|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (47), 2013 | | | | ПРОБЛЕМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ И ПЕРЕХОДА К ИННОВАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКЕ | | | Чеберко Е. Ф.
профессор кафедры экономики предприятия и предпринимательства Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук
Казаков В. А.
соискатель Северо-Западного института Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (г. Санкт-Петербург)
| |
| | | | | Модернизация российской экономики тормозится отсутствием у отечественного бизнеса стимулов к инновационному развитию. Авторы статьи приходят к выводу, что рыночные мотивационные механизмы не обеспечивают формирование потребности предпринимателей в техническом прогрессе. Возникает необходимость использования нерыночных механизмов, прежде всего, социокультурных факторов, которые при этом не идут на смену рыночным и не заменяют, а дополняют их, взаимодействуют с ними | | Ключевые слова: инновация, мотивация, экономика, рынок, культура, конвергенция | | ББК Ю251.20я73+С550.10я73 Стр: 56 - 62 |
В настоящее время человечество столкнулось с целым комплексом проблем, которые безо всяких оговорок угрожают не просто благополучию, а даже самому существованию сегодняшней цивилизации. Связано это с тем, что современные производительные силы и экономические отношения уже не в состоянии в полном объеме решать новые задачи без серьезной трансформации. Противоречие между стоящими перед человечеством вызовами и технологическими возможностями общества адекватно на них отвечать усугубляется самым глубоким после тридцатых годов экономическим кризисом. Сложно однозначно предсказать, преодолён ли он уже или взял паузу для нанесения еще более мощного удара, но уже сегодня его последствия принесли значительный урон как мировой экономике в целом, так и отдельным странам в частности.
Вполне естественно, что выход из сложившейся ситуации начинают искать в инновационном преобразовании ключевых сторон сложившегося на сегодняшний момент социально-экономического уклада. Технический, а затем научно-технический прогресс не раз в прошлом выводил человечество из критического состояния, когда казалось, что ничего не сможет спасти человеческую цивилизацию. И сегодня практически все понимают, что существующие проблемы могут быть решены только на основе перевода экономики на интенсивные рельсы, то есть глубинного преобразования производительных сил и экономических отношений, но не все готовы и способны реализовать сформулированные цели и задачи. Тогда как в условиях системного кризиса это имеет особое значение, потому что именно инновационное обновление общественного производства является материальной основой выхода из депрессивного состояния на стадии низшей точки циклического развития экономики.
Не имеет смысла подробно анализировать антикризисные программы разных стран, чтобы понять стратегическое направление антициклической политики. Достаточно посмотреть, куда направлены основные средства, отпущенные на преодоление кризиса в развитых странах. В США и странах ЕС считают, что главным и в принципе единственным средством выхода из кризиса является переход к новой технологической структуре экономики.
Разительный контраст возникает при сравнении российской и американской программы. В американской конкретно и четко определены направления инновационного развития страны, которые позволяют США быть основным лидером, как в финансировании, так и дальнейшей коммерциализации полученных результатов НИОКР. Правительство США в комплексе рассматривает проблему дальнейшего развития национальной инновационной системы (НИС) и выхода из последнего экономического кризиса, исходя из того, что фундаментальной причиной последних экономических потрясений является исчерпание возможностей пятого технологического уклада и пока не состоявшийся полный переход к шестому укладу. Поэтому окончательный выход из экономического кризиса обеспечит овладение передовыми базисными технологиями, которые позволят им сформировать новый, посткризисный технологический уклад, способный стать основой дальнейшего динамичного экономического роста, сохранит мировое экономическое лидерство, а также смягчит острые социальные проблемы.
Конечно и в США во время кризиса проводились масштабные спасательные мероприятия системообразующих финансовых организаций и промышленных корпораций, но при этом просматривается стратегическая направленность государственной политики на реструктуризацию народного хозяйства на инновационной основе. Президент Б. Обама неоднократно высказывался за рост расходов на науку до 3% ВВП и четко обозначил государственные приоритеты, среди которых инвестирование в фундаментальные и прикладные исследования, улучшение математического и естественнонаучного образования, создание новых стимулов для инновационного бизнеса, поощрение вывода на новые технологические платформы энергетики, транспорта и здравоохранения.
