|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (47), 2013 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Прокопьев В. Н.
заведующий кафедрой экономической теории Читинского института (филиала)
Байкальского государственного университета экономики и права,
кандидат экономических наук, доцент
| |
| | | | | В статье исследованы и обобщены выделяемые в различных теориях факторы, обусловливающие негативные мотивации к эффективной экономической деятельности в отношениях частной собственности | | Ключевые слова: частная собственность, мотивация, мотивационный комплекс, экономическая реформа | | УДК 330.111.6; ББК 65.011.21 Стр: 120 - 124 |
Четверть века назад, когда в России, как и в других бывших социалистических странах, стали разворачиваться радикальные системные преобразования, в качестве аксиоматического принимался тезис о частной собственности, как главном институциональном условии создания рыночной экономики. Очевидными считались и представления о том, что данная форма присвоения самой своей сутью обусловливает сильные мотивации к эффективному хозяйствованию. Логика представлялась простой: с одной стороны, независимый ни от кого частник знает, что за неудачные результаты своей деятельности ему придется ответить уменьшением своего имущества, а, с другой стороны, нахождение правильных решений и их реализация увеличивает благосостояние и позволяет полнее удовлетворять свои потребности. Следовательно, частник всегда будет стремиться к максимально возможному превышению полезных результатов над затратами редких ресурсов. При этом механизмы рынка будут способствовать трансформации эгоистических мотивов в альтруистические результаты в общественном масштабе.
Однако болезненные и противоречивые последствия осуществленных преобразований заставляют признать как минимум неполноту приведенной логической схемы. В предлагаемой статье предпринята попытка выявления недостающих звеньев, поскольку это необходимо не только для получения комплексной картины, но и для понимания сути проблем, возникших в ходе системных преобразований в нашей стране.
Оттолкнемся от того факта, что ортодоксальная неоклассика, несмотря на массированную критику со стороны неоинституционализма, продолжает оставаться в роли базовой исследовательской программы, в том числе и для неоинституционализма, воспринявшего из неоклассики принцип методологического индивидуализма. Опирающаяся на этот принцип модель homo oeconomicus сосредотачивается как раз на тех характеристиках человека, которые и подводят к выводам о естественном характере частной собственности. Несмотря на значительный эвристический и познавательный потенциал данной модели, сегодня стала очевидной и ее жесткая ограниченность. Сторонники модели утверждают, что человек в ней представлен таким, каков он есть в реальности. Но представления о человеке в ней, с одной стороны, до предела упрощены, а, с другой — описаны со значительным преувеличением. Фактически здесь представлены только две характеристики человека: рациональность (абсолютная информированность и расчетливость, позволяющая вычислять оптимальные действия) и эгоизм (весь мотивационный комплекс сводится к стремлению к личному обогащению).
Как правило, экономисты, признающие ограниченность неоклассической парадигмы, перспективы преодоления обозначившихся теоретических проблем и достижения комплексности главным образом связывают с выходом на площади сопредельных наук. Речь идет не о пресловутом экономическом империализме, «исправляющем» эти площади, а о противоположном подходе — принимающем ту информацию из других научных дисциплин, которая позволяет исправить собственные дефекты.
Наряду с юридическими, культурными, политическими и другими факторами рассматриваются психологические аспекты экономической деятельности. Сегодня нас не могут удовлетворить уверения ортодоксальных либералов о том, что способности индивида оценить ожидаемую полезность и вычислить минимальные затраты можно считать достаточными «психологическими» характеристиками. Мысль о том, что «чувства имеют значение» в экономическом анализе, все чаще актуализируется. Так Э. Фуруботн и Р. Рихтер заявляют: «Факт эмоциональной предрасположенности людей всегда необходимо принимать в расчет [16]. Правда, этот конструктивный призыв самими авторами развит слабо, они ограничились ссылками на положения М. Вебера, Г. Зиммеля, Д. Норта, К. Поппера и др. о значении «укоренившихся привычек», доверия, идеологии и предшествующего исторического развития.
Более целесообразным нам видится обращение к тому, что представителями смежных общественных наук уже достаточно давно предпринимаются попытки сопоставления психологических и экономических проблем. Наиболее показательными в этом отношении можно признать работы представителей французского постмодернизма (П. Бурдье, Ж. Бодрийяр) и так называемой Франкфуртской школы (Г. Маркузе, Ю. Хабермас, Э. Фромм). Практически все названные ученые остро критически относятся к неоклассической экономике, а наиболее близкой к раскрытию мотивационных комплексов считают марксистскую политэкономию. Данные авторы опираются в основном на концепцию отчуждения, сформулированную Марксом в ранних работах.
