|
| | | | Проблемы современной экономики, N 2 (2), 2002 | | | | ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ | | | Ведин Н. В.
профессор кафедры экономической теории
Казанского национального исследовательского технического университета - КАИ им. А.Н.Туполева,
доктор экономических наук
| |
| | |
| | | В данной работе развиваются идеи и положения, содержащиеся в статье "Постиндустриальное общество: становление новой системы присвоения", опубликованной в журнале "Проблемы современной экономики" N1 за 2002 г. Исследуется проблема происхождения постиндустриального общества на основе выявления и анализа его генетической формы - коллективного производства и обмена. В этой связи в научный оборот вводится понятие трансакционных экономических полей, которые рассматриваются и анализируются как информационно-сетевая характеристика современной глобальной экономики, позволяющая эмпирически зафиксировать и исследовать родовую (генетическую) форму постиндустриальной экономической системы. Обосновывается закономерный характер развития и развертывания этой формы в социально-экономическую структуру постиндустриального общества. Генезис информационной экономики раскрывается через призму экономического дуализма - противоречивого единства формы коллективного производства и товарно-стоимостной, конкурентной связи. |
Постиндустриальное общество вполне справедливо называют информационным, подразумевая решающее значение информации в его экономической системе.
Но если исходить из буквального значения понятий информации и общества, то придется признать, что возраст информационного общества ничуть не меньше, чем возраст человечества вообще, поскольку информация - необходимый атрибут общественного бытия на любой ступени его развития. Это определенно указывает на существование генетической связи между формирующейся постиндустриальной цивилизацией и самыми древними формами социальной организации.
Неудивительно, что никто из экономистов пока и не пытался проследить преемственную связь примитивной общины и сияющих высот современной цивилизации. Парадокс, однако, заключается в том, что в жизни наших далеких предков информация имела не меньшее, а может быть и еще большее значение, чем для современного общества. Разумеется, речь здесь идет не о конкретной постановке проблемы генезиса, но о том, в какой мере идея развития, существования различных форм и механизмов преемственности общеисторического процесса, реализуется в подходах и концепциях современных исследователей постиндустриализма.
Теоретически представляется очевидным, что новая общественная система не может возникнуть "внезапно", в результате каких-либо научных открытий и их производственно-технических приложений. Человечество прожило уже достаточно долгую жизнь, чтобы создать своего рода "генофонд" всех своих позднейших трансформаций. Промышленная революция середины XVIII века, связанная с изобретением и применением в производстве машин, не открыла капитал. Более того, именно капитал инициировал промышленный переворот. Но благодаря крупной промышленности, товарно-стоимостная связь, которая на протяжении многих столетий систематически продуцировала простейшие формы капитала (ростовщический, купеческий), стала абсолютно доминирующей. Поэтому понять и теоретически воспроизвести реальную капиталистическую систему можно только на основе исследования его простейшей генетической формы - товара.
После А. Смита, Д. Рикардо, К. Маркса едва ли кому-нибудь пришло бы в голову начать изучение капитализма с понятия "машина". Тем не менее, подобную ошибку, на наш взгляд, совершают многие современные исследователи постиндустриализма, пытаясь установить непосредственную причинно-следственную связь между возникновением информационного общества, с одной стороны, и изобретением микропроцессорной технологии, появлением персонального компьютера, компьютерных сетей, телекоммуникаций, и т.п. - с другой[1]. Результатом, как правило, является противопоставление материального (индустриального) и духовного (постиндустриального) производства[2], экономической и "постэкономической" мотивации труда[3], новой социальной элиты - носителей и творцов знания - и традиционного пролетариата.
