|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (51), 2014 | | | | ПРОБЛЕМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ И ПЕРЕХОДА К ИННОВАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКЕ | | | Кульков В. М.
профессор кафедры политической экономии экономического факультета
Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова,
доктор экономических наук
| |
| | | | | Статья носит полемический характер, реагируя на спорные позиции, содержащиеся, на взгляд автора, в некоторых публикациях, относительно проблемы реиндустриализации российской экономики. В ней анализируется содержание и соотношение понятий «реиндустриализация», «неоиндустриализация» «новая индустриализация», и «постиндустриализация». Раскрываются их теоретические и конкретные характеристики, современные мировые и российские координаты. Показывается, что адекватная оценка указанных процессов применительно к нашей стране должна учитывать реальное состояние отечественной экономики и всю совокупность национальных специфических черт, присущих России | | Ключевые слова: новая индустриализация, неоиндустриализация, реиндустриализация, постиндустриализация, национальная экономика | | УДК 330.342; ББК 65.01 Стр: 56 - 59 |
Потребность в содержательной оценке сложившегося в России положения, поиск перспективных стратегий и направлений экономической политики, адекватных этому положению, вызывают к жизни интересные концепции и предложения. Одной из точек приложения сил и внимания стала проблема соотношения новой индустриализации (неоиндустриализации)1 и постиндустриализации Концепция постиндустриализма (постиндустриального общества) набирала свою силу в течение последнего полувека, с тех пор как ее впервые обнародовал Д.Белл. Она уже давно получила распространение и в российской научной среде. Термин «новая индустриализация» вошел в обиход российских исследователей сравнительно недавно, и здесь большую роль сыграла целая серия статей на эту тему, опубликованных в журнале «Экономист». Любопытно, что в последний период оба обозначенных термина фигурируют и в официальной лексике и документах, отражая, очевидно, позиции разных групп во властных структурах и приближенных к ним аналитиков и разработчиков. В данной статье мы в большей степени будем ориентироваться в своих оценках на позиции коллег из академической сферы, хотя наш анализ и не будет чисто академическим. Исходным материалом для анализа стали статьи А.И. Колганова и А.В. Бузгалина в журнале «Социс» [1], [2]. Обе статьи пронизаны постиндустриальной перспективой и в целом негативным отношением к приоритету индустриального материального производства. Наша позиция в целом критична по отношению к данному подходу и ближе к позиции С.Д. Бодрунова2, делающего акцент на на необходимости реиндустриализации российской экономики [10, С.8].
Начнем с того, что согласимся с первыми из указанных авторов почти во всем, касающемся оценки современного состояния российской экономики. Это относится и к ее макроэкономическим характеристикам, и к выводу о необходимости делать акцент не на количественной динамике, а на качестве развития, оценка которого применительно к России, конечно же, не может быть позитивной. Важно и то, что анализ сложившейся российской экономической модели выносится в сферу социально-экономических отношений и в этом ракурсе раскрывается природа утвердившегося в стране общественного строя и делается особый акцент на отношениях экономической координации и на отношениях собственности, определяющих социальную структуру общества. Этот анализ проводится глубоко и ярко, что уже давно стало для авторов фирменной традицией.
Формулируя на этой основе необходимый вектор развития и ухода от сложившейся неконструктивной и неперспективной модели, авторы обосновывают в качестве приоритета постиндустриальное развитие креатосферы, наиболее выпукло выраженной в качественно новом содержании труда. Во второй из упомянутых статей [2] на этой основе формулируется довольно детализированная Стратегия (план) опережающего развития («экономика для человека»). Используя научный потенциал известных из политэкономии схем общественного воспроизводства, авторы дают новую структуризацию его подразделений (секторов, сфер), показывая ведущую роль креатосферы (формирования и использования человеческих качеств), важную, но вторичную роль сферы материального производства (сферы производства средств производства и производства предметов потребления), при этом отграничивая их оба (как выражения реального или «полезного сектора») от «превратного (бесполезного) сектора». В этой связи, обратим внимание на содержащийся в уже упомянутой статье С.Д. Бодрунова вывод относительно сохранения определяющей роли базовых отраслей материального производства и приоритетности «отношений, складывающихся в материальном производстве» [10. С.6].
Трудно не согласиться с целью развития человека как главной ценности, ресурса и приоритета, которая по существу формирует желанную человекоцентристскую модель общественного развития. А если считать, что в этом и состоит историческое предназначение постиндустриализма, убегающего от «дома престарелого индустриализма», то в таком контексте разве «железки» могут быть важнее человека? — Ответ кажется очевидным.
