Бог есть день и ночь
Зима и лето, война и мир
Гераклит
День дню передает речь,
И ночь ночи открывает знание
Пс. 18:3
Тема границы безгранична, и потому для пользы дела и строгости изложения я представил материалы статьи в виде логически связанных между собою основных положений.
Размышлять о границе — значит увидеть особенную область в бытии и мышлении. Граница это начало и конец всякого бытия или вещи, смена состояний, «ситуация между», разделяющая, но и соединяющая свое и иное. Философское определение границы исходит из пронизанности мира (как и любой вещи) отношениями конечности и бесконечности. Мир одновременно конечен и бесконечен, имеет границу и не имеет ее, и это касается любого объекта нашего мышления. Если мы не видим ни конца, ни края вещи, то пребываем в дурной бесконечности, в которой любой объект принципиально не определен. Следовательно, бесконечное это нечто осмысленное и оформленное, и в этом смысле конечное. В «умной бесконечности», как показал А.Ф. Лосев, находят себя и бесконечное становление вещи, и ее границы [Лосев, 1990]. Тогда мы сможем увидеть в мире сосуществование разнообразных типов бесконечности. Такого рода осмысленные, актуальные бесконечности мы находим в математике в теории упорядоченных множеств.
Все это означает следующее:
— Любая вещь (мир, экономика) имеет такую структуру, что дальнейшее продвижение за пределы этой структуры оказывается невозможным;
— Стало быть, любая вещь (мир, экономика) должна иметь неоднородную структуру. Если вещь представляет собой однородное пространство, то двигаться по нему можно бесконечно, бессмысленно и бесцельно.
— Если вещь имеет неоднородную структуру, то она должна иметь свою периферию — такое пространство около своей границы, которое не дает возможности выйти за эту границу и принуждает нас двигаться по этой границе, по периферии вещи.
— Тогда мы вправе говорить об особой конфигурации этого неоднородного, периферийного граничного пространства с его особой фигурностью, «фрактальностью», «плотностью» — об особых подвижных состояниях вещи, которые могут расширяться и сжиматься, изменяя при этом саму вещь в ее пределах, в ее очертаниях. Фрактальная геометрия, например, изучает именно конфигурацию, особые очертания окружающего нас мира вещей.
— Следовательно, движение вещи по границе есть особое движение с особыми видоизменениями, предполагающими деформации, мутации и мнимые формы. Последнее хорошо видно на положении теории относительности: когда тело движется со скоростью света, то его объем становится равным нулю. И тело становится какой-то мнимой величиной, оставаясь по смыслу телом, но в другом, мнимом облике — в пограничном состоянии.
Итак, мир границы — это другой мир. Но в чем состоит смысл движения вещи к своей границе, принцип ее развертывания?
Граница есть истина движения вещи. Вещь движется от своего начала к концу, к границе и подобное становление вещи (категории) бесконечно. Вспомним, сколько конечностей и бесконечностей содержится в обычном натуральном ряду чисел. Но всякое становление, по мысли А.Ф. Лосева, возможно только тогда, когда при всех изменениях есть и что-то нестановящееся, неизменное — нестановящаяся основа. Эта нестановящаяся основа любой вещи есть предел ее движения, ее конец или цель движения [Лосев, 1990]. «Нечто вместе со своей имманентной границей, — говорит Гегель, — полагаемое как противоречие самому себе, в силу которого оно выводится и гонится дальше себя, есть конечное. Конечные вещи суть ... но истиной этого бытия служит их конец» [Гегель. Наука логики, 1970]. Иными словами, самодвижение любой вещи (категории) сводится к ее предельному значению, только в котором прозрачно проступает цель, к которой вещь стремится. Граница или предел есть истина любой вещи. На границе внутренние противоречия и содержание вещи оказываются исчерпанными, завершенными. Новая категория или вещь является пределом бесконечного становления предыдущей. Хозяйство развивается как целое: в его движении разрешается противоречие между его становлением в истории и пределом этого становления — границей с другими типами хозяйства.
