|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (57), 2016 | | | | ИЗ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ И НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА | | | Малюшин И. И.
аспирант кафедры истории экономики и экономической мысли экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета
| |
| | | | | В статье анализируется эволюция инструментов экономической политики России в период капитализма. Раскрывается определяющая роль министерства финансов в его формировании. Подчеркивается значимость персоналий, участвующих в разработке инструментария экономической политики. Делается вывод об определяющем влиянии субъективного фактора на экономическую политику в краткосрочном периоде. Раскрыта роль инструментария долгосрочной экономической политики в достижении национальных интересов | | Ключевые слова: экономическая история России, экономическая политика государства, инструменты экономической политики, принципы экономической политики, М.Х. Рейтерн, Н.Х. Бунге, С.Ю. Витте, государственно-монополистический капитализм | | УДК 338.22.021.1 Стр: 218 - 223 |
Ввведение
Экономическая политика представляет собой совокупность мер и действий правительства по выбору и осуществлению долгосрочных экономических решений. Инструментарий экономической политики включает в себя средства, используемые для долгосрочного планирования, преследующего цели обеспечения национальных интересов, стабильности развития и экономического роста, конъюнктурного регулирования (монетарные и фискальные инструменты), социального и регионального развития (льготы, дотации, субсидии и т.д.), а также другие регулятивы и нормативы, используемые для сокращения разрыва между фактическим и потенциальным выпуском, снижения безработицы, преодоления кризисов и рецессии [1].
Инструментарий экономической политики государства во многом связан с унаследованным прошлым, с ранее принятыми решениями и обязательствами. Именно поэтому историческое обоснование легитимности экономической политики, справедливости ее инструментария, использование его в интересах всех членов общества является решающим средством стабильности государства и поддержки курса политической власти [3].
Россия, будучи с начала XIX столетия великой державой, провозгласила, после крушения «Священного Союза» и Крымской войны (1853–1856 гг.) свою приверженность исключительно национальным интересам. Ее экономическая политика второй половины XIX — начала ХХ вв. была направлена на формирование эффективной системы капиталистического хозяйства и сочетала в себе как общие черты, присущие передовому западноевропейскому капитализму, так и особенные, присущие только ей. Воздействие ведущих капиталистических стран на инструментарий экономической политики России, проводившей, прежде всего, в кредитно-финансовой сфере политику догоняющего развития, было многообразным и далеко не однозначным [2]. Оно проявлялось не только в заимствовании кредитных ресурсов, финансовых инструментов, производственного опыта и экономической и технической мысли, но и в деформации представлений о национальных интересах, несло угрозу экономического и политического подчинения. К началу ХХ столетия государственно-монополистический капитализм достиг в дореволюционной России своей наиболее развитой формы, но при этом в стране назрел неразрешимый кризис капиталистической системы хозяйства. Данное обстоятельство, хотя и стало достоянием истории, все еще не получило однозначного и достоверного теоретического освещения, в особенности когда речь идет об осмыслении и построении инструментария экономической политики, имманентного национальным интересам и социальной справедливости.
На процессы формирования инструментария экономической политики воздействует как минимум два ведущих фактора: эволюция хозяйственного развития, с одной стороны, и перемены в экономическом мышлении — с другой. Оба момента взаимосвязаны, но и обладают относительной самостоятельностью. Это противоречивое сочетание указывает на то, что процессы эволюции инструментария экономической политики следует рассматривать в тесной взаимосвязи с генезисом отечественной и западной экономической мысли, с развитием теории суверенной экономической политики, со способами и механизмами властного внедрения тех или иных инструментов в практику хозяйствования [4].
Отечественный опыт, в отличие от гипотетических построений и абстрактных моделей, свидетельствует, что радикальные перемены в инструментарии экономической политики имеют относительно недолгую историю, в то время как долгосрочные тенденции его эволюции во многом предопределены генетическими факторами, которые, в отличие от телеологических воззрений на экономическую деятельность государства и на инструментарий текущего, конъюнктурного регулирования гораздо медленнее меняются с течением времени [6].