В «Экономическо-философских рукописях 1844 г.» Маркс заявляет: «Политическая экономия исходит из факта частной собственности. Объяснения ее она нам не дает» [6]. Далее он говорит, что экономические законы следует рассматривать как вытекающие «из самого существа частной собственности». Проникая в это существо, Маркс в качестве отправного пункта берет политико-экономический факт отчуждения, проявляющегося в четырех формах:
1) Отчуждение от продукта труда («Предмет, производимый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя»).
2) Отчуждение от процесса труда, самоотчуждение («Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения других потребностей, нежели потребность в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы»).
3) Отчуждение от своей родовой сущности (Человек в отличие от животных делает свою жизнь «предметом своей воли и своего сознания», но отчужденность заставляет превращать жизнь лишь в средство для удовлетворения одной потребности, «потребности в сохранении физического существования»).
4) Отчуждение от других людей (Если человек «относится к своей собственной деятельности как к деятельности подневольной, то он относится к ней как к деятельности, находящейся на службе другому человеку, ему подвластной, подчиненной его принуждению и игу») [6].
Мы видим, что отчуждение предстает как фактор, определяющий характер и силу мотивов и стимулов участников хозяйственных процессов. Отчуждение — это восприятие субъектами окружающей действительности — контрагентов, конкурентов, общества в целом, природы и даже собственной жизни — как довлеющей, противостоящей внешней силы. С одной стороны, отчуждение заставляет людей трудиться, но, с другой стороны, оно обусловливает то, что люди избегают труда.
Обратим внимание на то, что в марксизме существует концепция, в рамках которой экономическое содержание собственности определяется как система отношений присвоения — отчуждения средств производства [10]. В соответствии с этой концепцией люди, чтобы преодолеть или ослабить отчуждение, т.е. противостояние, присваивают ресурсы, превращают их в объекты своей воли. Присвоение одновременно предполагает отчуждение. Другими словами, присвоение объектов одним субъектом означает, что все остальные субъекты относятся теперь к данному благу как к чужому.
По мнению Маркса, частное присвоение налагает печать на все общество, на жизнь и деятельность всех его членов. И смысл этой «печати» заключается именно в отчуждении. Причем эта «печать» касается не только рабочих, для которых труд есть деятельность отчуждения, но и не-рабочих, т.е. капиталистов. Для последних данная форма общения становится состоянием отчуждения. Присвоение не означает снятие отчуждения даже у тех, кто осуществляет это присвоение: «Чем меньше ты ешь, пьешь..., думаешь, любишь..., тем больше становится твое сокровище..., твой капитал. Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности» [6].
Напомним, что немарксистские теории, как правило, исходят из того, что накопление собственности, увеличение имущественных комплексов есть факт нормальный и естественный. Маркс показывает оборотную сторону этой медали — накопительство уводит и отдаляет человека от его родовой сущности, от удовлетворенности своей жизнью.
Американский ученый А. Мегилл отнес концепцию отчуждения к важнейшим открытиям Маркса (наряду с открытием иррационального характера рыночных отношений) [9]. Э. Фромм увидел в этой концепции предвосхищение Марксом многих положений теории Фрейда и психоанализа в целом [13]. Фромм пришел к выводу о том, что человеческое состояние принимает одну из двух форм — модус бытия либо модус обладания. В современном западном обществе, по его убеждению, господствует модус обладания, определяемый стремлением к приобретению собственности, ее сохранению, приумножению (путем извлечения прибыли). Все это, в конечном счете, служит тому, чтобы становиться предметом восхищения и зависти [12]. Фромм убежден, что это является важнейшей причиной распространения многочисленных неврозов (повышенной обеспокоенности, тревожности, чувства одиночества, бессмысленности существования и т.д.), поскольку идет в ущерб бытию. Под бытием он понимал то, что Маркс называл реализацией родовой сущности человека, т.е. стремление к самопознанию, личностному росту и реализации творческого потенциала.