Граница это водораздел, где вещь (категория) сосуществует со своим иным. С диалектической точки зрения, явление, которое впоследствии становится всеобщим, вначале возникает как единичное и особенное в рамках прежней вещи (или системы). История добуржуазных эпох показывает, что капитал длительное время оставался подчиненным и зависимым фактором производства, частным случаем в рамках некапиталистических хозяйственных отношений. Реально — всеобщим в смысле закона, объединяющего все элементы хозяйствования в целое, в тотальность, капитал становится только в исторических пределах капиталистического типа хозяйства [Ильенков, 1984].
Это простое и ясное положение требует развития. Каким образом можно определить специфику процессов, проходящих на границе вещей, категорий, экономических систем или исторических эпох?
Трансграничные процессы суть дискретные изменения, обособленные во времени и пространстве от общего хода событий. Какое-то представление о граничных и трансграничных процессах дают наработки теории систем и синергетики (понятия нелинейности, хаоса, порядка, турбулентности, резонанса, асинхронности и т.п.). Действительно, трансграничные процессы принципиально нелинейны: они ведут к качественному изменению типа динамики системы в результате ряда синхронных воздействий на нее. В итоге получается что-то иное. Уход старых структур и рождение новых нарушает непрерывный и плавный ход истории. В этом ракурсе история видится как развилок путей, состоящий из взлетов и падений, системных кризисов и катастроф, тупиков и переходов. Ясно, что такого рода изменения оказываются разрывами, отъединенными от общего хода развития и обособленными в пространстве и времени. Аспект дискретности развития становится ключевым при характеристике трансграничных процессов. Иными словами, «хозяйственная эволюция есть пунктирная линия» (Й. Шумпетер).
В экономической науке идея скачка, перерыва постепенности при смене общественных формаций содержится в марксизме. Особое внимание на дискретные процессы в экономике обращали исследователи длинных волн и исторической динамики капитализма. Н.Д. Кондратьев считал, что смена и расширение фонда капитальных благ «идут не плавно, а толчками, другим выражением чего и являются большие волны конъюнктуры» (выделено Н.Д. Кондратьевым) [Кондратьев, 2002]. Согласно Й. Шумпетеру, траектория движения капитализма носит прерывистый ступенчатый характер и описывается логистической S-образной кривой — последовательностью ряда инновационных пульсаций, разрушающих старые и созидающих новые структуры капиталистической экономики [Schumpeter, 1939]. Г. Менш продолжил эту линию в концепции «метаморфозной модели» экономического развития посредством прерывистых инновационных толчков [Mensch, 1979: 73). Идея дискретности экономического развития была подхвачена и развита Дж. Арриги в его «метаморфозной модели» системных циклов накопления капитала, в которой периоды «турбулентности» (нестабильности, дезорганизации) в капиталистической мир-экономике связываются с передислокацией мировых центров накопления капитала [Арриги, 2006]. О периодах взрывной аритмии при переходе от инновационной стадии к финансовой стадии развития технико-экономических парадигм писала в своем сочинении К. Перес [Перес, 2011]. В свой черед, Ф. Бродель и И. Валлерстайн (и школа мир — системного анализа в целом) выводили историческую динамику капитализма из неоднородного пространства мирового хозяйства и наличия в нем периферийных зон для экспансий капитала [Бродель, 1993; Валлерстайн, 2001].
В пограничных зонах движение экономики принимает совершенно особые формы переходов и трансформаций, зачастую долговременных и не сразу заметных — до поры — процессов рождения новой реальности. Ключ к пониманию специфики трансграничных переходов обнаруживается в принципе «обратной перспективы», разработанном П.А. Флоренским для сравнения западноевропейской живописи и православной иконы. Чем дальше в обратной перспективе видится нечто, тем оно больше, и, наоборот — чем оно ближе, тем по своему значению меньше [Флоренский, 1993]. Иными словами, на границе происходит своего рода оборотничество нового и старого: новые формы хозяйства и мышления всегда формируются на базе первопринципа своего движения, который рождается во времени позже, чем его исторические предпосылки, а затем превращает эти предпосылки в свои периферийные формы, меняя их роль в общественной системе. Необходимые для становления нового институты и институции прошлого попадают на периферию новой общественной системы. Как и их субъекты. Вспомним, что первичные элементы научного мышления были принесены в раннесредневековую провинциальную Европу в результате арабских завоеваний. Но после эпохи Просвещения и промышленной революции уже арабский мир оказался периферией западной мир-экономики.