Наша позиция состоит в том, чтобы обратить внимание на неочевидность в, казалось бы, очевидных оценках.
Выделим условно четыре аспекта, отражающих содержание и соотношение постиндустриализма и индустриального материального производства: академический, технологический, человеческий и национальный (российский).
Академический аспект. Вопрос о роли материального производства в экономике имеет давнюю политэкономическую историю, что выразилось на разных этапах в сопоставлениях материального производства (преимущественно промышленности) вначале с торговлей (сферой обмена или обращения), затем — с непроизводственной сферой и в современный период — с постиндустриальной сферой.
К этому примыкают вопросы о соотношении производительного и непроизводительного труда, труда и творческой деятельности и целый ряд других. Это весьма сложные проблемы теоретико-методологического характера, нуждающиеся в особом анализе, но данная дискуссия этого не предполагает. Мы этим лишь подчеркиваем для полноты картины у читателей, какой научный пласт проблем должен подразумеваться в данных дискуссиях. Обратим здесь внимание только на то, что касается последнего звена первого ряда отмеченных сопоставлений. В последние полвека на довольно широкой теоретической площадке (хотя и не такой объемной, как в нижеприведенном случае) происходило то, что можно было бы назвать «постиндустриальным империализмом» (по аналогии с известным термином «неоклассический империализм», отразившем фронтальное наступление мейнстримовской методологии на новые, неэкономические области. Все научно-технические достижения — будь то космические технологии, атомная энергетика, информационные технологии, биотехнологии и многое другое из подобных значимых событий (т.е. относящиеся в основном к 5-му технологическому укладу, частично к 4-му и, конечно, к 6-му) плюс вся сфера формирования и использования «человеческого капитала», «экономика знаний и инноваций» и сервисная экономика в ее разнообразных проявлениях — объявлялись постиндустриальными, насаждая попутно мысль об исторической ущербности и пространственной ограниченности индустриальной экономики. Это не вполне адекватная картина, поскольку при внимательном рассмотрении оказывается, что в основе многих новых достижений лежали преимущественно изменения в самом индустриальном базисе или сопряженные с ними, а за «постиндустриализм» выдавалось то, что можно было бы считать качественно новым этапом индустриального общества. Это, скорее, «постстарый индустриализм». Необходимое четкое разграничение этого чаще всего не проводится.
В завершении академического аспекта проблемы, стоит обратить внимание и на идейно-научные ориентации российских участников дискуссии. Сторонниками постиндустриальной версии в этом споре выступают, казалось бы, противоположные стороны — неомарксисты (к ним можно отнести и авторов анализируемых статей) и либералы: первые хотят видеть в постиндустриализме свершение посткапитализма, вторые — антипод советского индустриального социализма (но и там, и там, хотя и совсем по разным причинам, имеет место завуалированный формационный подход). На другой стороне — тоже достаточно разноречивые участники и среди них: традиционные марксисты с привычным для них принципом примата материального производства; но также научно-промышленный и производственно-технократический блок, «государственники», сторонники национально-ориентированного подхода, исходящие из приоритета национальных задач и условий. Таким образом, академический взгляд на проблему оказывается тесно переплетенным с профессиональными и социальными мотивами участников, и это необходимо не упускать из внимания.
Технологический аспект. Здесь будут затронуты технологическо-производственные характеристики в выяснении конкретных связей, взаимодействий в интересующей нас области.
Мировые реалии показывают, что индустриализм, несмотря на его затянувшиеся «похороны», обладает огромным потенциалом, способностью к внутренним изменениям и выходу на новые этапы и не раз демонстрировал это и в XX веке, и начале XXI века. Несмотря на количественное преобладание сферы услуг («производства услуг») в отраслевой структуре ВВП развитых стран, их экономики продолжают оставаться по корневым, технологическим основам преимущественно индустриальными. Не стоит забывать и того, что современные государства с развитыми экономиками в международных классификациях по-прежнему именуются индустриально развитыми странами (по классификации Международного валютного фонда в группу основных индустриальных стран входят 7 стран: США, Япония, ФРГ, Франция, Италия, Англия, Канада, дающие около 40% мирового ВВП).
