что приоритеты в реализации экономической политики отдаются общенациональным интересам.
Актуальным примером централизации производства такого общественного блага как национальная судебная система можно считать новую редакцию Федерального конституционного закона от 21.07.1994 № 1-ФКЗ (ред. от 14.12.2015) «О Конституционном Суде Российской Федерации», дающую право Конституционному суду РФ объявлять неконституционными решения Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ). Комиссия Совета Европы по конституционному праву (Венецианская комиссия) сочла Закон несовместимым с международными обязательствами России и предложила его исправить. Венецианская комиссия призвала Россию убрать статьи, препятствующие автоматическому исполнению международных решений, признанных не соответствующими Конституции РФ. «Предоставление Конституционному суду Российской Федерации права объявлять недействительными международные решения, включая решения Европейского суда по правам человека, несовместимо с международно-правовыми обязательствами России», — говорится в распространенном 11.03.2016 коммюнике Совета Европы. В нем отмечается, что расширение полномочий Конституционного суда РФ может воспрепятствовать выполнению международных решений в России, поэтому Закон должен быть изменен в соответствии с предварительным мнением1 Венецианской комиссии.
При анализе причин и следствий монополизма в производстве общественных благ следует обратиться к истории вопроса, к анализу общих основ государственных финансов. Например, Э.Р. Вреден справедливо разграничивал два вида хозяйственной деятельности: 1) частнопредпринимательскую деятельность, связанную с риском и направленную на получение прибыли; 2) общественное финансовое хозяйство — оно не связано с конъюнктурным риском, не имеет «и малейшего права на барыши». «Сферы, вызванные началом хозяйственности и только организуемые под влиянием начала общественности, мы предлагаем обозначать именем предприятий или вообще предпринимательских хозяйств. Сферы же, созданные началом общественности и только видоизменяемые в частностях под влиянием начала хозяйственности, мы предлагаем называть общественными или финансовыми хозяйствами, относя к этой группе все виды естественных и политических союзов, или обязательных — стихийных и культурных, от семьи до государства» [2, с. 65]. Общественное хозяйство по своей сути является финансовым, т.е. «питается капитальными средствами из доходов предпринимательского, или взносами, доставляемыми ему теми лицами, в пользу которых оно производит». На практике «отнесение производств в общественное хозяйство должно иметь место, не только в том случае, когда посредничеством последнего удовлетворение известным потребностям становится для всех доступнее, легче приобретается, другими словами дешевле, но и в том случае и в то время, когда частное хозяйство еще не желает, не может и не умеет, взяться за выгодные предприятия, которых общеполезность несомненна и способы осуществления которых уже выработаны другими народами» [2, с. 74].
Ученым среди истинных пионеров в разработке научной концепции общественного сектора экономики и общественных благ особо следует выделять Вредена. К общественным благам относились «охранение внутреннее и внешнее, юстиция и военное дело». Характеризуя их, он отмечал следующие особенности общественного производства, в котором:
1) господствует неприбыльность, «безбарышность»; важнейшая специфика организаций, производящих общественные блага, определяющая содержание их финансов, состоит в том, что они могут вообще не иметь доходов от создания продукции, связанной с основной деятельностью;
2) отсутствует рыночная конкуренция, она теряет экономическое оправдание; не допускается продажа блага для пользования; законодательно закрепляется государственный монополизм;
3) элементы и факторы производства привлекаются не путем предложения и спроса, а в виде повинности или налогов, путем прямого финансового заимствования ресурсов из предпринимательской сферы. Общественное производство, вследствие того, что оно обладает названными чертами, имеет специфический результат, который является нерыночным и общедоступным, поскольку поступает в безвозмездное пользование.
В наше время свойства общественных благ обычно трактуют весьма произвольно, наделяя их неисключаемостью, неделимостью. Но для потребителя важна не неисключаемость, а включенность в систему потребления, что, кстати, является исходной аксиомой всех курсов по экономикс. В определении общественного блага как неделимого, мало не только логики, но и здравого смысла. Разве так уж делимы частные блага, товары? Зачем и с какой целью делить стул, стол, рыбок в домашнем аквариуме?