До сих пор речь шла об объективных параметрах граничных ситуаций, но в условиях повышенной хрупкости, альтернативности и полного отсутствия предопределенности трансграничных процессов решающая роль принадлежит человеку и рукотворным началам, идущим от сознания и воли людей. Именно в переломные эпохи субъектные факторы экономики выходят на первый план.
Переход антропологической границы — основание трансформационных процессов в общественно-хозяйственных системах. «Большие и медленные» социально-экономические системы (формации, цивилизации, макрорегионы) выражают антропологические типы, сформировавшиеся под влиянием определенной психологической доминанты. С этой точки зрения появлению новых коллективных исторических личностей предшествует драматический переход через антропологические границы. Когда затухают духовные импульсы прежних исторических миропроектов, человек «смотрит в лицо негативному, пребывает в нем, узнает свой предел и преодолевает его» (Гегель). Когда же мы «смотрим в лицо негативному»? Граница бытия и ничто, жизни и смерти проходит в человеке, дает возможность, оставаясь в мире увидеть свое мирское бытие как ничтожное и бессмысленное [Жан Валь, 2006]. Человек оказывается на границе разума и безумия, ощущает свободу от всякого конечного сущего — и в «огне негации» рождаются контрсистемные религиозные и идеологические смыслы, новые картины мира и субъекты развития. Воля и пассионарность новых субъектов периодически приводят к Большим взрывам — формационным и цивилизационным сдвигам в истории. За духовным овладением миром на основе продвижения своих ценностей следует материальное, экономическое овладение им. Здесь достаточно сказать о роли первохристианских и мусульманских общин, а также сетей псевдохристианских сектантов в развитии соответственно христианских, исламских и буржуазных хозяйственных типов. Выплеск психической энергии во внешний мир в итоге приводит к новому качеству экзистенциональных хозяйственных ресурсов человека (трудовая мобилизации, потребительская аскеза, инновативность) и к радикальным трансформациям социально-экономических институтов.
Чрезвычайно любопытно, что все эти сдвиги носят неравномерный в пространстве и времени характер. Известно, что с 8500 г. до Р.Х. по 1450 г. Западная Европа была наименее развитой частью Евразии (исключая античные государства). Экономические расчеты показывают, что даже в 1800 г. ВНП на душу населения Китая и Индии (в долл. и ценах США 1960 г.) был не ниже, чем в Западной Европе [Павлов, 1979]. В Китае уже в XIV в. имелись материальные (технологические) и финансово-торговые предпосылки капитализма. Но в Китае преобладало циклическое восприятие времени, согласно которому периоды процветания и развития неизбежно сменяются временами превратностей и катастроф. Зачем же тогда безгранично наращивать производство, потребление и денежное богатство? Капиталистический принцип непрерывного самовозрастания стоимости (капитала) мог базироваться только на утвердившейся в Европе через 5 веков идее линейного времени или бесконечного прогресса, в парадигме которого будущее как цель есть количественно улучшенное настоящее (количественный рост производства, благосостояния и доходов).
Исходным пунктом Нового времени и капитализма явился рационализм — убеждение в способности разума познавать и организовывать истину независимо от Божественного Откровения. Развернутое философское обоснование парадигмы Модерна представил Р. Декарт в XVI в. Разум, считал он, поделил все существующее на res cognates (вещи познающие) и res extensa (вещи внешние). Внешние вещи подлежат познанию и эксплуатации субъектом: мир теряет онтологический статус подлинности античного Космоса и христианского Дара и становится объектом проектирований и вменений познающего субъекта. Онтологическим статусом реальности наделяется субъективная способность изолированного индивида к познанию и действию. По характерному утверждению Гегеля, «самим Провидением» именно на Запад «возложена задача...свободно творить в мире, исходя из субъективного самосознания» [Гегель. Философия истории, 323] — то есть только на основе подобного мироощущения можно овладеть миром и последовательно присвоить его. Что будет с «объектами» западной экспансии — другими, не «всемирно-историческими народами» Гегеля не слишком беспокоит.