Постиндустриальные инновации, как правило, предполагают индустриальное сопровождение или прямо опираются на индустриальный базис, а кроме того, важное значение в современной экономике продолжают играть и собственно индустриальные инновации. В этой связи обратим внимание на взаимодействие набирающего силу нового (6-го) технологического уклада, наиболее значимыми элементами которого, как считается, будут биотехнологии и нанотехнологии, с технологиями позднеиндустриального или промежуточного уровня, реализующимися в авиационной, судостроительной, атомной, ракетно-космической отраслях. Так, в спектр направлений применения нанотехнологий в аэрокосмической технике можно включить: наноматериалы, нанопокрытия и наномембраны; волокна на основе углеродных нанотрубок; нанокатализаторы, наногели, высокотемпературные сверхпроводники, наноэлектронику; наноманипуляторы [3]. Нанотехнологии позволяют провести миниатюризацию медицинских приборов, электронных и прочих устройств. При этом они подпитывают и даже революционизируют друг друга, показывая тем самым позитивный тренд взаимодействия 6-го уклада с 5-ым и даже 4-ым укладами, а в другой терминологии — постиндустриальной экономики («новой экономики») и индустриальной (можно условно сказать, «старой», хотя, на самом деле, «постстарой индустриальной») экономики. «Новая экономика» не вытесняет «старую экономику», а соединяется с нею при взаимном усилении их потенциалов. Приведем на этот счет два характерных выражения немецких исследователей: 1) ««Новая экономика» возникает тогда, когда «старая экономика» объединяется с сетевой» (Р. Бергер); 2) «Стремление крупных предприятий «старой экономики» подключиться к динамичной «новой экономике» превращает «новую экономику» в «настоящую экономику»« (Р.Рок, Ф.Витт) [4].
Подпиткой идеи жизнестойкости индустриализма можно считать и постановку вопроса о «третьей индустриальной революции» (обратим здесь внимание именно на слово «индустриальная») — в частности, немецкими разработчиками. Она связывается у них, прежде всего, с экологическим аспектом — в особенности, с возобновляемыми источниками энергии. При этом подчеркивается, что «ресурсосберегающим, экологически чистым и экоэффективным технологиям уготована ныне ведущая роль в индустрии, причем этот переход затрагивает не только узкоспециализированный сектор, а означает модернизацию индустрии в целом (выделено курсивом мною. — В.К.)» [5]. Идею «третьей промышленной революции» активно развивает в последние годы американский исследователь Дж. Рифкин [6], и она уже приобрела широкое международное признание. В ее основе — новый способ организации энергии во взаимосвязи с информационно-коммуникационными технологиями (ИКТ), а более конкретно она реализуется как совокупность пяти «столпов»: возобновляемые источники энергии, изменения в сфере строительства, накапливание энергии, ИКТ (прежде всего Интернет), электромобили. Как видно и здесь присутствует сильное индустриальное начало, нашедшее выражение в ключевом термине концепции.
Стоит отметить также и то, что доля индустрии в ряде развитых стран в последние годы начинает расти из-за возвращения на их национальную территорию производств, вынесенных ранее в слаборазвитые страны по мотивам экономии труда: причем этот возврат, что особенно любопытно в контексте нашего анализа, в значительной степени связан с еще большей экономией труда, порожденной роботизацией современного промышленного (индустриального) производства.
Любопытно и то, что постиндустриальное лидерство США не случайно совпало с серьезным ростом торговых и финансовых проблем ее экономики, а наиболее динамичными оказались страны с более выраженными индустриальными характеристиками. Об этом интересно пишет В.Л. Иноземцев в своей работе под характерным названием «Воссоздание индустрии», делая при этом следующий интегральный вывод: «Мир изменился, но ... не настолько, чтобы списать как негодные устоявшиеся хозяйственные закономерности. Мир XXI века останется миром обновленного, но индустриального строя» [7]. В одной из исходных статей, послуживших основой нашего анализа [1], указанный исследователь назван сторонником постиндустриального приоритета. Между тем, он совершил — и это интересно по существу — сильную эволюцию от увлеченности идеей постиндустриальной («постэкономической») формации до признания необходимости «воссоздания индустрии».
Завершая анализ технологического аспекта обсуждаемой проблемы, отметим, что авторы упомянутых статей, не придают ему должного значения (что снижает степень комплексности их анализа), делая больше акцент на «человеческой» составляющей. Войдем в эту сферу и мы.