По Вредену, общественное благо не как абстрактно-теоретический догмат, а как результат специфического производства является финансовым и вполне закономерно обладает следующими социально-экономическими свойствами: а) бесплатностью; б) общедоступностью. Данные свойства характеризуют не только отдельные особенности индивидуального потребления общественных благ, но и важнейшую специфику их производства, распределения.
Бесплатные блага не становятся товаром, их поступление в потребление не связано с отношениями рыночного обмена, происходит без реализации, т.е. без продажи, без денежного опосредования. В связи с этим следует признать, что положения, высказанные Э.Ф. Миженской и закрепленные в «Большой Российской Энциклопедии», согласно которым коллективные (общественные) блага2 «по своей природе являются неделимыми и выгодными для всех без издержек, их реализация приносит выгоду всем, без выделения частных пользователей», «процесс реализации социально значимых услуг происходит как за счёт рыночной системы, так и всё в большей мере за счёт государства» [6, с. 492], — являются принципиально ошибочными.
Для теоретического анализа производства общественных благ совершенно неприменим инструментарий рыночной экономики, в частности, механизм равновесного платежеспособного спроса и товарного предложения. И это вполне понятно. Так, механизм уравновешивания спроса со стороны работника ГАИ и предложения водителем, нарушившим правила дорожного движения, решить вопрос на месте, трактуемый в качестве рыночного, имеет откровенно криминальный характер.
Доступность блага означает, что на него распространяются отношения общественной, а не частной собственности. Следовательно, удовлетворение потребности в общественном благе происходит без ограничений, по мере необходимости до полного ее насыщения. Наглядный пример — использование тротуара пешеходами. Потребление блага одним человеком не исключает его потребления другим (если один человек прошел по уличному тротуару, то и другие по нему могут пройти, т.е. остаются включенными в процесс потребления). Товарное производство ведет к удовлетворению потребностей ограниченного круга лиц, только тех, кто предъявляет платежеспособный спрос. По тротуару можно ходить, не задумываясь над содержимым своего кошелька, не задумываясь над реализацией социально значимых услуг.
Эффективность централизма при создании общественных благ следует исчислять путем оценки экономии нормативных расходов бюджетных средств.
Централизм и демократизм. Приводя общеизвестные факты о том, что в конце XX века в большинстве стран мира начала набирать силу тенденция к расширению государственного вмешательства в экономику, что глобальный финансово-экономический кризис 2007–2009 годов резко ускорил этот процесс, А.В. Белов отмечает поворот мирового научного «мейнстрима» от крайнего неолиберализма к более сбалансированным принципам анализа экономики. По его мнению, «на смену «Вашингтонскому консенсусу» окончательно (выделено мной, — С.Б.) пришли концепции, подчеркивающие важность не столько стихийного и рыночного, сколько сознательного и управляемого формирования социальных и институциональных условий экономической деятельности» [1, с. 3].
Вряд ли с таким категорическим и сущностным посылом можно согласиться. Аналогичная ситуация складывалась в истории мировой экономики неоднократно. Во всемирно известном произведении «Империализм, как высшая стадия капитализма», увидевшем свет в 1917 г., В. И. Ленин отмечал: «Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы». Казенная наука пыталась убить посредством заговора молчания сочинение Маркса, доказавшего теоретическим и историческим анализом капитализма, что свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведет к монополии. Теперь монополия стала фактом» [5, с. 314–315].
Как представление свободной конкуренции естественным законом хозяйствования, так и мнение об окончательном опровержении подобных взглядов должны быть подвергнуты беспристрастному научному анализу. Очевидно, есть что-то крайне важное, позволяющее повышать эффективность деятельности, и в конкуренции, и в монополии, если время от времени экономический мейнстрим начинает активно пропагандировать то одно, то другое, сочиняя внеисторическую экономическую науку.