В целом же может сложиться впечатление, что человечеству в обозримой перспективе предстоит расстаться с производством материальных благ, рынком и творить только духовные продукты. Именно такие или аналогичные выводы можно извлечь, абсолютизируя принцип технологического детерминизма применительно к исследованию сложных систем. Однако, справедливости ради, надо признать, что представление о постиндустриальном обществе как целостной, органической системе пока еще не сложилось по причинам как объективного (незрелость самих постиндустриальных форм), так и субъективного порядка. Что касается второй группы причин, то небезосновательным представляется мнение А. Бузгалина и А. Колганова об абсолютном доминировании в современном научном сообществе economics и "угасании" политической экономии[4]. Понятно, что в этих условиях реализация диалектически осмысленного структурно-генетического подхода к анализу постиндустриальной системы встречает серьезные затруднения. Но нельзя не согласиться и с тем, что "политическая экономия может лишиться статуса отрасли научных знаний... только в том случае, если будет доказано, что изучаемые ею связи и процессы не существуют или что они для своего познания требуют иного научного инструментария, чем тот, которым располагает политическая экономия"[5]. Поэтому пока процесс "угасания" еще не завершился, нелишне будет вспомнить о принципе преемственности, как основополагающем условии приращения научного знания.
В традициях отечественной экономической науки - применение диалектического метода в политической экономии. При всех конъюнктурных издержках советского периода (жестко очерченные рамки теории, изоляционизм и другие хорошо известные недостатки политэкономии социализма) именно методологические разработки на стыке философии, политэкономии и системного подхода демонстрируют высокую культуру научного мышления и представляют собой, по нашему убеждению, ценный, но, к сожалению, слабо востребованный научный актив. Достаточно вспомнить работы Э.В. Ильенкова, В.П. Кузьмина, В.В. Куликова, И.К. Смирнова, В.В. Радаева, Н.А. Цаголова, В.Н. Черковца и многих других ученых, внесших существенный вклад в развитие экономической науки. В контексте данного исследования особое значение имеет содержащийся в этих трудах опыт политико-экономической интерпретации методов восхождения от абстрактного к конкретному, единства исторического и логического, а также диалектическое осмысление традиционных общенаучных методов применительно к анализу общественно-экономических систем. Бесспорный интерес представляют материалы длительной и временами весьма острой дискуссии по проблеме основного и исходного экономических отношений. Именно в этих дискуссиях апробировались и обсуждались различные варианты развертывания теоретической системы политической экономии, в том числе и проблема ее начала.
В работах ряда современных авторов прослеживается тенденция к использованию понятия информации как ключевой и в этом смысле генетически исходной формы постиндустриальной экономической системы. Возможно, здесь имеют место явные или неявные попытки использовать логику "Капитала" К.Маркса для анализа экономической системы постиндустриального общества. Но это лишь попытки. Между тем, в отличие от товара, который представляет собой ярко выраженную экономическую форму, информация есть общенаучное, междисциплинарное понятие, не имеющее однозначного определения. В сущности, каждая научная дисциплина находит и выделяет свой аспект информации. Наряду с простыми определениями (сообщения, сведения, данные), в литературе широко представлен кибернетический подход (информация как отраженное разнообразие, как уменьшение неопределенности), а также философские (атрибутивный и функциональный подходы, когнитивная концепция) и иные трактовки этого понятия.
Что касается экономистов, то по мере надобности они используют определения различных отраслей науки[6]. Одним из наиболее распространенных является подход к информации как к коммуницирующему знанию. Это позволяет рассматривать информацию как экономический ресурс. Но статус экономического ресурса предполагает его редкость (ограниченность). Между тем, свойство редкости отнюдь не присуще информации как таковой. Это объясняется как возможностью ее безграничного тиражирования, затраты на которое как правило совершенно несопоставимы с экономическим и социальным эффектом производительного использования информации, так и невозможностью ее пространственной локализации, вследствие того, что информационные продукты продуцируются движением "всеобщего интеллекта", естественным "пространством" которого является все человеческое сообщество. Искусственное ограничение доступа к информации, конечно, может иметь место и достаточно широко используется в виде права интеллектуальной собственности, но оно не может иметь сколько-нибудь долговременного характера и, во всяком случае, не соответствует самой природе информации[7].