Вполне естественно, что созданная правительством программа выхода из кризиса получила ярко выраженную инновационную направленность, и ее идеи легли в основу принятого закона. «О восстановлении и реинвестировании американской экономики». В 2009 г. увеличение государственных ассигнований на фундаментальную науку составило беспрецедентную за всю историю величину — 18,3 млрд долл. Этот прирост призван удвоить долгосрочные ассигнования трём ключевым государственным структурам, занимающимся фундаментальными исследованиями — Национальному научному фонду, отделу науки Министерства энергетики и научным лабораториям Национального института стандартов и технологии. С помощью роста государственных расходов на фундаментальную науку администрация США рассчитывает добиться принципиальных прорывов в производстве экологически чистой энергии, эффективных электродвигателей для автомобилей, в нанотехнологии, биотехнологии, современных технологиях в обрабатывающей промышленности, беспроводной связи.
В общей сложности на фундаментальные и прикладные исследования, технологические инновации и механизмы их осуществления и внедрения США потратили в 2011 году 405 млрд долл. (34% мировых расходов). Об их роли в мировом научно-техническом потенциале говорят и ключевые показатели — доля в общем количестве зарегистрированных в мире патентов (более 52%), доля полученных в мире нобелевских премий за весь период (более 50% из 549. По оценкам экспертов, из девяти так называемых критических технологий США безусловно лидируют в мире по восьми технологиям (кроме автомобилестроения)1.
Российский аналог мероприятий по выходу из кризиса такой конкретной и жесткой ориентации на инновации не содержал. В целом речь шла не столько о качественной перестройке экономики на основе инноваций, сколько о спасательных работах, направленных на поддержание на плаву как банковского сектора, так и крупного бизнеса.
Одной из важнейших составляющих пакета антикризисных мер, реализованных российским правительством в 2008–2010 гг., стала программа поддержки отдельных предприятий. Ключевым документом при распределении государственной помощи стал «Перечень системообразующих организаций», утвержденный Правительственной комиссией по повышению устойчивости развития российской экономики 25 декабря 2008 г. Официально декларируемым критерием включения предприятий в Перечень была «социальная значимость». В него вошли 294 предприятия различных секторов экономики и весь оборонно-промышленный комплекс (ОПК) в качестве единого субъекта2.
В целом спасательная операция удалась, но с большими издержками. В значительно степени тяжесть ситуации в секторе корпоративного капитала была вызвана серьезными просчетами менеджмента в области заимствования финансовых ресурсов, которое в предкризисные годы осуществлялось в основном за рубежом. Этот долг стремительно стал нарастать с 2005 г. (на 1 января того года он приблизился к 100 млрд дол.). За 2005 г. он увеличился на 68 млрд, за 2006 г. — еще на 89 млрд, за 2007 г. произошел скачок этого долга — он вырос на 171 млрд и достиг на 1 января 2008 г. 425 млрд, из которых долг банков — 164 млрд, а долг предприятий и организаций — 261 млрд дол. США. Причем основная масса заимствований шла отнюдь не на инновационные программы. По экспертным оценкам, примерно половина прироста внешнего долга компаний реального сектора была использована на финансирование сделок по слияниям и поглощениям.
Кризис вызвал острый дефицит ликвидности у банков, предприятий и организаций. российским предприятиям и организациям пришлось изыскивать 100 млрд дол. в год для обслуживания и возврата внешнего долга. Если бы не помощь государства, то вряд ли смогли вовремя рассчитаться с долгами крупнейшие компании России — «Газпром», «Роснефть», Сбербанк, Банк ВТБ, «АвтоВАЗ», «Аэрофлот». Существенную помощь государство оказало также крупнейшим частным нефтяным компаниям, магнитогорскому металлургическому заводу, концерну «Евраз» и др.
Государству для этого пришлось пойти на большое заимствование средств из накопленного за десятилетия резерва, резко сократив международные (золотовалютные) резервы Центрального банка. Во многом поэтому антикризисная программа в России оказалась самой дорогой по отношению к ВВП среди 20 крупнейших держав планеты, представленных на мировом саммите. Без кратковременных займов эта программа оценивается в 25% ВВП — она составила около 10 трлн руб. при ВВП 2008 г. 41 трлн рублей. Для сравнения: Западная Европа и США на свои огромные антикризисные программы, превышающие соответственно 2 млрд евро и 2 млрд дол., затратили только 15% ВВП.