В мировом научном экономическом «мейнстриме» выделяется несколько течений. Так, массовой тенденцией в экономической теории остается её ничем не оправданная математизация. Наряду с этим происходит формирование поведенческой экономики, к сожалению, часто в противовес выявлению объективных экономических процессов и свойственных им закономерностей.
В России, даже в период 1990-х, крайний либерализм в экономике, теории и практике, не был мейнстримом, то есть тем, что одобряет и делает большинство. Его идеи разделяла лишь малая группа реформаторов, оторвавшихся от реальных проблем национальной экономики и прибившихся к власти, да асоциальных маргиналов, разрабатывающих концепцию большого социального взрыва3. Идеи либерализма тиражировались СМИ в условиях гласности, означавшей скрыто цензурированный запрет на альтернативные либерализму точки зрения, что создавало и некоторое время поддерживало иллюзию, будто именно либеральная идея, овладевшая СМИ, овладела и массами.
Вместе с тем крайний либерализм в мире, а тем более в России, никуда не исчез и не исчезнет отнюдь не скоро. В качестве идеологии он является одним из определений анархизма. В России либерализм (анархизм) исторически имел и сегодня имеет свой ареал распространения, поэтому некоторые социальные слои всегда будут разрабатывать золотую жилу ностальгии. Следует понимать и помнить, что громко поминая мать порядка и неустанно предавая поношению все формы административного или религиозного послушания, идеологи либерализма не имеют права на установление монополии в экономической теории, и уж тем более в экономической практике.
В 1990-е с российским либерализмом приключилось подлинное несчастье: борцы с административным засильем завоевали административные высоты и смогли проявить себя в полной мере, без всякой оглядки на объективные экономические законы, существовавшие в стране мультинациональные уклады, политические интересы общества, его мораль и право. К чему это привело, помнят все. Лишь оценивают по-разному.
Облик победившего в 1990-е российского либерализма, материализовавшего при приватизации и монетизировавшего за счет госбюджета свою власть, ужаснул даже его ярых безоговорочных сторонников, когда проявился агрессивный национализм и сепаратизм, резко выросла преступность, встал вопрос о сохранении российского государства! Россия стала страной с одним из самых высоких в мире уровнем насилия и агрессии (см. табл. 1). [11, с.75]. По данным МВД России, на 1 декабря 2004 года только разыскивалось 178 тыс. единиц огнестрельного оружия и боевой техники, в т.ч. 66 тыс. стволов нарезного оружия — 23 тыс. автоматов, 25 тыс. пистолетов, почти 2 тыс. пулеметов, а также 2 тыс. гранатометов и 71 переносная ракетная установка [7].
Таблица 1
Статистика умышленных убийств (1991–1995 гг.)| Страна | Убийств в год
на 100 тыс. чел. населения |
|---|
| Южная Африка | 44,6 | | Российская Федерация | 31,7 | | Мексика | 22,7 | | США | 9,9 | | Финляндия | 3,2 | | Великобритания | 0,9 | | Япония | 0,7 |
Сегодня, к сожалению, почти забыли о том, как вбрасывались идеи о создании Уральской республики и эмиссии уральских франков, о превращении Санкт-Петербурга в субъект международного права, о выделении каждому депутату доли на расходование бюджетных средств по его личному депутатскому усмотрению и др. Вот поэтому проявилась тенденция к централизации в политической, а с ней и в бюджетно-налоговой сфере. В России централистские тенденции пришли не на смену «Вашингтонскому консенсусу», а на смену экстремизму и чрезмерным амбициям, раскалывавшим Россию на части.
С 2000 года в политике и федеративных отношениях была сформирована вертикаль власти, в экономике начался период роста, приток рентных доходов в бюджеты. Последовательное перераспределение полномочий привело к тому, что расходные обязательства сдвигались в сторону регионов, а важнейшие источники доходов стали наполнять федеральный бюджет. Одновременно доходная и расходная деятельность региональных и муниципальных органов власти попали под жесткую регламентацию федеральных властей. Этот вариант межбюджетных отношений получил название «централистского федерализма». Проведенная реформа стала результатом осознанного политического выбора, сделанного руководством и поддержанного гражданами России.