Таким образом, даже такая «материалистическая» формация как капитализм может быть определена и понята только на фоне изменений религиозно-философской картины мира в сознании человека. Экономика есть порождение человеческого духа в той же мере как искусство, наука или любая иная форма деятельности личности. Экономический продукт — это не просто вещь, его реальный статус превышает его физическое, материальное бытие. Если исключить из познания личностно-исторический момент (например, различные значения благ в традиционном и постмодернистском обществах), то хозяйственные блага будут равнозначны любому натуральному неодушевленному предмету. В конечном счете, экономика предстает перед нами как воплощение определенного мировоззрения людей, создавших неповторимые и уникальные исторические типы хозяйства.
Здесь как будто бы уместно возражение о решающей роли объективных и материальных факторов экономической деятельности — уровне развития производительных сил, общественных институтов, технологий или ограничений со стороны природно-географических условий хозяйствования. Эскалация подобного подхода влечет за собой фатализм и детерминизм. Организация хозяйственного процесса, которая утверждается за материальными факторами, есть в той же мере отрицание свободы личности, как и вся общественно — хозяйственная система, к которой она принадлежит. Материальные условия хозяйствования действительно направляют жизнь личности по определенному конкретно-историческому руслу, полагают материальные границы ее жизнеобеспечения. Но в этом контексте субъект сам определяет свое ценностное содержание. Любая система объективных законов и отношений есть целый спектр культурных и нравственных самоопределений личности, пучок различных возможностей исторического развития.
Итак, глубинными причинами экономических трансформаций оказываются антропологические сдвиги дискретного характера. Раз уж мы стали на точку зрения дискретности общественно — хозяйственных метаморфоз, то это побуждает ставить вопрос об особой динамике трансграничных процессов.
Трансграничные переходы — это эпохи расходящихся направлений исторического развития. В огромной по своим размерам и разнообразной по своим направлениям проблематике экономических трансформаций можно увидеть две основные модели трансграничных переходов, независимых от исторического горизонта рассмотрения и масштаба событий.
1) Смена целеполагания и появление новых доминирующих типов личности в экономике («Верхнепалеолитическая революция», «Неолитическая революция», «Городская революция», «Революция Осевого времени», «Революция сеньоров», буржуазные революции и др.). Что касается термина «революция», то он заостряет внимание на качественной природе подобных сдвигов. Но, что интересно, означенные «революции» проходили в течение тысячелетий или столетий, они являются, скорее, историческими эпохами, а никак не краткосрочными и функциональными «переходными периодами» между старым и новым. К примеру, эпохе господства капитализма предшествовал «Долгий 16 век» — длительная эпоха слома Старого феодального христианского порядка Новым протобуржуазным порядком, охватившая такие события как Реформация и религиозные войны, Великие географические открытия и появление системных операторов мирового рынка, образование национальных государств и их союз с четвертым сословием.
2) Формирование новых технико-экономических парадигм и новых центров развития в периферийных зонах мирового хозяйства. Оригинальная концепция мировой динамики, разработанная Л.Г. Бадалян и В.Ф. Криворотовым, показывает значение т.н. «неудобий» или слабо освоенных геоклиматических зон при смене мировых лидеров [Бадалян, Криворотов, 2012] . Постепенное накопление ресурсных дисбалансов и падение отдачи от доминантного энергоносителя приводит к истощению сил прежнего Центра развития и к росту ограничений прежней политико-экономической модели. Тогда начинается хозяйственное освоение «неудобий», ранее бывших периферийными зонами мировой экономики. В заимствованный у прежнего Центра пакет социальных и технологических инноваций вносятся изменения, отвечающие особенностям данного месторазвития и затем постепенно происходит скачок к качественно иному уровню энергооснащенности и производительности. Если британская промышленная и торговая гегемония базировалась на «экономике угля и пара», то следующий мировой доминант США выстроили свою гегемонию на основе «экономики нефти», массового автомобилестроения и шоссейных дорог, связавших во едино гигантские неосвоенные пространства этой страны. Аналогичные механизмы роста экономической ценности неосвоенных «неудобий», выяснили Бадалян и Криворотов, действовали и во времена европейского Средневековья, что послужило прологом к торговой гегемонии Голландии [Бадалян, Криворотов, 2012].