Вопрос о ценности информационного ресурса также не имеет однозначного решения. Независимо от того, какой подход к определению ценности экономического блага (информационного ресурса) мы изберем, - классический или неоклассический, - ценность в рыночной экономике выражается через товарные свойства данного ресурса и, прежде всего, посредством его рыночной цены. На практике применяются различные способы оценки интеллектуальных объектов, имеющих инновационную природу и обладающих потенциалом роста экономической эффективности, в том числе метод капитализации прогнозируемых доходов, сравнительно-аналоговый метод, затратный метод, метод экспертных оценок и т.д. Но отнесение этих оценок к категории обычных равновесных рыночных цен весьма сомнительно как в теоретическом, так и в практическом отношении. "Информация, - как отмечает Дж. Ходжсон, - неоднородна, а значит ею нельзя торговать на конкурентных рынках, для которых характерна ценовая конкуренция между схожими товарами. Говорить о цене знаний как таковых весьма затруднительно по причине органически присущей им разнородности"[8].
Так или иначе, попытки решить эту проблему на теоретическом уровне средствами economics нельзя назвать успешными. И главное препятствие, в существовании которого исследователи далеко не всегда отдают себе отчет, заключается в необходимости теоретического разграничения информации и ее технического сопровождения. Речь идет о том, что условием корректности микроэкономического анализа информационного рынка является предположение о нулевой стоимости технических средств - носителей информации. Во-первых, одна и та же информация допускает применение различных материальных носителей, сигналов и в этом смысле безразлична к их конкретным особенностям и разновидностям. Во-вторых, материально-техническое окружение информации образует ярко выраженный затратный компонент данного информационного комплекса, в то время как специфическая ценность информации определяется не издержками (которые к тому же невозможно определить в силу "индивидуализированной всеобщности" информации), но эффектом ее потребления, который, как правило, носит сугубо индивидуальный характер.
Таким образом, абстракция "нулевого носителя" имеет вполне реальные основания. И если принять данное допущение, то предметом экономического анализа становится информация как таковая. Построение микроэкономической модели рынка - т.н. рыночного "креста" - предполагает соотнесение количественных и ценовых параметров товара. Но специфика информации как экономического ресурса определяется не ее количественными характеристиками (например, битами), а ее семантическим (смысловым) потенциалом, "носителем" которого является информационный продукт как целое. Потребителю не интересны отдельные части (знаки, символы) этого продукта. Поэтому, в отличие от золотого слитка, информация в экономическом смысле не делится на части без потери ее специфической ценности. Кроме того, цена информации, не имея относительно устойчивой объективной основы в виде издержек производства, теоретически может скользить в очень широких диапазонах, определяемых индивидуальными различиями в творческих возможностях (получения различного эффекта от использования одного и того же информационного продукта) и оценках потребителей.
Из-за невозможности зафиксировать количественные параметры информации и отсутствия каких-либо общезначимых цен, формы кривых спроса и предложения информации превращаются в совпадающие прямые линии, параллельные ценовой оси и фиксирующие одно и то же, абсолютно условное, количество информации[9]. Если же учесть, что даже условное обозначение какого-либо объема информации никак не соответствует ее экономической природе, то соответствующие линии спроса и предложения вообще вырождаются в своеобразную блуждающую точку на плоскости.
Но возможно, подход к информации как к экономическому ресурсу искусственно сужает круг исследования? Действительно, далеко не вся информация имеет ярко выраженный инновационно-экономический потенциал и приобретается на рынке для получения экономического эффекта. Существует также рынок информационных продуктов, ресурсный характер которых либо неочевиден, либо вообще отсутствует. Для такого рыночного сегмента вышеприведенные суждения, очевидно, утрачивают свою силу. Так, количественные параметры спроса и предложения и соотносимые с ними цены достаточно легко фиксируются применительно к обычной печатной продукции (книги, газеты, журналы) или электронным носителям (компакт-диски, дискеты, аудио- и видеокассеты и т.д.). Но в данном случае речь идет не столько об информации, сколько о технических средствах ее тиражирования и распространения. Товары, циркулирующие здесь, можно назвать "субинформационными". Как правило, это - широко апробированные культурные образцы (литературные произведения, фильмы, учебники и т.п.), пользующиеся в определенных временных и пространственных границах устойчивым и относительно широким спросом. В определении их цены собственно информационный компонент играет второстепенную роль (зачастую "пустая" видеокассета стоит дороже кассеты с записью). Их цены определяются, главным образом, уровнем издержек, динамикой спроса и предложения и лишь в незначительной степени - содержательно-смысловыми характеристиками.