В современных условиях противоречивого сочетания глобализации и регионализации мира, образования новых политических, экономических и военных коалиций, при затянувшейся неопределенности России со своим местом в мировом хозяйстве, возвращение в научный оборот интеллектуального наследия российской экономической школы, в частности обоснования ею возможности применения синтетического инструментария экономической политики, исследование фрагментов комплексного его использования в экстремальных ситуациях и на переломных рубежах отечественной истории, представляется крайне важным.
Экономическая политика и ее инструментарий, как самостоятельная область теоретических исследований и как критическое осмысление действий власти в области экономики, а также — сепаратная политика лоббирующих свои интересы предпринимательских кругов и их объединений, стала активно разрабатываться в связи с проведением капиталистических реформ 1861–1874 гг. и дальнейшим, крайне противоречивым пореформенным развитием России. Наибольшую известность в этот период получили работы представителей так называемой академической школы: И.В. Вернадского, И.К. Бабста, А.И. Чупрова, А.Н. Миклашевского, В.В. Святловского, С.Н. Булгакова, И.М. Кулишера, И.М. Гольдштейна, П.И. Лященко, П.П. Гензеля и других ученых, связанных с университетской наукой и преподаванием теории государственного и народного хозяйства, экономической и промышленной политики.
Вопросы практической разработки инструментария экономической политики нашли отражение в официальных документах и материалах частноправового характера, раскрывающие механизм взаимодействия теории и практики экономической политики. Среди разработчиков такого рода источников следует особо отметить государственных деятелей и реформаторов: М.Х. Рейтерна, Н.Х. Бунге, И.А. Вышнеградского, С.Ю. Витте, П.А. Столыпина, государственных чиновников и ученых, участвующих в разработке проектов официальных документов: В.П. Безобразова, И.К. Бабста, И.В. Вернадского, И.И. Янжула, Н.Ф. Даниельсона, В.П. Воронцова, Н.К. Бржеского, Э.Н. Берендтса, И.И. Иванюкова, А.А. Кауфмана, И.И. Кауфмана, В.А. Татаринова, А.Н. Гурьева, В.Д. Каткова и др.
Критическое направление теории и практики экономической политики, ее инструментария в условиях капитализма представлено экономико-политической литературой социально-демократического направления в лице: П.Л. Лаврова, Н.Г. Чернышевского, Н.К. Михайловского, Г.В. Плеханова, В.И. Ульянова (Ленина), М.М. Ковалевского, С.Н. Южакова, Н.И. Кареева, П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановского и других.
В указанный период дискутирующие стороны использовали в качестве авторитетных источников об эффективном или же не эффективном инструментарии экономической политики России работы иностранных авторов: А. Смита, Ф. Листа, Ю. фон Зодена, В. Рошера, К. Маркса, Ф. Лассаля, П. Вельфенса, Е. Филипповича и др. Современные исследователи отмечают теоретическую схожесть немецкой и отечественной экономических школ экономической политики и несомненный вклад дореволюционных отечественных экономистов в лице И.К. Бабста, И.В. Вернадского, Н.Х. Бунге, И.И. Иванюкова, С.Ю. Витте, А.Н. Миклашевского и др. в индивидуализацию и конкретизацию инструментария экономической политики различных по своей истории, масштабам, географии и другим критериям национальных экономик, а также в разделение инструментария, которым оперируют теоретическая политическая экономия и теория экономической политики [12].
Работы дореволюционных отечественных теоретиков и практиков в области экономической политики неоднократно анализировались отечественными учеными — экономистами, специализирующимися в области современной экономической политики России и ее истории: В.М. Штейном, Л.И. Абалкиным, С.Ю. Глазьевым, Ф.Ф. Рыбаковым, P.C. Гринбергом, Р.А. Белоусовым, В.Т. Рязановым, С.С. Сулакшиным, О.С. Г.Е Алпатовым, Н.Ф. Газизуллиным, А.Н. Лякиным, А.Н. Дубянским, О.А. Дроздовым, И.А. Благих, М.А. Румянцевым и др.
Вместе с тем, эволюция инструментария отечественной экономической политики указанного периода все еще не стала предметом специального анализа. В научном обороте данная проблематика представлена довольно фрагментарно. Она нуждается в дополнении и целостном осмыслении.