В данном случае уместно вспомнить модель «Пирамида Маслоу» [8], которую часто воспроизводят в современных учебниках по экономической теории для иллюстрации разнообразия потребностей по содержанию и интенсивности. На самом деле неоклассическая теория способна описать лишь потребности, отнесенные А. Маслоу к двум самым нижним уровням, — физиологические. Социальные потребности (третий и четвертый уровни), а уж тем более потребности в самоактуализации (высший уровень), функциями полезности в принципе не могут быть описаны. Законам Госсена их удовлетворение не подчиняется. Относительно недавно попытки введения социальных потребностей в экономический анализ были предприняты Дж. Акерлофом. Этот ученый включил в функции полезности в качестве аргумента самоидентификацию и нормативные представления субъектов о принципах собственного поведения [15]. Безусловно, это плодотворный подход. Однако характерная для мэйнстрима формализация, которой ему не удалось избежать, не дает полной картины. Мы считаем, что в современный период социальные потребности и потребности самоактуализации требуют максимально внимательного отношения. Именно эти потребности и определяют то, что Маркс назвал родовой сущностью человека. Реализация именно этих потребностей и лежит в основе научно-технического, социального, культурного прогресса.
В исследовании отношений собственности учет характера потребностей имеет существенное значение. Традиционно экономическая наука сосредотачивается на производственных ресурсах как на основных объектах отношений собственности. Однако нельзя упускать из виду и непосредственные потребности субъектов таких отношений. Фактически в данном случае речь идет о благах, присваиваемых для удовлетворения этих потребностей. Мы считаем, что в современных условиях значение данного фактора возрастает. И это имеет отношение к особенностям развития частной собственности в текущий период.
Напомним, что в советский период личная собственность отделялась теоретически от частной собственности. Объектом личной собственности могут быть лишь потребительские блага, а не производственные ресурсы (средства производства). В неоклассической теории такого разделения не проводят, однако подразумевается, что собственность домашних хозяйств по этим же признакам отличается от собственности предпринимательских фирм. Анализ функционирования домашних хозяйств как потребителей отделяется от анализа фирмы. Очевидно, что основания для этого имеются, поскольку закономерности при наличии многочисленных сходств существенно отличаются. В данной связи мы считаем правомерной актуализацию проблемы личной (потребительской) собственности [14]. В данной связи оттолкнемся от двух фактов:
1) Критики марксизма в качестве одного из наиболее убедительных своих аргументов воспринимают то обстоятельство, что прогноз об абсолютном обнищании трудящихся классов не сбылся. Благосостояние большинства членов обществ развитых стран существенно возросло и в количественном, и особенно в качественном планах. Поэтому говорить сегодня о том, что пролетариям нечего терять кроме своих цепей, нельзя. Кроме того, рост благосостояния проявляется и в увеличении количества свободного от труда времени. А Маркс считал именно этот фактор — увеличение свободного времени и избавление от тяжкого изнуряющего труда — необходимым условием социального прогресса, движения к коммунизму.
2) В 1990-е гг. проявился ряд обстоятельств, на основании которых стали утверждать, что формируется новое явление, которое обозначили термином «новая экономика». В качестве основных его признаков называют наряду с указанными факторами изменения характера труда и изменения в сфере потребления. На этом моменте остановимся подробнее.
В соответствующих работах, как правило, отмечается, что базовые витальные потребности основной части общества удовлетворены в достаточной мере. В соответствии с моделью Маслоу наступает этап реализации социальных потребностей в общении, занятии позиций в общественной иерархии и т.д. Однако эти процессы проходят опять-таки в сфере материального потребления и посредством ее.
Базовые потребности носят массовый характер, поскольку они у всех практически одинаковы. Люди действуют в соответствии с простым алгоритмом: «Быть сытым, одетым, здоровым, быть, как все». Как отмечает А. Долгин, с моделированием и анализом деятельности людей, направленной на удовлетворение таких потребностей, неоклассическая теория справляется недурно. Однако в «новой экономике» действуют люди, обеспечившие себе базовый уровень благоденствия. С просчитыванием их действий современная экономическая наука справляется значительно менее успешно [5]. Здесь, подчеркивает Долгин, необходимо учитывать данные из области психики и социальной психологии, поскольку требуется проникновение на уровень межличностных коммуникаций.