Очевидно, что оба подхода (информация с "нулевым носителем" и "субинформация") характеризуют состояние рынка информации и обозначают "крайние точки" диапазона, в который укладывается все многообразие сделок и способов ценообразования на этом рынке. Поэтому в контексте исследования "пятого рынка" (В.Л. Тамбовцев) указанные подходы не исключают друг друга и могут служить взаимодополняющими инструментами анализа.
Но для понимания экономической природы информации, решающее значение, на наш взгляд, имеют особенности рынка информации с "нулевым носителем". Неадекватность инструментов микроэкономического анализа применительно к этому рыночному сегменту свидетельствует о том, что товарная форма является внешней (навязанной) по отношению к информации, а ее собственная экономическая природа может быть раскрыта лишь в контексте какого-то иного типа экономической связи, который и представляет собой родовую, генетическую форму постиндустриальной системы. При этом данная форма должна быть выявлена именно в рамках постиндустриальной системы как ее постоянно воспроизводящаяся, эмпирически данная предпосылка и результат.
Отличительным признаком современного общества является развивающееся сочетание кооперативной и конкурентной культур[10], что указывает на существование и взаимодействие различных форм экономической связи и делает необходимым, на наш взгляд, расширение сферы применения известной теории трансакционных издержек Р. Коуза и введение в научный оборот понятия трансакционных экономических полей. Идея заключается в выделении и анализе особых "срезов" экономической действительности, представляющих собой различные типы глобальных информационно-экономических сетей, по которым циркулируют информационные продукты и которые опосредствуют различные формы организации общественного труда (обмена деятельностью). Заметим, что понимание структурно-сетевой организации современного общества получает все большее признание и распространение в научном сообществе[11].
В этой связи необходимо сделать несколько замечаний, поясняющих особенность нашего подхода к трансакциям.
Во-первых, под трансакциями мы понимаем проявление информационной активности хозяйствующего субъекта в связи с производством и обменом в экономической системе. Подобный подход не противоречит пониманию трансакций Коузом, но расширяет сферу приложения данного понятия, не ограничивая его только рыночными контактами. В этом смысле трансакционные издержки и их влияние на функционирование рыночной системы можно рассматривать как частный случай более широкого понятия трансакционных полей.
Во-вторых, основное внимание акцентируется не на затратной стороне (стоимости) трансакций, но на их содержательной характеристике и функциях в экономической системе. Сам термин "поле" подразумевает аналогию с физическими полями, которая основана на их поверхностном структурном сходстве: наличие силовых линий в одном случае и информационных каналов (сетей) - в другом. Кроме того, подобно своему физическому аналогу, трансакционные поля имеют различную конфигурацию своих "силовых линий", отражающую различие соответствующих форм экономической связи.
В-третьих, учитывая общечеловеческую природу информации как объективированной формы "всеобщего интеллекта", а также известные тенденции усиления прозрачности национально-государственных границ и формирования глобальной экономики, мы рассматриваем трансакционные поля как глобальный феномен, который характеризуется соответствующими процессами и результатами (мировые информационные, товарные и финансовые потоки, мировое производство, мировой общественный продукт, мировой доход).
В-четвертых, если Коуз преследовал цель на основе динамики трансакционных издержек объяснить происхождение фирмы и ее флуктуации (расширение, сжатие) в рыночной экономике[12], то предлагаемый нами вариант расширения указанной теории имеет своей целью объяснить генезис и источники развития экономических систем как результат противоречивого взаимодействия и взаимной модификации различных типов трансакционных полей.