Во многом из-за необходимости отдавать крупные долги экономика наших предприятий и организаций была обескровлена. Они не имели возможности пополнять оборотные средства, вовремя выплачивать внутренние долги, наши банки с трудом давали им деньги. И это явилось одной из причин столь глубокого падения в период кризиса нашего народного хозяйства. Это падение, как известно, было самым глубоким среди 20 ведущих стран мира3. Таким образом, программа поддержки предприятий вылилась не в создание прогрессивной структуры экономики, а в решение проблемы плохих долгов для российских компаний.
Реальный сектор практически ничего не получил, а банки предоставленные государством ресурсы использовали для различного рода манипуляций, получая дополнительные доходы и не только благополучно пережили кризис, но получили немаленькие доходы. По некоторым оценкам речь идет о сотнях миллиардов рублей.
Ни банки, ни крупный бизнес оказались не готовыми, а главное не способными к инновационному поведению. Первые вполне удовлетворились тем доходом, который возник за счет того, что они получили огромные средства с размытой формулировкой направить их на кредитование реального сектора. Со своей стороны реальный сектор, под которым подразумевали крупный бизнес, не проявил значительного интереса к получению кредитных ресурсов для инновационного развития, поскольку и не собирался инвестировать что-то серьезное в экономику своей страны. Можно конечно вспомнить про мелкое и среднее предпринимательство, которое играет значительную роль в инновационном процессе, но локомотивом сегодня в мире выступает именно крупный бизнес, если говорить о Национальной инновационной системе (НИС).
Но этот локомотив и сам не едет в нужном направлении и состав, то есть экономику страны, не тянет за собой. Объяснений данному феномену приводят много, но главная причина заключается в плывучем характере крупной частной собственности или по терминологии Р. Капелюшникова ее «размытой» нелегитимности, когда некое размытое множество людей убеждено в том, что в руки некоего размытого множества собственников нечестными путями перешло некое размытое множество активов. Фактически у крупного российского капитала в стране нет социальной базы, на которую он может опереться, нет уверенности в завтрашнем дне и соответственно интереса к стратегическим направлениям развития, в том числе к инновационным проектам, которые отличаются продолжительностью и высоким уровнем риска4. То есть причины инновационной немощи российского предпринимательства не сводятся к чисто экономическим аспектам.
Предложения по повышению мотивации крупного бизнеса в модернизации народного хозяйства существуют разные. При этом анализ литературы показывает, что специалисты в большинстве своем предлагают использовать нерыночные рычаги и методы. На первый взгляд это выглядит странно, поскольку с точки зрения незыблемых законов конкуренции добиться преимущества в борьбе с другими производителями можно прежде всего за счет технологического превосходства. Но не всегда теоретические истины однозначно реализуются на практике. К тому же современный рынок вносит серьезные коррективы в мотивацию производителя, предоставляя ему новые возможности для реализации своего интереса. Последний мировой кризис в значительной степени был спровоцирован (по крайней мер этим обстоятельством обусловлена его интенсивность) возможностью получения высокой прибыли, минуя вообще производственный процесс, исключительно за счет спекулятивных сделок с многочисленными деривативами.
Как парадоксально это ни звучит, но данном случае мы имеем дело тоже с инновациями, но со знаком минус. Член-корреспондент РАН Н.И. Иванова пишет: «Другая проблема состоит в особой роли «финансовых инноваций». Фактически можно сказать, что кризис имеет инновационную природу, если признавать инновациями деривативы и другие инструменты снижения рисков, в принципе придуманные «чикагскими мальчиками» еще в 1960-1970-х годах. Их широкое использование упростило и ускорило глобальное движение капиталов. Но сейчас о разрушительном характере «финансовых инноваций» не пишет только ленивый. Проблема современного кризиса усугубляется не только его виртуальным характером, но и тем, что никто не понимает, как можно это исправить»5.
В России мощным нерыночным фактором достижения конкурентных преимуществ являются разного рода коррупционные схемы, что в принципе к инновациям отнести нельзя, но уровень и масштабы коррупции достигли невиданных размеров и делают бессмысленными дорогостоящие и высоко рискованные вложения в технологическое обновление производства.
Кроме деформации и снижения эффективности рыночных механизмов, надо учитывать появление новых форм и возрастание роли плановых начал экономики. Не случайно в последнее время снова вспомнили полузабытое понятие «конвергенция», справедливо обращая внимание на то, что необходимо скорректировать его традиционное сущностное определение. Теперь его рассматривают не как сближение капитализма и социализма, а как взаимопроникновение частнопредпринимательской и плановой экономики.