Влияние капиталистических реформ 1861–1874 гг. на формирование инструментария экономической политики России
Россия относится к числу стран, вступивших на путь капитализма в то время, когда он, утвердившись вначале в нескольких европейских государствах, стал определять, как сейчас говорят «мейнстрим» экономического развития Европы, затем Америки и, наконец, всего мирового процесса. Капиталистическая эволюция стран «молодого» капитализма, к которым относилась Россия, представляла собой результат сложного взаимодействия тенденций развития имманентных общественно-экономических структур и давления глобализирующегося капитала. Экономическая политика России со второй половины XIX столетия эволюционировала как под воздействием экспансии «старого» капитализма, активно формирующего колониальную систему, так и «по примеру» государств молодого капитализма, переживающих период предпринимательской «пассионарности» и стремящихся к переделу того, якобы «естественного», «конкурентного» миропорядка, который был установлен без их участия [10].
Правительственная элита и либеральная интеллигенция России односторонне видели в импорте капитала, машин, экономической и технической мысли и т.д. «науку, пример и помощь» (по формуле либерала П.Б. Струве) от стран старого капитализма молодым [6]. Осознание того, что эта «наука, пример и помощь» деформируют процессы органического развития, несут в себе угрозу экономического подчинения, потерю суверенитета, а возможно и национальную катастрофу, пришло слишком поздно.
Среди государственных институтов, инициирующих с 1861 г. и вплоть до начала Первой мировой войны волевое воздействие на инструментарий экономической политики в интересах промышленной модернизации России, на первых ролях находилось министерство финансов. С самого начала капиталистических реформ главной новацией в экономической политике пореформенной России было применение нового инструментария кредитования предпринимательской активности, повлекшее за собой фактическое устранение государства от его воздействия на инвестиционную политику и сосредоточение этой функции в частных банках и акционерных обществах [6].
Среди новых финансовых инструментов, примененных в ходе выкупной операции и оказавших влияние на эволюцию экономической политики — особая роль принадлежала банкнотам и выкупным свидетельствам, которые, как известно, предполагалось использовать в качестве ценных бумаг и инструментов долгосрочного (на 49 лет) кредитования крупных частновладельческих хозяйств. Они могли обращаться на фондовом рынке наравне с акциями частных обществ и облигациями государственных займов — инструментами, формально существовавшими и ранее, но фактически претерпевшими значительные функциональные изменения в соответствии с сепаратным правом — новыми уставами акционерных обществ, бирж, банков и т.д., составленных по иностранным образцам.
Предполагалось, что Россия, страна, по определению министра финансов М.Х. Рейтерна, «бедная капиталами», станет ими богата «посредством биржевой игры» [9]. Однако средства, накопленные населением за предшествующие годы и аккумулированные в ходе проведения выкупной операции вновь учрежденными акционерными банками, обществами взаимного кредита, сберегательными учреждениями и т.д. не приобрели в дальнейшем форму производительных капиталов. Акции российских акционерных обществ, учрежденных за счет принудительной «приватизации» поместных хозяйств, не «торговались» на международных биржах, и не послужили средством привлечения в Россию свободных капиталов западноевропейских рантье. Они стали основой финансовых пирамид, спекулятивно-биржевого ажиотажа и железнодорожного грюндерства [11].
Вплоть до настоящего времени идут дискуссии относительно причин значительного падения объемов производства и уровня жизни крестьянского и фабрично-заводского населения, вызванного внедрением нового инструментария экономической политики не только в деятельность торгово-промышленного сословия, но и в податную политику государства по отношению к сельским обществам и городским обывателям.
При положительной оценке эффективности инструментария экономической политики пореформенной России большинство современных исследователей оперируют аргументами либо морального и абстрактного плана («освобождение крестьян», «свобода предпринимательской и банковской деятельности» и т.п.), либо статистическими данными по выросшим темпам строительства железных дорог. Другие обращают внимание на то, что никто из современников тех событий не спорил с тем, что из-за применения новых инвестиционных инструментов строительство дорог стало обходиться «освобожденному» населению непомерно дорого, а неконтролируемый импорт техники, ее последующая эксплуатация и обслуживание, привели к закрытию собственных производств, т.е. пореформенная Россия попала в еще большую инвестиционную и технологическую зависимость от стран «старого» капитализма. С.Ю. Витте, оценивая деятельность министерства финансов пореформенной эпохи, считал, что в результате некритического заимствования и применения невыгодных для России инструментов экономической политики, она превратилась в полуколонию Запада [43]. При этом не следует забывать и о том, что в экономической политике, проводимой министерством финансов под руководством С.Ю. Витте, использовался (хоть и в значительно видоизмененном виде) инструментарий, заложенный реформами 1861 г. [12].