Понятие трансакционных полей имеет ярко выраженный исторический характер в том смысле, что эта абстракция приобретает реальную значимость как предмет исследования лишь на достаточно высокой ступени развития цивилизации, когда рельефно проявляются ее глобальные экономические и социокультурные характеристики. Только в этих условиях будет достаточно корректным определение трансакционного поля как всемирной (общечеловеческой) "сетевой структуры", образованной переплетением глобальных информационно-экономических связей по обмену деятельностью.
Когда мы говорим о различных трансакционных полях, мы имеем в виду, что в реальном переплетении и взаимодействии трансакций можно выделить такие их типы, которые различаются по функционально-содержательным характеристикам экономических связей, а также их роли в глобальном воспроизводственном процессе. Обозначим существующие в современной экономике трансакционные поля как конкурентно-рыночное (КРТП) и кооперативное (КТП).
В гносеологическом аспекте более "доступным" для исследования представляется конкурентно-рыночное поле, которое располагается, образно говоря, ближе к экономической "поверхности". КРТП, в самом общем виде, представляет собой сеть информационных каналов между экономически обособленными субъектами рынка (фирмами, компаниями, индивидуальными предпринимателями), каждый из которых создает и предлагает свой товар или услуги. Субъекты КРТП получают и передают информацию, обеспечивающую взаимный обмен своей продукцией. Основное содержание рыночных трансакций заключается, таким образом, в информационном обеспечении процесса передачи прав собственности на результаты и факторы производства. Очевидно, что в этих логических границах исследование не выходит за пределы теории трансакционных издержек.
Однако с позиций глобального трансакционного поля акценты смещаются с затратной стороны трансакций на их созидательную функцию. Последняя заключается в способности рыночных трансакций обеспечивать экономическое соединение различных частей мирового продукта. По аналогии с национальным (совокупным) общественным продуктом процесс соединения этих частей интерпретируется в экономической теории как (рыночный) механизм их общественного признания. Действие этого механизма направлено на поддержание динамичного соответствия (пропорциональности) объема и структуры общественного продукта потребностям мирового (с точки зрения глобального КРТП) сообщества. И если величина трансакционных издержек рассматривается как мера несовершенства рынков[13], то степень указанного соответствия (глобальной пропорциональности) является мерой эффективности[14] функционирования самого трансакционного поля. В этом смысле КРТП как бы "поглощает" понятие экономической системы, что вполне укладывается в сетевую интерпретацию современного общественно-экономического устройства. При этом показатели величины трансакционных издержек и эффективности функционирования КРТП соотносятся примерно так же, как фондоемкость и фондоотдача.
Что же касается внутрифирменных трансакций, то с точки зрения неоклассической теории фирма представляется неким "черным ящиком", имеющим ресурсный "вход" и продуктовый "выход". Значение придается только ее внешним поведенческим характеристикам. Институциональная теория несколько изменила подход к понятию фирмы. В частности, Коуз уделяет определенное внимание внутренним трансакциям, но лишь в той мере, в какой это необходимо для сопоставления издержек на осуществление внешних трансакций и затрат на организацию (расширение) фирмы. Т.е. внутренние трансакции понимаются как система связей по управлению и координации деятельности работников и подразделений фирмы. При таком понимании внутренних трансакций принципиальная характеристика положения фирмы в КРТП нисколько не меняется, - она продолжает оставаться обособленным рыночным субъектом, носителем частного интереса, который интегрируется в глобальное экономическое пространство только посредством внешних трансакций. Следует признать, что подобный подход логично вытекает из господствующего в современной либеральной экономической теории понимания товарно-стоимостных, рыночных отношений как единственной формы экономической связи между людьми.
Однако при таком подходе игнорируется роль самих производителей в механизме общественного признания продуктов (и услуг). Строго говоря, товар создается не фирмой, как таковой, а усилиями т.н. частичных работников, от которых либеральная наука абстрагируется. Но ведь фирма - лишь субъект рыночного обмена. И то, что в рамках т.н. технологической концепции фирма рассматривается как производственная единица, не меняет существа дела, т.к. речь идет лишь о технологических условиях формирования эффективного размера фирмы[15]. Именно поэтому в неоклассической традиции фирма "вырождается в некую формальную конструкцию, которую легко изъять из экономического анализа, чтобы выявить главное - механизм образования цен"[16].