Исследование российского либерализма должно нести специфическую миссию, миссию социальной памяти. Почему? В 2000-е либерализм не отошел от власти, он сменил риторику, но не политическую и хозяйственную практику. Именно под этим углом зрения следует рассматривать набирающую силу концепцию приватизации государственной собственности в условиях падения цен на государственные активы, создание «правового поля» для деятельности коллекторских агентств. Не следует забывать, чего стоил российскому рублю переход к плавающему курсу в условиях нарастания экономического спада4. Важно осознать, концептуально либерализм не может быть положен в основу не то что стратегического планирования, а даже среднесрочного прогнозирования развития национальной экономики, о чем ярко свидетельствуют, например, история с составлением государственного бюджета на 2016 год5, никому непонятные плоды реализации «Основных направлений государственной долговой политики Российской Федерации» [8].
Централизм всегда должен дополняться демократизмом, контролем над органами власти. Иначе берут власть, чтобы в карман класть. Централизм как принцип управления бюджетной системой следует органично соединять не с децентрализацией, не с территориальной аллокацией факторов производства, не с бюджетным выравниванием, а с демократизацией, приобщением представителей различных партий, слоев населения к определению приоритетов в аккумулировании, распределении и расходовании бюджетных средств.
Бесконтрольный централизм (монополизм) в бюджетной сфере ведет к коррумпированности органов власти, степень которой зависит не только от аппетита тех, кто оказался около «бюджетного пирога», но и от размера государственной казны. В 1990-е годы в России централистские тенденции не были своевременно дополнены тенденциями демократическими, направленными на повышение открытости информации о работе центральной власти. На смену «Вашингтонскому консенсусу» пришли отнюдь не «концепции, подчеркивающие важность не столько стихийного и рыночного, сколько сознательного и управляемого формирования социальных и институциональных условий экономической деятельности», а дефолт 1998 года, явившийся следствием того, что «бюджетный пирог» был «съеден» уже к середине года. Почти 5-миллиардный кредит от МВФ, полученный в июле 1998 г., согласно официальной версии «Центробанк просто продал эти доллары всем, кто хотел их купить» [3], по версии оппозиции — транш был моментально растащен [4]. Вряд ли первое мнение исключает второе: надо было знать, что покупать, когда переложиться из рублевой пирамиды ГКО в доллары, где разместить обретенные капиталы. Разумеется, обладателей инсайдерской информации, а именно тех, кто своевременно конвертировал рубли в доллары, не спрашивали, разделяют ли они принципы «Вашингтонского консенсуса».
Конечно, демократизация в рыночных условиях отнюдь не простое лекарство от негативных проявлений государственной монополии. В конце 80-х — начале 90-х многие пытались создать привлекательный личный имидж, сделать политическую карьеру в условиях слома старых основ государства и расцвета популизма. С одной стороны, рисуя прошлое, не скупились на очернение всего и вся: «...весь XX век жестоко проигран нашей страной; достижения, о которых трубили, все — мнимые. Из цветущего состояния мы отброшены в полудикарство. Мы сидим на разорище» [9]. С другой стороны, все причитания сопровождались соблазнами народа легкой добычей, рецептами по скорейшему росту доходов и потребления. «А до каких пор и зачем нам выдувать все новые, новые виды наступательного оружия? да всеокеанский военный флот? Планету захватывать? А это все — уже сотни миллиардов в год. И это тоже надо отрубить — в одночасье. Может подождать — и Космос». «И этого мало? Так пресечь безоглядные капитальные вложения в промышленность, не успевающие ожить» [9]. Результат предлагавшегося выбора между плохим и ужасным обычно делали в пользу ужасного.