В условиях затянувшегося процесса капиталистического «преобразования» России (в официальной печати того времени этот термин использовался вместо слова «реформирование», употребляемого либеральной прессой) не были реализованы многие заявленные либеральными реформаторами меры. Не были осуществлены такие обещанные прогрессивные перемены в инструментарии налоговой политики, как сокращение косвенных налогов, переход к прямому и подоходному налогообложению населения и промысловых предприятий [13]. Вместо них, напротив, получили роль инструменты, негативно оцениваемые в теории экономической политики — акцизное обложение товаров массового спроса, непропорциональная замена натуральных повинностей денежным налогом и другие преждевременные, а возможно и ненужные замены инструментария прямого действия на его, якобы эквивалентный (по труду? по стоимости?), монетарный аналог [14].
Инструментарий экономической политики в пореформенной России оформлялся в основном сепаратным правом — положениями, почерпнутыми из уставов разнообразных и в основном, заграничных обществ. Государство, как субъект публичного права, вначале было вытеснено из правовой регламентации хозяйственных отношений, а затем — явно опаздывало с принятием «положительных» законов. «Положения» и «Правила», которыми власть все же пыталась регламентировать хозяйственную деятельность, часто не использовались потом ни государственным аппаратом, ни предпринимательским сообществом. Зато получили распространение незапланированные реформаторами «серые» схемы по выводу российских капиталов за рубеж [15]. При этом не была реализована главная задача — создать инструменты ответственности за целевое использование привлеченных из-за рубежа и внутри страны капиталов, полностью возложить ее на тех, кто ими пользовался. При отсутствии таких инструментов гарантом привлеченных из-за рубежа займов выступало государственное казначейство, вследствие чего внешняя задолженность, гарантированная российской казной, а значит — податным населением, стала нарастать невиданными до того темпами. Средства же российских граждан, привлеченные всякого рода дельцами под явно мошеннические схемы, вовсе никто не гарантировал от расхищения [17].
Эволюция инструментов экономической политики от «узкого финансизма» к «широкому экономизму»
Эволюция инструментария экономической политики в царствование Александра III обычно связывается с периодом так называемых «контрреформ» 1881–1894 гг. В эти годы экономическая политика направлялась министерством финансов под руководством Н.Х. Бунге и, совсем небольшое время, И.А. Вышнеградским. Она осуществлялась на фоне небывалой до того пропагандистской активности со стороны разночинной интеллигенции по распространению в России либеральных, социальных и революционных идей, деятельности партийно-террористических организаций, имевших штаб-квартиры за рубежом и выдвигавших требования по изменению политического и экономического строя в России [17].
Н.Х. Бунге, возглавивший министерство финансов в 1881 г. оказал особое влияние на эволюцию инструментария экономической политики в сторону его «социализации» [28]. Если ранее считалось, что при проведении государством политики модернизации ее инструментарий должен ориентироваться лишь на развитие частной инициативы и предпринимательства, то Бунге одним из первых обратил внимание, на то, что государство, осуществляя достаточно однобокую политику свободы действий в кредитно-денежной сфере одной части населения, неприемлемо ущемляет интересы и свободу другой его части, которая не связана напрямую с операциями денежного рынка и предпринимательством, но, тем не менее, страдает от деятельности «капиталистых» и «оборотистых» дельцов [28].