Исследуя такие коммуникации, данный автор выявляет и анализирует новый в современных условиях институт — систему коллаборативной, или клубной, фильтрации. Смысл состоит в следующем. С одной стороны, индивиды стремятся к достижению уникальности (для самоутверждения и обеспечения стабильного спроса на свои услуги); с другой стороны, им необходимы те самые другие люди, признающие такую уникальность. Иными словами, каждому индивиду требуется влиться в определенное сообщество. Для такого вхождения необходимы знаки, подтверждающие соответствие данного субъекта требованиям конкретного сообщества. Роль знаков, или символов, играют обычные потребительские товары. Однако с тех времен, когда Э. Чемберлин обнаружил феномен монополистической конкуренции, «обычные» товары приобретают, благодаря дифференциации, уникальные свойства. Такие свойства и используются людьми для подачи сигналов. Однако проблемы асимметричной информации и когнитивной ограниченности затрудняют само нахождение нужных сообществ и определение требуемых для вступления в такое «общество по интересам» товаров-знаков. Разрешение данной проблемы, по мнению Долгина, происходит в современных условиях в коммуникациях («клубных фильтрах») через форумы и блоги Интернета. Не углубляясь в данный дискурс, выделим три его положения.
1) Благодаря «прихотливости» современных «консьюмеров», ценящих не столько потребительские качества обычных товаров, сколько их «семиотический» потенциал, производители, а в еще большей степени операторы розничной торговли получают возможность для увеличения нормы прибыли в сотни процентов. Это и оказывается одним из факторов возрастания имущественной дифференциации, наблюдаемой сегодня почти во всех странах.
2) Современное потребительское поведение описано уже достаточно давно в работах Т. Веблена («демонстративная расточительность, или престижное потребление») [3] и Ж. Батая («истребление ресурсов») [1]. Однако эти авторы соответствующие эффекты рассматривали как проявление иррациональности и неэффективности.
3) Признавая справедливость критики Веблена, Батая и теоретиков «общества потребления», Долгин ставит перед собой задачу осуществления позитивного подхода (описать «как есть»). В то же время он пытается найти основания для оптимистических коннотаций и находит их в следующем. Во-первых, «клубная фильтрация» способствует снижению издержек поиска информации и неблагоприятного отбора. Во-вторых, данная система позволяет повысить эффективность использования свободного времени, в том числе и для реализации креативного потенциала.
Однако мы считаем целесообразным остановиться на критических положениях теории «общества потребления». Обратимся к двум широко известным работам Г. Маркузе и Ж. Бодрийяра. Так, Г. Маркузе [7], соглашаясь с теми доводами, что производственная эффективность, степень удовлетворения потребностей и рост свободного времени достигли невиданного в прежние эпохи уровня, остается при убеждении, что проблемы периода «дикого капитализма» в современном обществе сохраняются и даже усиливают свою остроту. Данный автор подчеркивает, что классовые антагонизмы остаются. Выражаются они в том, что субъекты, главной целью которых является максимизация прибыли, продолжают принуждать основную часть общества к изнурительной и отупляющей работе там, где нужда в ней уже отпала. В этом утверждении, наверное, можно усмотреть нежелание автора и симпатизирующих ему читателей «изнурительно» трудиться.
Однако мы считаем, что надо видеть и более глубинные причины того, о чем говорит Маркузе. То, что деятельность индивидов активируется не только исходящими изнутри собственными потребностями, нельзя не признать. Многие из этих потребностей возникают под воздействием внешних факторов. Маркузе интерпретирует это как принуждение. Он считает, что такое принуждение осуществляется с помощью новых средств, вызванных к жизни все тем же восхваляемым всеми научно-техническим прогрессом. Принуждение, как говорит Маркузе, опирается на «сокрушительную эффективность и повышающийся жизненный уровень». Реклама, масс-медиа, поп-культура являются теми инструментами манипулирования и подавления личности, посредством которых людям внушается нацеленность на удовлетворение бесконечно возрастающих материальных и отупляющих релаксационных потребностей. Таким образом, считает Маркузе, выявленный Марксом феномен отчуждения не исчезает, а приобретает изощренно замаскированные возрастающим материальным благосостоянием формы. Современная цивилизация сохраняет репрессивный характер, превратившись в «царство комфортабельной, мирной, умеренной, демократической несвободы». И «одним из самых угнетающих аспектов развитой цивилизации» оказывается рациональный характер его иррациональности [7].