Поэтому такое пристальное внимание к нерыночным инструментам вполне понятно. Среди многочисленных предложений по повышению инновационной активности крупного бизнеса следует отметить экзотическую идею «вечного долга», как безоговорочного обязательства российской олигархии направлять нужное количество инвестиции на развитие национальных производительных сил в ключевых отраслях экономики, как только это потребуется, в качестве платы за бесценок обеспеченный доступ к месторождениям нефти, газа, золота и металлов6.
Одно из последних практических мероприятий — создание государственных (некоммерческих) компаний, которые должны иметь целью не получение прибыли, а разработку и доведение до практической реализации технических новшеств7. Оценки результатов их деятельности противоречивы и пока дальнейшая судьба госкорпораций в сегодняшнем их виде не ясна.
В ряду предложений по усилению инновационной активности нерыночными методами сегодня все громче раздаются призывы к принуждению производителей внедрять новые технологии. В сложившейся ситуации этого следовало ожидать, хотя среди хора выступающих за мероприятие с пугающим названием странно видеть явных и активных противников командной экономики А. Чубайса и В. Иноземцева.
Руководитель «Роснанотех» Анатолий Чубайс совместно с главой АФК «Система» Владимиром Евтушенковым написал письмо премьер-министру, в котором предложил ввести госрегулирование вверенной ему отрасли. А именно: прикрыть доступ в РФ импортной микроэлектроники, чтобы покупали отечественную, производство которой госкорпорация обещает наладить8.
Под редакцией В.Л. Иноземцева вышел сборник статей и материалов «Принуждение к инновациям: стратегия для России». Правда следует оговориться, в данном сборнике его авторы принуждение связывают с внедрением и последующим ужесточением требований технического регулирования, стандартизации и подтверждения соответствия продукции и производственных процессов в российских компаниях лучшим международным нормам. Именно создание и инкорпорирование рамочных требований, выраженных в технических регламентах и стандартах, является, по их мнению, наиболее эффективной предпосылкой и к проведению модернизации, и к последующему переходу на инновационные «рельсы»9.
Поиски причин и необходимость преодолеть инновационную немощь российских предприятий приводят специалистов к поискам новых инструментов мотивации, выходящих за пределы узко экономического подхода, построенного на естественном стремлении предпринимателя к прибыли. Кроме того, с развитием общественного производства, приведшего к глубоким изменениям во всех областях жизни, изменяется и расширяется список факторов, влияющих на его эффективность. Среди них все большее место нерыночные методы воздействия на производителя.
Более того существует точка зрения, что движущей силой даже самой рыночной системы является неэкономический фактор. К такому выводу приходит А.И. Дейкин. Он считает, что хотя рыночный механизм состоит из экономических и финансовых деталей и «комплектующих», но экономическим по природе своей не является, ибо основан — и это хорошо известно — главным образом на внеэкономическом мотиве своекорыстия и имеет психологические корни, которые в первую очередь и питают и заставляют двигаться, в нужных своекорыстию направлениях, ритме, пределах, скоростных режимах все экономические (а точнее — социально-экономические) сущностные составляющие рыночного механизма.
Поэтому, по мнению ученого, рыночное регулирование должно проводиться экономическими рычагами управления, но с тонкой психологической «подстройкой». Рациональные мотивы, также участвующие в рыночной экономике, — например, важнейшая для принятия рыночных решений информационная функция прибыли, при столкновении с эмоциональными мотивами, как показывает неоднократно экономическая история, всегда уходят на второй план, если только не получают дополнительного стимулирования10.
Ряд ученых с полным основанием обращают внимание на необходимость изучения взаимосвязей культуры и экономики в целом, а также зависимости уровня инновационного развития страны от характера национальной культуры. О решающей роли социокультурных факторов в инновационном развитии пишет Н. Плискевич: «Конец XIX — начало XX в. дали мощный толчок индустриальному развитию не только наиболее передовых стран мира, но и стран «второго эшелона». Однако в последних индустриальная модернизация проводилась с опорой на традиционалистские социокультурные основы. В этом, в сущности, и заключается специфика «догоняющего развития». Для таких стран наиболее естественным оказывалось усиление роли государства и как проводника технических инноваций на своей территории, и как защитника от внешней конкуренции. Такая политика отвечает традиционным ценностям, разделяемым большинством населения, но с переходом к экономике, основанной на инновациях, расширении сферы личной инициативы, социокультурный традиционализм превращается в главный тормоз развития»11. По поводу тормоза развития есть серьезные сомнения, но с остальным нельзя не согласиться.