Человеческий аспект. Почти все мы хорошо помним горьковское: «человек — это звучит гордо». Так же сильно звучит и «экономика для человека». Будучи своего рода экономической конвертацией первого выражения, второе становится у авторов центральным пунктом. Именно он возведен в ранг стратегии опережающего развития. Авторы на основе теоретического анализа обосновывают применительно к России масштабную практическую программу конкретных мер по осуществлению этой стратегии [2]. Фундаментом этого обоснования выступает «творческая деятельность» как выражение качественно нового содержания труда по сравнению с индустриальной экономикой. В этом случае авторы предпочитают говорить о креатосфере как постиндустриальном в строгом смысле секторе [1]. Лично мне в общем плане импонирует такая «человеческая» направленность анализа, но при этом не могу избавиться от ряда сомнений.
Первое из них касается опасности идеализации креативного класса. Конечно, авторы видят имеющиеся здесь деформации, выражающиеся, в частности, в переливе части креаторов в «превратный сектор» экономики. Но в целом противоречий здесь заметно больше и среди них: между индивидуально-творческим и коллективным, между информативно-технократическим и социально-духовным, между элитно-интеллектуальным и массово-групповым, между автономизацией деятельности и социальной солидарностью (защищенностью), между интернационализацией (космополитизацией) участников и их национальной ответственностью, между ростом объемов информации и возможностью информационного диктата (вплоть до персональной «чипизации») и т.д. и т.п. Нахождение форм разрешения указанных противоречий будет непростой задачей. Спускаясь на банальный житейский уровень, можно вспомнить, как много склок раздирало творческие союзы и коллективы.
Идеализация образа человека-креатора может довести и до признания «сверхчеловека», не имеющего никаких ограничений. Еще в начале XX века теоретик философии хозяйства С.Н. Булгаков, размышляя над некоторыми идеями Гегеля, предупреждал об опасности появления человека, который «есть становящийся, т.е. сознающий себя постепенно бог. Здесь Гегель есть единомышленник не только вышедших из него Фейербаха, Б. Бауера и даже Маркса, но и О.Конта, несмотря на всю метафизическую пропасть, их разделяющую ... Таким образом, неожиданно, не сговариваясь, с разных точек, на разных языках, разными подходами и системами, во всех отношениях по-разному философия времени говорит об одном и том же — о грядущем во имя свое сверхчеловеке-самозванце» [8].
Произнесем почти что крамольные для гуманистов слова: «постиндустриальные креаторы» и в целом креатосфера должны находиться в системе ограничений. Прежде всего, это ограничения институционально-цивилизационного характера, среди которых можно выделить духовные, социокультурные, морально-нравственные, национально-государственные, экологические и другие подобного рода ограничения. Это не проявление желания (тем более — тоталитарного) «окоротить» креаторов, не дать им «высовываться» (кстати, все это мы часто наблюдаем даже в обычной жизни — далеко не постиндустриальной). Нет, это другое, а именно необходимость защиты общества от крайностей, это проявление стремления к гармонизации развития — требования очень важного и в новую эпоху.
Увлеченность «постиндустриальными креаторами» накладывает свою печать и на восприятие роли в современной экономике технических профессий (прежде всего, это относится к инженерам). Стоит отметить, что в Европейском союзе озаботились снижением конкурентоспособности ряда наукоемких промышленных отраслей (прежде всего, авиационной, космической и оборонной), связывая это, в том числе, и со слабой привлекательностью технических профессий. Об этом откровенно пишет гендиректор Европейского аэрокосмического и оборонного концерна (EADS) Л. Галлуа в статье под характерным названием «Инженеры возвращаются». Он отмечает, в частности, что 30% всех инженеров, завершивших высшее техническое образование, поступают на работу в банки или консалтинговые компании, а многие европейские концерны, не находя специалистов на внутреннем рынке (только по авиационной промышленности нехватка составляет ежегодно 2500 человек), переносят за рубеж даже научно-технические подразделения, тем самым подрывая конкурентные возможности высокотехнологической наукоемкой промышленности Европы [9]. Продолжая разговор о технических профессиях, заметим, что авторы слишком увлекаются креаторами гуманитарного профиля (Педагоги, Ученые, Художники и т.п.), не особенно-то замечая Конструктора, Инженера, Искусного Технаря и т.п., не могущих, видимо (по постиндустриальной логике), претендовать на статус выше «III подразделения».