Еще более остро об этой иррациональности говорит Ж. Бодрийяр. Именно он ввел в научный оборот термин «симулякры», означающий символы (вещи, отношения, труд, формы досуга, культурные и моральные ценности и т.д.), свидетельствующие о месте человека в статусной иерархии. В этот термин Бодрийяр внес саркастический смысловой оттенок, подчеркивая то, что потребление приобретает характер симулирования истинной жизни. И этот характер обусловлен наличной общественной системой. В этом отчетливо видится влияние идей Маркса о том, что люди сами производят свою жизнь и то общество, в котором живут (т.е. речь идет о производственных отношениях).
Такое общество избрало себе в качестве безальтернативной целевой установки экономический рост. Повышающееся материальное благосостояние трактуется как вознаграждение за усилия, обеспечивающие этот рост. Очевидно, что данное общество неоднородно — Бодрийяр убежден в невозможности создания однородного общества. Современная социальная стратификация предполагает наличие класса, сосредотачивающего власть и принимающего решения. Сюда относятся те, кто способен обеспечить получение прибыли. Все остальные относятся к классу «безответственных», не обладающих правом принятия решений.
С этими тезисами связано одно оригинальное положение. Бодрийяр не просто показал многочисленные парадоксы потребления симулякров (симулятивного потребления), но и пришел к выводу, что в современных обществах потребление превращается в производительную силу, «затребованную функционированием самой системы, ее процессом воспроизводства и выживания» [2]. Объясняет он это следующим образом. Если на стадии индустриализации рабочая сила эксплуатировалась за минимальное вознаграждение, безо всякого управления, то после того, как система столкнулась с противоречиями перепроизводства, она пошла на «активацию потребностей». Бодрийяр заявляет, что в современном обществе «главную идеологическую роль играет понятие потребности, причем потребность-наслаждение всеми своими гедонистическими преимуществами маскирует объективную реальность потребности-производительной силы. Таким образом, потребность и труд обнаруживаются в качестве двух модальностей одной и той же эксплуатации производительных сил» [2].
Из этого мы можем сделать следующие выводы. То, что экономические системы, базирующиеся на отношениях частной собственности, достигли высокого уровня материального благосостояния субъектов-потребителей, следует признать безусловным фактом (по крайней мере, это относится к среднему классу, считающемуся основным социальным слоем в странах «золотого миллиарда»). Однако это не означает, что данный факт может быть интерпретирован однозначно как бесспорное свидетельство социального и экономического прогресса, обеспечившего освобождение от нужды, угнетенности, несправедливости и т.д. Декларируемый либеральными теориями суверенитет потребителя в значительной мере остается умозрительным, поскольку практика с совершенной очевидностью показывает управляемость человеческими потребностями. И это управление служит целям максимизации денежных доходов тех субъектов отношений собственности, которые получают возможности воздействия на мотивы деятельности людей за счет обладания наиболее производительными ресурсами, каковыми в современный период являются информационные ресурсы. Рост материального благосостояния отнюдь не гарантирует удовлетворенности людей своей жизнью [17].
Это отчетливо показывают кажущиеся, на первый взгляд, парадоксальными результаты социологических опросов, проводимых в России и других постсоциалистических странах [11]. С одной стороны, граждане фиксируют факт повышения своего благосостояния, но, с другой стороны, они негативно оценивают результаты проведенных в стране реформ, в том числе реформы собственности. Вспомним, что в конце 80-х — начале 90-х гг. ХХ в. основная часть нашего общества была обеспокоена личным фактором, что подразумевало потерю интереса. И считалось, что данное обстоятельство обусловлено иррациональностью административно-командной системы, опирающейся на общественную (или «ничейную», или бюрократическую) собственность. Тогда господствовало убеждение в том, что переход к частной собственности обеспечит появление интереса к эффективному хозяйствованию и интереса к жизни вообще.
Изменения в личном благосостоянии, воспринимаемые, по свидетельствам социологических опросов, как положительные, есть. Но отчуждение (которое, конечно, было и при социализме) не исчезло. Оно приняло другие формы и, как мы считаем, усилилось. Происходит это, потому что углубляется и обостряется ощущение и осознание того, что граждане страны, став частными собственниками, не стали суверенными, самостоятельными, равными в правах и возможностях со всеми остальными. При дальнейшей разработке мероприятий экономической политики на всех уровнях необходимо принимать во внимание данные обстоятельства. |
| |
|
|