Что дают подобные исторические экскурсы для понимания динамики трансграничных процессов? Мы ровным счетом ничего не поймем, если не увидим, что трансграничные переходы порой представляют собой «Темные века» мировой истории — периоды нисходящих, а то и тупиковых линий развития, сопровождающиеся коллапсами и уходом из истории целых народов, войнами и социальными потрясениями. Рождение новых антропологических типов в доисторические эпохи проходило в условиях экологических катастроф и массовых вымираний людей; гуманизм мыслителей и пророков «Осевого времени» был ответом на безжалостные даже по нашим меркам войны той эпохи; т.н. «катастрофа поздней античности» привела к исчезновению римлян и италиков. Становление капитализма проходило в условиях непрерывных войн, социальных коллизий и глубоких изменений человеческой личности. Далее, трансграничные переходы сопровождаются затяжным торможением развития производительных сил. Промышленная революция в Англии произошла в конце XVIII — первой половине XIX вв., через столетие после возникновения капиталистической формации.
Датский историк Ж. Ромейн обратил внимание на предысторию индустриальных достижений XX в. Шквал базисных инноваций, фордизм и общество потребления возникли вследствие 50-летнего периода катастроф, охватившего две мировые войны, несколько революций, крах империй и слом старого буржуазно-аристократического порядка в Европе. Решающее значение для массового внедрения в экономику технологических инноваций имел внешний стимулирующий эффект двух мировых войн. В итоге Ромейн сформулировал «закон перерывов прогресса», согласно которому после исчерпания возможностей прежней модели развития наступает «водораздельная эпоха» или перерыв в развитии [Бадалян, Криворотов, 2012], в ходе которого формируются новые социально-экономические парадигмы, появляются новые исторические субъекты и возникают новые зоны экономического роста.
Перерывы прогресса самым ярчайшим образом показывают дискретную природу трансграничных процессов, никак не вписывающихся в линейную схему истории. По оценке А.П. Назаретяна, историки антропогенеза (и, очевидно, все историки) «вынуждены отказаться от красивого образа мраморной лестницы», поскольку они имеют дело «вообще не с линией (хотя бы и с ломаной), а с ветвистым деревом и даже с кустом» одновременно существующих и расходящихся направлений развития, большая часть из которых попадает в «эволюционные тупики» [Назаретян, 2004].
Победа в истории восходящих или нисходящих направлений развития всецело определена субъектным фактором. Проведенное нами исследование выявило две формы трансграничных переходов. 1. Переход к новой парадигме хозяйственного развития происходит в условиях лавинообразного нарастания хаоса и потери управляемости общественными процессами («время жестоких чудес», по С. Лему) и приводит к смене исторических субъектов (переход от античности к феодализму, переход от христианства и феодализма к Модерну и капитализму в Западной Европе, переход к социализму в России и др.). 2. Переход к новой парадигме возглавляется и «приватизируется» частью прежней управленческой элиты, которая сохраняет свои политико-экономические ресурсы и инициирует общественно-хозяйственные сдвиги (Христианизация Восточной Римской империи и ее метаморфоза в новый христианский тип общественно — хозяйственного устройства, реставрация Мэйдзи в Японии и др.).
Иной раз бывает и так: система достигает своих пределов, но не исчезает, а продолжает движение по своим границам. Подобная ситуация просматривается в ходе системного кризиса современного капитализма.
Современный мировой кризис разворачивается как череда кризисов на границах капитализма. Из всей палитры разнообразных определений капитализма нашему рассмотрению наиболее близка трактовка А.И. Фурсова. Капитал как самовозрастающая стоимость не имеет в себе границ, его природа требует беспредельного увеличения. Чтобы капитализм стал общественной системой, считает Фурсов, должна быть выстроена система ограничений, которая ограничивает тотальную экспансию капитала в его же долгосрочных интересах [Фурсов, 2013]. Государство, контрциклическое регулирование экономики, массовое образование и наука — эти некапиталистические по своей природе институты образуют границы капитализма, обеспечивают ему долговременный экономический рост и расширение рынков сбыта.