Сегодня, обсуждая борьбу с международным терроризмом внутри России и за её пределами, реиндустриализацию и иные меры по неотложному восстановлению экономического потенциала страны, нельзя забывать, чем обернулась реализация таких проектов. Когда прошла приватизация под контролем иностранных кураторов, а трубадуры рыночных реформ возвестили о постигшем страну «нефтяном проклятии», когда наши границы окружили военными базами, а на территории и у границ России наши «партнеры» разожгли кровавые вооруженные конфликты, в очередной раз стало доходить:
«Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять,
Так, что сделался каждый день
Поминальным днем, —
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве».
(Анна Ахматова, 1915)
Выводы. Главный теоретический вывод исследования А.В. Белова состоит в том, что показатели бюджетной децентрализации оказались отрицательно связаны с темпами экономического роста. Соответствующие коэффициенты регрессии устойчиво сохраняли отрицательный знак и высокий уровень статистической значимости независимо от модификации методов оценки, введения контрольных переменных и изменения периодов исследования. Устойчивая отрицательная связь бюджетной децентрализации и темпов территориального развития не оценивается как уникальное экономическое явление. Аналогичная ситуация складывалась в Китае в период 1980–1992 гг. Это было крайне неожиданно, явно противоречило господствовавшим представлениям о положительных свойствах экономической либерализации вообще, и бюджетной децентрализации, в частности.
Статистический анализ на основе российских данных также позволил установить отрицательную взаимосвязь децентрализации расходов и территориальной динамики валового выпуска. Следовательно, поставленный вопрос: «эффективен ли централизм?» — получил однозначный положительный ответ. Эконометрический анализ сценариев распределения бюджетных средств позволил установить, что теоретически возможна и максимизация темпов роста, и минимизация территориальных различий, и количественная оценка их взаимосвязи.
Вряд ли эти теоретические выводы удовлетворят тех, кто нацелен на подъем экономики всех регионов Российской Федерации. Централизм в России — это такая ситуация, когда основным регионом-донором госбюджета выступает Москва. Но если Москва как столица СССР была городом тружеником, в ней создавалось 10% промышленной продукции страны, то сегодня в Москве производится около 2% промышленной продукции Российской Федерации. Естественно возникает вопрос: откуда доходы, тем более валютные? Разве на Красной площади забил нефтяной фонтан, разве со дна Яузы поднимается метан для целей экспорта? Отнюдь! Москва — это перераспределительный бюджетно-налоговый центр, оттягивающий на себя доходы регионов, используемые не только для создания национальных общественных благ, но и для ничем не обоснованного обеспечения статусного потребления, доводящее до критических значений экономическое и социальное неравенство в развитии регионов. Москва при сложившемся распределении финансовых организаций между регионами и уровне процента — это монополистический центр ростовщичества, концентрирующий доходы кредитно-финансовых рынков. Москва — это центр бюрократического поклонения региональных властей, вынужденных при сложившемся способе формирования региональных бюджетов выпрашивать дотации, субсидии, субвенции.
Фактически на производящие регионы оказались наложены исключительно значимые ограничения двоякого рода: 1) по потреблению общественных и частных благ, и 2) по возможностям получения финансовых ресурсов. В результате централизация привела к иррациональной ситуации, практический выход из которой крайне сложно основать на основной идее книги «Давайте считать!» [1, с. 172]. Более эффективным было бы территориальное дезагрегирование центра, например, перевод федеральной законодательной ветви власти, а именно Совета Федерации и Госдумы (по примеру переезда Конституционного суда в Санкт-Петербург), в один из городов центра России — Владимир, Иваново, Кострому, Ростов Великий, Суздаль, Тверь, Шую, Ярославль или др. Такой подход находится в русле общей тенденции, адекватен, скажем, мерам по реформированию РАН. Внесение изменения в Закон РФ от 15 апреля 1993 г. № 4802-I значительно разгрузило бы Москву, позволило бы сэкономить на содержании центральной власти и тем самым повысить эффективность бюджетных расходов. |
| |
|
|