Есть и еще один аспект из разряда «человеческих». Речь идет о совмещении в креатосфере и в основанной на ней стратегии развития интернациональной («общечеловеческой») и национально-государственной сторон. Авторы ответственно формулируют свою теорию опережающего развития в русле задачи возрождения нашего Отечества. Но как идентифицировать это Отечество и как отразить его многостороннюю особенность — этот вопрос заслуживает отдельного внимания.
Национальный (российский) аспект. Формально обосновываемая авторами [2] стратегия развития и креатосфера как ее фундамент привязаны к России, ее проблемам. Предлагаемая программа действий способна поднять экономический потенциал страны, повысить ее конкурентоспособность — и авторы это хорошо показывают, сопоставляя цели и ресурсы. Но при этом трудно отрешиться от впечатления, что в значительной степени акцент делается на «экономике для человека» как таковой, а не собственно на экономике России.
Конечно, в идеале они должны бы совпасть, но в реальности развитие национальной экономики должно учитывать множество условий, обстоятельств, в которых находится конкретная страна (в нашем случае — Россия). Для нее важны, в частности, состояние национальной безопасности (как общей, так и экономической), суверенность развития, уровень обороноспособности, сохранение территориальной целостности и единства экономического пространства и т.п. Важна и роль цивилизационного фактора, которому придает большое значение С.Д. Бодрунов (в отличие от указанных авторов), включая его в своей работе [10] во все подсистемы национальной экономической системы, хотя при этом не принимая во внимание должным образом воздействие на экономику России и других национально-специфических факторов: природно-климатического, географического, геополитического и других подобного рода факторов.
Спрашивается, должно ли все это приниматься в расчет, или нам надо просто восхищаться креативными людьми как самоценностью, их вкладом в мировой прогресс, погружением в мировые интернациональные сети, растворением в общечеловеческой (космополитической) системе ценностей, в которой дух «толерантности», как показывает современный Запад, разместит все что угодно? Получается, что тут в центре жизни находятся «креаторы-граждане мира», которые не сковывают себя «национальными комплексами» индустриальной эпохи: для них они слишком узки и старомодны. Так что же теперь: этому классу «граждан мира» надо будет со временем доверить страну под предлогом формирования креатосферы и «экономики для человека»?
Наша позиция состоит в том, российская креатосфера должна «работать», прежде всего, на свою страну, вносить свой умножающийся вклад в создание и развитие материально-технической и интеллектуальной базы отечественной суверенной экономики, придерживаться национального приоритета и самоограничений при распространении знаний, проявлять национальную ответственность, исповедовать и отстаивать здоровую систему ценностей с акцентом на традиционно присущие российскому социуму ценности. Среди последних следует особо выделить такие черты, как широкое социо-духовно-экономическое восприятие явлений, приоритет духовного над материальным, особая творческая «жилка», «космизм» и тому подобные, которые, как представляется, содержат в себе сильное инновационное начало и в этом смысле позволяют органично соединить и «почву», и «проект». Это масштабно проявлялось в российскую индустриальную эпоху (достаточно вспомнить чудеса военно-научно-технической мысли в годы Великой Отечественной войны). При создании необходимых условий они способны показать свою результативность в рамках «экономики знаний и инноваций», при формировании и реализации творческой деятельности в России в новую эпоху.
Обобщая теперь предыдущие рубрики (академическую, технологическую, человеческую и национальную) сопоставления индустриализма и постиндустриализма, отметим, что картина здесь совсем не такая простая, как кажется сторонникам безальтернативной «столбовой дороги» постиндустриального прогресса. Индустриализм сохраняет свой значимый потенциал, и отказ от него или даже просто его недооценка может привести к совсем другим результатам — как в мировом, так и, в особенности, российском измерении.
Парадоксально, но созидательно настроенные авторы в части приверженности постиндустриализму оказались в одном лагере с либеральными экономистами. Последние тоже любят говорить о постиндустриальной экономике, ссылаясь на мировой опыт. При этом, насколько можно судить, они часто движимы следующими целями: нанести удар по образу советской индустриальной экономики (выкорчевать пресловутую «ностальгию»); оправдать деиндустриализацию и технологическую деградацию российской экономики в период приватизации и либерализации; дискредитировать необходимость сильной структурной (промышленной) политики и в целом значимого места государства в российской экономике; «поставить на место» сторонников «новой индустриализации» как ретроградов. Уважаемым авторам следует задуматься о причинах и последствиях близости их позиции указанному подходу. Получается, что они, не желая того, «льют воду на чужую мельницу», снижая степень своего созидательного настроя и его востребованность.