Как было сказано, движение любой вещи есть единство ее нестановящейся основы или принципа движения, и непрерывного становления. Коль скоро это так, то мы можем дать такое определение движения капитализма. Капитализм как принцип есть интенция капитала к бесконечному возрастанию; капитализм как исторически преходящее становление есть движение капитала к свои территориальным, институциональным, культурным и технологическим границам. А теперь постараемся привести аргументы в пользу того, что современный капитализм исчерпал свои пределы развития и достиг собственных границ.
— Отрицательный антропологический сдвиг, который находит свое выражение в снятии этических долженствований с экономических практик и подмены традиционной буржуазной ценности «профессионального призвания» финансовым успехом, в росте «постматериалистических мотиваций», ведущих к деформации самой природы человека и к антропологической катастрофе.
— Близок предел территориальной экспансии: большая часть мировых территорий и рынков освоена капитализмом;
—Достигнут предел институциональной экспансии: экспорт институтов капитализма приобрел всемирный масштаб;
— Национальные государства во многом «приватизированы» капиталом. Государство утрачивает свой надрыночный статус, оно становится корпорацией по предоставлению услуг и куратором финансовых потоков. В итоге грани между бюрократией, топ — менеджерами и капиталистами постепенно стираются и возникает феноменом, названный К. Марксом «всеобщей частной собственностью». Чиновники становятся капиталистами, и, наоборот, капиталисты — чиновниками.
— Капитал преодолел границы, ранее отделявшие его от культуры, науки, образования. Науке и образованию вменяется статус рыночных благ, интеллектуальные блага превращаются в интеллектуальные активы бизнеса, а университеты организуются по типу административно-рыночных корпораций. Данная коллизия осмыслена в теории когнитивного капитализма А. Горца [Горц, 2010].
Макроэкономические и инновационно-технологические возможности капитализма также близки к исчерпанию:
— Лавинообразно нарастают и приближаются к своему пределу макроэкономические и финансовые дисбалансы. Такой разбалансированности основных воспроизводственных пропорций история капитализма, по видимому, еще не знала.
— Исчерпание пределов роста «экономики нефти» и расцвет «пустотелой экономики». Очередные пики цен на нефть выражают не динамику реальной экономики, а конъюнктуру рынков спекулятивного капитала. Взамен мировой гегемон (США) построил т.н. «пустотелую экономику», основанную на дирижизме финансовых и торговых потоков, и предоставлении услуг [Бадалян, Криворотов, 2012].
— Макроэкономические шоки более не стимулируют технологические инновации. Капиталистические корпорации сумели экстернализировать производственные издержки и риски за счет создания глобальных товаропроизводящих цепочек, расквартированных по всему миру. Взамен была утеряна возможность оперативной реакции национальных экономик стран Центра на стагфляционные шоки посредством реконструкции основных фондов.
— В условиях финансовых дефицитов ощущается явная нехватка ресурсов для технологического рывка на базе шестого технологического уклада. Природа новейших «трансформирующих технологий» такова, что для их массового внедрения требуются широкомасштабные инвестиции и мобилизационные проекты, которые современный капитализм обеспечить не может. Развитие новейших технологий носит пока анклавный характер.
— Западная технологическая парадигма, базировавшаяся на замене живого труда овеществленным и непрерывном прогрессе техники, незаметно, но планомерно вытесняется Восточной парадигмой, основанной на получении кооперационного эффекта от управления большими массами людей. Об этом свидетельствуют стратегии ведущих акторов мировой экономики, формирующие мега-рынки с населением в 300–500 млн человек и проистекающими отсюда возможностями получать эффекты от сбыта, масштаба и логистики при построении производственно-сбытовых цепочек.
— Угасание духа инновационного предпринимательства. Организационные сетевые инновации и рационализация улучшающих нововведений более привлекательны для бизнеса, чем радикальные инновации, основанные на фундаментальных открытиях. Косвенным подтверждением тому является популярная в академических и политических кругах идея создания эффективных национальных инновационных систем, которые призваны восполнить дефициты предпринимательских мотиваций. Здесь показательна сама постановка вопроса о замене антропологической стихии творчества «институтами», оптимизирующими инновационный процесс.