Обладая хорошей теоретической подготовкой и широтой взглядов, Н.Х. Бунге считал, что инструментарий экономической политики, сосредоточенный в министерстве финансов, более 13 лет возглавляемого М.Х. Рейтерном, был слишком однообразен. Министерству финансов, по его мнению, следовало выходить из рамок «узкого финансизма» и проводить политику «широкого экономизма» [34]. Под этим подразумевалось, прежде всего, «вменение» в обязанность министерства не только формировать адекватный инструментарий кредитно-денежной и бюджетно-налоговой политики, но и инструментарий социально-экономической политики государства в целом, поскольку, по его мнению, невозможно отделить одно от другого, ни в теории политической экономии, ни в практике осуществления экономической политики государством.
Любой вид государственной политики требует определенных финансовых расходов, поскольку каждое практическое мероприятие проводится в жизнь лицами и учреждениями. На осуществление практической деятельности необходим бюджет, что ставит учреждение в зависимость от министерства финансов. При этом не существует ни одного другого учреждения, считал Н.Х. Бунге, чья правотворческая инициатива и учредительская деятельность сказывается столь непосредственным образом на экономическом и социальном положении граждан, как политика, осуществляемая министерством финансов [25].
Под руководством Н.Х. Бунге был разработан инструментарий социальной ответственности бизнеса, законы, регламентирующие оплату труда, фабрично-заводское и страховое законодательство, внедрен институт податных, фабричных и санитарных инспекторов, институты земских начальников, землемеров и статистиков. В бюджетно-налоговой сфере были отменены налоги и акцизы наиболее тягостные для малообеспеченных слоев населения [32]. В частности, отменена подушная подать (введенная еще при Петре I), соляной акциз, понижены выкупные платежи, разработан инструментарий переложения налогов с недоимочных крестьян на достаточных и ряд других мероприятий, выходящих формально за пределы полномочий министерства финансов, но крайне необходимых для осуществления экономической политики, проводимой в интересах социальной и политической стабильности государства.
По инициативе Бунге были восстановлены, ликвидированные реформами 1861 г. специализированные банки кредитования сельского хозяйства (Крестьянский и Дворянский). Министерство финансов уделяло внимание развитию мелкого сельскохозяйственного и мелиоративного кредита, аграрной кооперации и другим кредитным инструментам, имеющим практическое применение в аграрной политике [40].
Парадокс ситуации состоял в том, что в указанный период уже произошла значительная поляризация общества и «политизация» инструментария экономической политики. Политические оппоненты правительственного курса стали более широко использовать (если сравнивать с предшествующим периодом) политико-экономическую терминологию для дискредитации власти, правительственных учреждений и деятельности отдельных персоналий. Н.Х. Бунге пришлось уйти в отставку из-за огульной критики «справа» и «слева», а прогрессивная реформаторская политика указанного периода, проводимая в национальных интересах, получила впоследствии название «контрреформ» [28].
Изменение инструментария экономической политики в условиях эволюции внешнеторговой системы к внешнеэкономической
Известно, что с началом капиталистических реформ в министерстве финансов господствовало убеждение, что инструментарий «прогрессивной» политики государства должен ориентироваться на «фритредерскую» установку, постулирующую, что свободная рыночная конкуренция сама по себе «выведет» продукцию российского производства на мировой рынок и позволит занять ей там достойную нишу. По мере осмысления взаимосвязи, существующей между внешней торговлей и решением задачи индустриального развития страны, менялись взгляды на развитие внешней экономической политики России [38].
Постепенно в отечественной теории экономической политики был преодолен «рыночный романтизм» начального этапа капиталистических реформ. В период с 1877 по 1891 гг. стало ясно, что Россия, открыв свои рынки для иностранных кредитов и товаров, подверглась со стороны стран «старого капитализма» торгово-экономической экспансии. Она, по утверждениям экономистов правительственной ориентации, стала рынком сбыта для «затоваренной» промышленности Запада, а для продукции своей промышленности, напротив, воздвигла барьеры сбыта на внутреннем рынке. Необходимо, считали они, срочно менять приоритеты в тарифной политике путем разработки новых регуляторов и нормативов, перейти от проведения торгово-фискальной политики, к политике внешнеэкономической, преследующей поощрение и защиту отечественного производителя, как на внутреннем, так и внешнем рынках [37].