Теперь обобщим и то, что связано с собственно индустриальным развитием, тем более что этот ракурс проходил до этого у нас как бы вторым планом.
Для начала надо определиться с терминами. В статьях, ставшей основой нашего анализа [1], [2], активно (причем в целом негативно, т.к. такой ход воспринимается как шаг назад, как проявление ностальгии и не более того), используется термин «реиндустриализация». Его используют и те, кто, напротив, защищает альтернативную позицию [10]. Многие используют термин «новая индустриализация» (или «неоиндустриализация») — особенно в рамках дискуссии, развернутой в журнале «Экономист». Наша позиция здесь такова.
Реиндустриализацию следует понимать: в широком смысле — как некий общий ориентир, выражающийся в необходимости иметь крепкую материально-техническую базу суверенного развития (как это было, при всех исторических поправках, во времена индустриальной советской экономики); в узком смысле — как набор конкретных мероприятий в качестве реакции на масштабную и необдуманную деиндустриализацию российской экономики в условиях перехода к рынку, в частности, в форме восстановления связей в рамках технологических цепочек, разрушенных в результате либерализации и приватизации, и (в отдельных случаях) как возрождения еще не утративших своей важности производств.
Что касается неоиндустриализации, то в самом общем виде ее можно определить как выход на уровень современных мировых технологических требований, «превращение раздробленного ныне народного хозяйства в консолидированную экономику, качественно однородную с экономикой передовых индустриальных стран мира» [11]. С.Ю. Глазьев называет такое движение как реализацию «стратегии динамического наверстывания» [12]. Это то, что можно было бы назвать «постстарым индустриализмом». Его осуществление может достигаться двумя путями: либо путем заимствования современных технологий за рубежом и их дальнейшего совершенствования, либо (что более предпочтительно — особенно с учетом возможного расширения зарубежных санкций относительно России и объективно высоких для нашей страны требований национальной безопасности) путем технологического импортозамещения. Об острой необходимости последнего свидетельствуют свежие данные Минпромторга РФ: доля импорта в ряде стратегических отраслей России превышает 80%, при этом в станкостроении — более 90%, в тяжелом машиностроении — до 80%, в легкой промышленности — до 90%, в радиоэлектронике — до 90%, в фармацевтической и медицинской промышленности — до 80%3. Движение в этом направлении, по большому счету, и есть сердцевина давно назревшей модернизации российской экономики.
Наконец, можно выделить и то, что получило (во многом благодаря именно авторам исходных материалов) название опережающего развития. Сюда можно включить многое из того, что указанные авторы относят к «постиндустриальной экономике» («экономика для человека», «экономика знаний и инноваций», расширение сферы творческой деятельности и т.п.). Однако важно и то, что, по оценкам специалистов, Россия продолжает сохранять в ряде конкретных научно-технических областей весомый потенциал, и перспективными выглядят возможности ее прорыва в шестой технологический уклад, формирование которого началось в мире. Как было показано выше, не следует все эти направления отрывать от индустриальной базы (к тому же обновляемой) как широкого основания развития. Именно неоиндустриализация создает более высокую устойчивость материально-технической базы страны, а также и возможность накопления и удержания «постиндустриального» потенциала. Следовательно, опережающее развитие не отвергает индустриализма. И такое развитие можно квалифицировать как «сверхмодернизацию».
В итоге термин «новая индустриализация» приобретает, в нашей интерпретации, широкий интегральный формат, включая в себя и реиндустриализацию, и неоиндустриализацию, и опережающее развитие. В другом терминологическом ряду это выглядит как соотношение процессов конструктивного удержания, модернизации и сверхмодернизации экономики. И, наконец, в следующем, более конкретном ряду, касающемся долгосрочной экономической политики, это предстает как сочетание трех стратегий: восстановления, динамического наверстывания и опережающего развития (лидерства).
Стоит отметить при этом, что нацеленность на интеграцию разных подходов в той или иной форме прослеживается и у А.В. Бузгалина, А.И. Колганова (как единство разных подразделений общественного воспроизводства в рыночной экономике), у С.Д. Бодрунова (как единство разных подсистем в рамках одной экономической системы). Наша позиция, выраженная выше, также содержит в себе интегральный настрой. А это значит, что, несмотря на различие позиций, они могут вместе созидательно «работать» на решение тех сложных задач, которые стоят сегодня перед Россией. |
| |
|
|