Поскольку же сами производители, как частичные работники, не являются субъектами рыночного обмена[17], а другого способа обмена деятельностью для современной экономической теории не существует, то оказывается, как это ни парадоксально, что труд непосредственных производителей вообще не имеет никакой общественной определенности (формы). Но в таком случае невозможно объяснить происхождение такого специфического общественного результата, каковым является общественная полезность, т.е. продукт, получивший общественное признание и являющийся составной частью совокупного (глобального) общественного продукта. Можно ли поставить достижение этого результата в заслугу "невидимой руке" рынка? Лишь отчасти. Ведь рынок - это не инструмент золотоискателя, отбрасывающий в одну сторону пустую породу, а в другую - золото. На рынок не попадают продукты или услуги, заведомо ненужные людям. Рынок есть не что иное, как совокупность трансакций, основное содержание которых заключается в передаче прав собственности. Эти трансакции лишь фиксируют меру общественной полезности товара, но не создают ее.
В основе наших последующих рассуждений лежит достаточно очевидный факт. Если предпосылкой рыночного обмена является существование экономически обособленных частнохозяйственных предприятий (фирм), то и сама эта предпосылка опосредствована общественной природой индивида (производителя), его способностью создавать вещи как информационные продукты, или предметы культуры, в которых реализована общечеловеческая связь, характеризующая человечество как "коллективную реальность" (П. Тейяр де Шарден). Благодаря тому, что эта связь "узнаваема" другими людьми во всем многообразии потребительских свойств (не только сугубо утилитарных, но и эстетических), продукт и приобретает качество общественной полезности[18]. Что же касается экономической природы этой связи, то ее выявление носит многоступенчатый характер и предполагает последовательный переход к различным системным представлениям формы коллективного производства.
В контексте настоящего исследования указанный тип связи характеризует кооперативное трансакционное поле (КТП). Субъектами этого пространства являются отдельные индивиды, создающие и применяющие (потребляющие) духовное и материальное богатство цивилизации. Основное содержание кооперативных трансакций составляют разнообразные деятельностные способности (знания, навыки, способы деятельности и т.д.), образующие в совокупности творческий потенциал человечества.
По своей сущности кооперативное трансакционное поле представляет собой непосредственный информационный обмен, который не сопровождается взаимным отчуждением предмета обмена (информации). В отличие от товарно-стоимостной связи, специфической чертой этого обмена является сотрудничество и творческое взаимообогащение его субъектов. Однако по своей форме, характеризующей наличное бытие данной, конкретной постиндустриальной системы, указанный информационный обмен предполагает вполне определенные опосредствования.
Во-первых, глобальный информационный обмен невозможен без особого "всеобщего посредника" - информационно-коммуникативного комплекса (ИКК), - который представляет собой способ жизнедеятельности "всеобщего интеллекта", - общечеловеческого творческого потенциала. Поэтому по своей конфигурации, действительно напоминающей паутину с ярко выраженным центром пересечения бесконечного множества индивидуальных трансакций, кооперативное трансакционное поле (КТП) существенно отличается от "атомарного" строения конкурентно-рыночного пространства, в котором каждая хозяйственная единица окружена ореолом входящих и исходящих трансакций, направленных на другие бизнес-единицы. Правда, по мере развития электронного бизнеса, последний интегрируется в сетевую структуру, в которой соответствующие фирменные трансакции "захватываются" глобальным ИКК и попадают под специфическую власть "всеобщего интеллекта". При этом фирмы утрачивают значительную часть своего "пучка" прав собственности, что и послужило поводом для утверждений об "интеллектуальном поведении метакапиталистических рынков", о "декапитализации традиционных компаний"[19] и вообще об исчезновении фирм и рынка[20]. Очевидно, что в данном случае мы имеем дело с одним из проявлений взаимной модификации трансакционных полей.