Большинство отечественных политэкономов и финансистов пришли к выводу, что не существует единой, общей для всех стран шкалы таможенных тарифов, исходящей лишь из ассортимента товаров. При разработке собственного инструментария тарифной политики следует исходить не из абстрактных постулатов «космополитичной» политэкономии, а из необходимости и возможности защиты национальных интересов [35]. Был осуществлен комплекс мер, касающихся разработки инструментария конвенционных (договорных) и автономных (устанавливаемых в одностороннем порядке) таможенных тарифов. Начало было положено Д.И. Менделеевым, направившим в 1889 г. в адрес министра финансов И.А. Вышнеградского записку: «Материалы для пересмотра таможенного тарифа Российской империи». С изложенными в ней аргументами согласился Александр III. В целях разработки инструментария промышленного протекционизма, способствующего целям индустриального развития России, был создан Комитет, в который, кроме экспертов, вошли 62 представителя от торгово-промышленных кругов, 7 ученых-экономистов и 9 человек, представляющих интересы аграриев [38].
Новые подходы к построению инструментария внешнеэкономической политики, ориентированной на национальные интересы привело к так называемой таможенной войне с Германией [31]. Если ранее, до 1892 г. Германия, как и Россия, применяла повышение таможенной ставки одинаково ко всем государствам, то в 1892–1893 гг. она заключила с 22-мя странами, в первую очередь, с российскими конкурентами конвенционные тарифы, фактически устраняющими Россию со своего хлебного рынка. Тарифная политика Германии подрывала стремление российского правительства к промышленной модернизации, поскольку хлебная торговля на внешних рынках являлась для России главным источником валютных поступлений.
С 1895 г. правительство стало отказываться от услуг иностранных партнеров, выступающих, якобы, проводниками и реализаторами российских интересов за рубежом. В этот период происходит интенсивная институционализация инструментария внешнеэкономической политики России [39]. Идеи и разработки для их воплощения в жизнь, как известно, нуждаются в проводниках, в материализации и техническом исполнении. С этой целью министерством финансов стал активно использоваться институт торговых представительств, формироваться сеть консульских учреждений, сотрудничающих с торговыми агентствами и банковскими учреждениями [41]. Данные процессы значительно ускорились в условиях государственно-монополистического капитализма. Государство уже не только защищало интересы своего торгово-промышленного сословия за рубежом, но и готовило «почву» для проникновения и широкой экспансии российских торговых фирм, банков и предпринимательских объединений на иностранные рынки на основе долгосрочной экономической политики [42].
Формирование инструментов долгосрочной экономической политики
С 1895 г. Россия стала проводить новую экономическую политику по отношению к развивающемуся Востоку — Персии (Ирану), Китаю, Корее, Афганистану, т.е. Среднему и Дальнему Востоку. При этом менялась и внутренняя экономическая политика по отношению к перспективным (в экономическом смысле) национальным окраинам Российской империи [21].
Для «связки» с азиатскими регионами, служащими объектом вывоза российского капитала, вкладывались немалые казначейские средства в инфраструктуру нефтеносных районов Кавказа, строилась Транссибирская магистраль и связанные с ней железные дороги в Китае и Иране. Поскольку собственных средств было явно недостаточно для проведения широко запланированной (как в геополитическом, так и в финансовом плане) экономической политики, реализация «азиатской» программы происходила с активным внедрением новых кредитно-финансовых инструментов, способствующих привлечению иностранного, прежде всего, французского капитала [36]. Проведенная в этот период денежная реформа, участие государства своими капиталами в деятельности крупнейших банков и акционерных обществах, были направлены на формирование российского сегмента международных финансов, на расширение внешнеэкомической сферы действия российского рубля [30].
Модернизация инструментария экономической политики данного (получившего определение как империалистического, государственно-монополистического капитализма) периода справедливо ассоциируется с комплексом реформ, проведенных под руководством министра финансов С.Ю. Витте. Комплекс проведенных им реформ выходил далеко за рамки полномочий, которыми и формально, и по структуре управленческого аппарата обладало министерство финансов. Персонализация такой политики вполне обоснованна, поскольку С.Ю. Витте получил от Николая II своего рода «карт-бланш» на проведение неизменной и долгосрочной политики экономического развития России на предстоящие 15–20 лет [39]. Говоря другими словами, все министерства и ведомства должны были согласовывать свои действия с министерством финансов не только по вопросам финансирования, но и в осуществлении своей деятельности по вопросам внутренней и внешней политики. Ассигнования губернским департаментам отныне производились через Государственный банк, а сам банк был подчинен министерству финансов (проведенные меры назывались реформой «единства каcсы») [19]. Примеры подобной централизации в одном ведомстве рычагов управления экономической жизнью страны трудно подобрать в истории дореволюционной России.