Именно оптимизация оказывается ключевым термином для уяснения природы «граничного капитализма», пуантой всей системы современного капитализма. Полная стандартизация, максимальный контроль и эффективность управления потоками материальных благ и финансов, организационные «слияния и поглощения» в сферах экономики, интеллекта, культуры и науки позволяют владельцам активов и администраторам максимизировать свои доходы и власть. Непрерывные реструктуризации и оптимизации перераспределяют доходы в пользу элит и переносят в отдаленную перспективу назревший переход национальных хозяйств к новой инновационно-технологической парадигме.
Рассуждая теоретически, капитализм может двигаться по своим границам, непрерывно перераспределяя доходы, оптимизируя процессы и умножая институты, сколь угодно долго. Движение по границе бесконечно.
С объективной точки зрения, ныне просматриваются три экзогенные тенденции, которые могут поставить под угрозу историческую гегемонию капитализма и запустить творческие процессы становления новых хозяйственных миров.
1. Демографический бум в странах мировой периферии и новые великие переселения народов в условиях депопуляции автохтонных народов Европы.
2. Перемещение центров мирового развития в Юго-Восточную Азию и связанные с этим метаморфозы мирохозяйственного порядка.
3.Деглобализация, формирование самодостаточных региональных экономик и антикапиталистических альтернатив на базе традиционных ценностей. С другой стороны, возникновение мощных региональных союзов усилит мировую конкуренцию и может вызвать эскалацию войн и конфликтов. «Закон перерывов прогресса» вновь может стать актуальным.
Что же касается эндогенных факторов или социально-экономических противоречий капитализма, то их усиление, вероятно, будет идти по линии сжатия совокупного спроса вследствие исчерпания пределов искусственного перекредитования всех сегментов экономики, демонтажа социальных государств и построения пирамидальной структуры власти-собственности с неожреческой властью новых когнитивных элит. В макроэкономическом отношении весьма перспективна концепция экономического кризиса капитализма, развиваемая М.Л. Хазиным и А.Б. Кобяковым [Кобяков, Хазин, 2003].
О смысле истории (вместо заключения). Ряд методологических, исторических и экономических вопросов о граничных параметрах общественных систем и процессов был дан в статье лишь эскизно, и требует дальнейшей проработки. Главный вопрос, который может возникнуть в завершение моих рассуждений о границе, пожалуй, такой. В чем состоит смысл всех этих многообразных граничных и трансграничных движений и переходов, темных веков и перерывов прогресса? В чем, следовательно, смысл истории? Если мы решим, что смысл истории лежит в самой истории, то это равнозначно тому, что у истории нет смысла. История предстанет перед нами как бесконечно и хаотично расползающаяся по мирозданию «банка с пауками», да и только. Если же у истории есть смысл, то он должен быть пределом для всего исторического движения, и, следовательно, быть вне истории. Разработка этой проблемы касается метафизического плана и хода истории.
Несмотря на универсальность материальных условий воспроизводства жизни, в основе хозяйственных систем лежит разное понимание человека и его отношения к другому человеку, к природе и к обществу, к роли, которую человек должен исполнить в истории. Ответами на эти вопросы стали религиозно-этические системы христианства, ислама, буддизма [Нарочницкая, 2005], а также мировые идеологии — коммунизм и либерализм.
В христианстве смысл и оправдание истории видится в спасении человечества через искупление грехов. Критерием положительного содержания истории является нравственное совершенствование человечества и духовное преображение мира, а не его самодостаточное прогрессирующее развитие. Истинной причиной кризисов и катастроф христианская эсхатология считает апостасию (отступление человека от Христовой истины), что завершится царством Антихриста, который будет окончательно побежден Христом в Его втором пришествии. Зло, совершая в мире «тайну беззакония», уводит человечество от творческого разнообразия «цветущей сложности», по К. Леонтьеву — к безрелигиозному упростительному всесмешению. Первопричины апостасийных, равно как и онтологически положительных, стадий мировой истории раскрываются в сочинениях русских мыслителей Л.А. Тихомирова и П.А. Флоренского. Тихомиров сводил религиозно-философские основы истории к борьбе и взаимопроникновению двух главных смыслов жизни — к поиску Царства Божия (христианство, ислам, учения Моисея и ветхозаветных пророков) и к созданию царства человеческого (идея самосущной природы в пантеизме, принцип автономии человека и рационализация мира в марксизме и либерализме). Различные комбинации этих двух начал образуют базисные структуры для всех духовно-материальных процессов истории [Тихомиров, 2000]. Аналогичный подход к познанию смысла истории предложил Флоренский, на материале истории искусства раскрывший противостояние двух формообразующих эонов истории — Средневековья (Христианства) и Возрождения (Нового времени) [Флоренский, 1993].