Во-вторых, значительная часть информации, циркулирующая в кооперативном трансакционном поле, так или иначе, включена в рыночный оборот, который также опосредствует межличностный информационный обмен. Рынок оказывает на него противоречивое воздействие, накладывая, с одной стороны, ценовые ограничения на свободное перемещение информации, а с другой - стимулируя ее производство и передачу. При этом рынок модифицирует коллективную связь, придавая ей черты взаимного отчуждения.
В более широком плане конкурентно-рыночное поле располагается как бы "между" кооперативным трансакционным полем и глобальным продуктом. Иначе говоря, глобальное коллективное производство реализуется через конкурентно-рыночные формы. Однако, в этом дуализме экономической связи "позиции сторон" неравновесны. Дело в том, что кооперативное трансакционное поле характеризуется своим специфическим результатом - "всеобщим интеллектом", который одновременно является воспроизводящейся предпосылкой функционирования КТП. Вместе с тем, именно "всеобщий интеллект", представляющий собой всеобщую производительную силу глобального сообщества, выступает как господствующий фактор производства в постиндустриальной системе. Материальное и духовное богатство сообщества возрастает в той мере, в какой возрастает, накапливается "всеобщий интеллект". Очевидна его определяющая роль по отношению к конкурентно-рыночному полю, имеющему вспомогательное значение.
Определяющее значение "всеобщего интеллекта" проявляется и в том, что денежно-стоимостное богатство, создаваемое в постиндустриальной экономике в сущности есть не что иное как превращенная форма "всеобщего интеллекта", который во все большей степени подчиняет себе мировые финансовые потоки. Не случайно, что из всех форм бизнеса именно финансовый капитал имеет наиболее отчетливую глобальную сетевую организацию. И если в современной структуре мирового финансового рынка до 90% мирового оборота занимают "горячие деньги", связанные и со спекулятивными операциями[21], то это доказывает, на наш взгляд, что именно глобальная электронная сеть, как одно из проявлений "всеобщего интеллекта", является важнейшим продуцентом огромных финансовых богатств. Как считают специалисты, если за период с 1980 по 1999 гг. капитализация мировых финансовых рынков возросла с 2 до 20 трлн. долл., то воздействие новых информационных технологий должно увеличить капитализацию в последующие 8-10 лет еще в 10 раз, - до 200 трлн. долл.[22] Это, разумеется, не означает, что труд перестал быть главным источником богатства. Однако это означает, что производительные возможности человека в постиндустриальную эпоху стали принципиально иными, так же как и система присвоения[23]. В данных условиях возрастает роль глобального контроля над движением создаваемого финансового богатства в интересах гармоничного развития всей цивилизации.
Более детальный анализ взаимодействия и взаимной модификации трансакционных полей не входит в задачи данной статьи. Однако и сказанное позволяет сделать вывод, что выявление экономической структуры коллективного производства как генетической формы неосуществимо, если исследование остается в логических границах постиндустриальной системы. Во-первых, - в силу тесного реального переплетения коллективной и рыночной связи, абстрагирование от одной из форм связи было бы совершенно искусственной операцией. Во-вторых, специфический результат функционирования кооперативного трансакционного поля - "всеобщий интеллект" - является в то же время его предпосылкой. И подобно стоимости в кругообороте капитала, в движении коллективного производства этот феномен также не возникает и не исчезает, - он возрастает, накапливается. Поэтому не представляется возможным выявить процесс его возникновения, его экономическую природу. И, наконец, в-третьих, логическое движение от наличного бытия данной системы к ее сущности должно иметь реальные исторические основания в смысле исторического развития от простейшей (но вполне реальной) генетической формы к развитой системе.
Действительно, ключевое значение при исследовании имеет исторический характер кооперативного трансакционного поля, в котором реализуется коллективная связь. В своем развитии оно проходит целый ряд стадий, - от дискретного состояния через промежуточные этапы к формирующемуся в современных условиях глобальному трансакционному полю. |
| |
|
|