Если предшественники С.Ю. Витте рассматривали экономику как часть государственных и народных имуществ, служащих для наполнения «общенародной» казны (при этом правда, не отрицалась возможность повышения эффективности экономики комплексом разовых мероприятий), то при Витте реформы стали рассматриваться как процесс непрерывного воздействия государства на все отрасли народного хозяйства [43].
Для повышения конкурентоспособности товаров отечественной промышленности и сельскохозяйственной продукции на внутреннем и на внешних рынках правительство с 1900-х годов стало поддерживать монополистические объединения, процессы синдицирования и трестирования в промышленности, предоставляло по требованию предпринимательских объединений преференции, дотации, налоговые льготы и т.д. В период империализма процессы сращивания промышленного и финансового капитала с государственным аппаратом, стали проникать во все поры народного хозяйства. В.И. Ленин считал, что при Витте финансово-промышленная олигархия полностью подчинила себе государство [10].
По мере укрепления экономического положения синдикатов и трестов многие государственные мероприятия, направленные на поощрение слияния и поглощения, начинали давать совершенно иные результаты, чем те, на которые рассчитывало правительство при их проведении в жизнь. Прежде всего, не оправдались ожидания по захвату при помощи монополий, поддерживаемых государством, внешних рынков. Оказалось, что большинство монополий были лишь на бумаге российскими, а фактически организованы при финансовой поддержке иностранного капитала. Иностранный капитал пришел при Витте в Россию в значительных масштабах. Но он пришел для более удобного «хозяйничанья» на российском рынке, для извлечения монопольных сверхприбылей, для получения государственных заказов и ассигнований. Экономическая печать того времени отмечала, что даже ценообразование на государственные заказы совершенно вышло из под контроля государства, наблюдается сокращение ассортимента продукции из-за вытеснения мелкого кустарно-ремесленного производства, кооперативных объединений и других немонополизированных структур [18].
Роль предпринимательских союзов и объединений в формировании инструментария экономической политики государства
Государство, как публичная власть, не является единственным субъектом, обладающим инструментами воздействия на проведение той или иной экономической политики. Взгляды, стремления и мероприятия частных лиц и их объединений, которые касаются личных и вещных отношений страны с другими странами, контрагентами на внутреннем рынке, влияют на формирование, а в определенных ситуациях деформируют инструментарий экономической политики страны в собственных интересах [3]. В рассматриваемую эпоху на осуществление текущей и долгосрочной экономической политики государства активно влияли общественные организации: биржевые комитеты, торговые палаты, банковские и промышленные синдикаты, картели, экспортные и другие союзы, осуществляющие предпринимательскую политику на основе корпоративного, непубличного или сепаратного права [22].
В качестве примера воздействия сепаратного права на инструментарий экономической политики российского государства можно назвать соглашения, заключенные с началом капиталистических реформ между министерством финансов и Главным обществом российских железных дорог. «Главное общество» представляло собой по сути дела синдикат, составленный зарубежными банкирами для деятельности в России. В основу приватизации госимущества, деятельности хозяйствующих субъектов в рамках государственно-частного партнерства, «совместной» деятельности министерства финансов с зарубежными фондами, биржами и банками был положен инструментарий, предложенный данным банковским синдикатом. Он надолго определил направление экономической политики российского государства не только в сфере строительства и эксплуатации частных и государственных железных дорог, но и в сфере биржевой, банковской и иной инвестиционной деятельности [15].
В радикально реформируемой стране образуется вакуум регламентации хозяйственной деятельности. Правовое регулирование инструментария экономической политики начинает осуществляться путем выбора «желательных» норм из различных отраслей «старого» права. При их произвольном выборе развивается правовой нигилизм в отношении российского законодательства [44]. Сепаратное право, развиваемое крупными предпринимательскими структурами на основе партнерства с иностранцами, казалось более «европеизированным», цивилизованным, что позволяло еще в большей степени манипулировать правом.