Современный исследователь С.В. Чесноков, интерпретируя идеи Павла Флоренского, рассматривает мировую историю как своего рода «чересполосицу» — чередование цивилизаций, основанных на принципах теоцентризма, идеализма, холизма и воспроизводства жизни и цивилизаций, базирующихся на гуманизме, материализме, индивидуализме и производстве прибыли [Чесноков, 2013]. При всей условности подобных типологий общественного развития, раз уж мы взялись за их формулировку, то это означает, что история в целом должна быть универсальна и непрерывна, а трансграничные переходы должны сохранять свое смысловое ядро и в области духа, и в области экономики.
Христианское толкование истории раскрывает разные степени духовной высоты или, по выражению П. Флоренского, «общую вертикаль многих подъемов и спусков» для всех хозяйственных типов и общественных систем. В синергии божественного начала и человеческой воли рождается творческий вселенский статус человека — «существа, в котором сущее преодолевает свою границу» [Казин, 2000]. Утвердить творческий статус человека особенно важно сегодня, в условиях тупиков «инновационной экономики». Между тем одна из исходных интуиций христианства — это интуиция дара творчества, полученного человеком от Бога. Идея бескорыстного соучастия человека в творении вслед за Творцом дана в религиозных текстах:
— первочеловек получил силу от Создателя дать имена всем зверям полевым и птицам небесным [Быт. 2: 19], т.е. силу познать и определить их место в мироздании;
— по слову Спасителя мира, «Верующий в меня, дела, которые Я творю, и он сотворит, и больше их сотворит» [Ин. 14:12]. Здесь просматривается исток творческой задачи человека в мире. Человеку, считал протоиерей Сергий Булгаков, подобает относиться к окружающему миру «как к саду Божьему, к возделыванию которого он призван» [Булгаков, 1991].
— Когда апостол Павел был «восхищен до третьего неба», он услышал «неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» [2 Кор. 12, 2–4]. Более подробный рассказ о восхождении человека — уже на семь небес — мы находим в древнерусских апокрифических сказаниях «Книга Еноха» и «Видение пророка Исайи» [Апокрифы Древней Руси, 2008]. Можно только предугадывать творческую задачу человека в Царствии Небесном и благодарить Творца за дарованный архетип творчества.
С христианской точки зрения хозяйственная задача человека состоит не в восстановлении наличного бытия, но в творческом превышении его, в воспроизводстве жизни — в реализации принципа человеческого домостроения как проекции своего первообраза, Божественного домостроения. Домостроение, несмотря на свою всеохватывющую всеобщность, содержит в себе и нечто максимально личное для человека — в качестве домостроя каждой семьи, любой отдельно взятой человеческой личности.
И вот на этом пути хозяйственного творчества неизбежны трансграничные переходы: взлеты, падения, переломы и повороты развития, катастрофы и перерывы прогресса, сопровождаемые конфликтами ценностей и сменой целеполагания, положительными или отрицательными антропологическими сдвигами. В конечном счете, умалением или возрастанием духовного качества эпохи и человека. Сегодня, когда либеральный цикл истории завершен, а экономический демонизм современности навязывает нам бытие без целеполагания или смысла, требуется восстановление утраченного положительного содержания целеполагания, как и национального самосознания в целом. Для ученого на первый план выходит категория истины — в ее резонансе с онтологической подлинностью и с должным (добром).
Наступившее время кризисов — это время преодоления границ. Мир, Россия, хозяйство оказались в зоне пограничья, в области «между» уходящим старым и неопределенным иным. В ситуации неизбежной борьбы с хаосом за смысл. Как выразился Ницше, «когда видишь границу, которая рассекает целостность мира и становишься свидетелем чудовищных битв и катастроф — ты не можешь не участвовать в них». |