Общественные организации с крайним неуважением относились к государственной регламентации хозяйственной деятельности. Они начали объединяться «для защиты своей деятельности» еще до того, как стали осуществлять какую-либо реальную деятельность, приносящую плоды. Опыт государственно-частного партнерства был перенесен в пореформенную Россию из монополистических конвенций и представительских организаций зарубежного типа. Так, в 1866 г. в Петербурге было создано Русское техническое общество, в 1867 г. Общество для содействия русской промышленности, в 1871 г. Совет съезда горнопромышленников юга России, в 1880 г. Совет съездов горнопромышленников Уральской горной области, в 1888 г. — Совет съездов бакинских нефтепромышленников и т.д.
Далее эти процессы приобрели повсеместный характер. К концу ХIХ столетия в России насчитывалось около 200 предпринимательских организаций: 15 комитетов торговли и мануфактур, 85 биржевых комитетов, 27 съездов промышленников и торговцев, 17 купеческих управ и около сотни других координирующих органов [40]. Они пользовались однозначной поддержкой местного управления в отстаивании перед центром региональных интересов в вопросах торгово-промышленной, тарифной, налоговой политики и других факторов, составляющих особенности инструментария экономической политики на местах.
Тенденции сотрудничества местной олигархии с местной администрацией существенным образом усилились в условиях государственно-монополистического капитализма. Инструментарий экономической политики в России претерпел при этом значительную эволюцию, как в сторону усиления его отраслевой централизации, так и в сторону регионализации — обособления сфер его влияния в рамках сформировавшихся промышленных и/или сельскохозяйственных центров, что таило в себе угрозу территориального сепаратизма, проявившего себя в годы войны и революции [19].
Революционные события 1905 года привели к образованию Государственной думы, влияние которой на дальнейшую эволюцию инструментария экономической политики трудно переоценить, как в плане лоббирования интересов банковской и промышленной олигархии, так и в плане возрождения экономического романтизма. Дума, как известно, была учреждена как законодательный орган, без ее одобрения нельзя было принимать законы, вводить новые налоги, новые расходные статьи в государственном бюджете. В ведении Думы были и другие вопросы, требующие законодательного закрепления: государственная роспись доходов и расходов, отчеты государственного контроля по использованию государственной росписи; вопросы об учреждении компаний на акциях, о постройке железных дорог, об отчуждении имущества и ряд других, касающихся внедрения, реформирования и корректировки инструментария экономической политики государства и предпринимательских сообществ.
Думой, в частности, были приняты законы об уголовной ответственности за чрезмерное повышение цен предприятиями — монополистами, а в случае ценового сговора предусматривался выкуп в казну крупных предприятий, имеющих большое значение для народного хозяйства. Предусматривалось проведение реформы горного законодательства, с целью предотвратить сосредоточение подземных богатств в руках немногих монополистов, упорядочение законодательства в области казенных поставок, играющих большую роль в успешном функционировании российских монопольных объединений. Рассматривались Думой и такие меры реформирования инструментария экономической политики как ограничение прибылей предприятий, имеющих монопольный характер, нормирование цен, планирование производства и другие вопросы экономической и социальной политики. Деятельность Государственной думы, как известно, была прервана первой мировой войной, но по ее окончании, указанные вопросы вернулись в повестку дня, что свидетельствует об объективном характере проблем инструментария экономической политики, требующих своего решения.
Таким образом, можно констатировать, что эволюцию инструментария экономической политики России капиталистического периода не следует рассматривать как протекание неких «природных», естественных процессов, полностью вытекающих из законов, сформулированных политической экономией. Эта эволюция есть, в том числе продукт сознательной деятельности государственных институтов, воплощение требований промышленно-банковской олигархии и подчиненных им предпринимательских объединений. Этот «продукт» выступает на поверхности явлений как политико-экономический компромисс между реакцией патриотически-настроенной части общества на внешнее давление (со стороны доминирующих в мировом капитализме экономик) и целым спектром интересов и социальных требований, выражаемых различными общественно-политическими силами общества. |
| |
|
|