В последнее время широкое распространение получило определение культуры как макросистемы, включающей в себя все, что создано руками и разумом человека. Нет повода не соглашаться с таким подходом, но в привычном обиходе большинство людей представляют культуру, как все, что связано с духовной стороной жизни общества. Когда говорят о связи культуры и экономики, то имеют чаще всего в виду именно последнюю трактовку. Вступает ли это в противоречие с первым подходом? Нет. Просто можно говорить о суженном или обыденном и широком взгляде на такое явление как культура. Авторы доклада «Культурные факторы модернизации», подготовленного в 2011 г. под эгидой Консультативной рабочей группы Комиссии при Президенте РФ по модернизации и технологическому развитию экономики России, пишут, что под культурой понимают всю сеть формальных и неформальных институтов, ответственных за производство, разрушение, трансляцию и распространение ценностей.
Академик Степин делит общество на три подсистемы — экономику, социально-политическую подсистему и культуру. Он пишет: «Экономические науки традиционно рассматривали экономическую подсистему общественной жизни в связи с ее социальной подсистемой. Но привлечение к экономическому анализу результатов исследований культуры не было устойчивой традицией, хотя отдельные образцы такого анализа можно зафиксировать (например, в концепции М. Вебера)»12.
При суженном подходе к культуре имеются в виду нравственные, духовные ценности, роль которых с развитием общества возрастает, увеличивается значение нематериального производства. Еще в 1912 году академик И.И. Янжул, значительно опережая свое время, ставит вопрос о роли нравственности в экономической жизни в работе «Экономическое значение честности (Забытый фактор производства)»13. Академик Янжул считает нравственность фактором, способствующим экономическому развитию во все времена, но роль его меняется в ходе развития общества. Он пишет, что жизнеспособность народа зависит от его любви к правдивости. Народ, который честен, тем самым силен не только нравственно, но и экономически.
Особенно важно его видение будущего экономической науки: «Таким образом, лишь единовременное воздействие развития образования и улучшения нравственности и специально честности может значительно поднять и поставить всю настоящую культуру на твердые основания и сделать ее прочной и долговечной. В этом заключается цель и назначение будущей науки народного хозяйства в истинном смысле этого слова»14. По поводу экономический науки предсказание ученого удивительно точно. В свое время Л.И. Абалкин обратил внимание на то, что развитие экономической теории, а соответственно трансформация действующих законов и появление новых связано с тем, что в отличие от ситуации с физическими законами предмет исследования в ней постоянно изменяется. Медленно, но постоянно происходит изменение представления об источнике богатства человеческого общества, а также о факторах, его преумножающих.
Никто не станет спорить, что на современном этапе на первый план в качестве основного фактора экономического развития вышел человеческий капитал, И от того, в каком состоянии этот фактор находится, зависит благосостояние и благополучие общества. Наверное рано утверждать, что в ряду характеристик современного производителя решающими являются уровень нравственного развития и другие аналогичные стороны его личности. Пока прочно первое место занимает образование, креативность, уровень профессиональной подготовки.
Поэтому определенным преувеличением выглядит следующее утверждение двух российских ученых: «Современная жизнь все больше убеждает, что нравственность становится краеугольным камнем текущих и предстоящих преобразований экономики, всей человеческой деятельности, и что сама экономика из вещественной категории превращается в категорию нравственную»15. Но лучше в этом отношении преувеличение, чем недооценка. Опыт прошлого показывает, что при определенных обстоятельствах эти стороны главной производительной силы общества могут выходить на первое место. Как следует из широко известного и большинством специалистов признанного исследования М. Вебера одним из решающих факторов победы капиталистических экономических отношений явилось появление протестантизма, а точнее протестантской этика аскетизма. Именно его появление разрешило острое противоречие, связанное с несоответствием менталитета основной массы населения зарождающимся новым общественным отношениям, что конечно не закрывало им дорогу, но серьезно тормозило движение в нужном направлении, поскольку господствующая в то время католическая «этика» в целом негативно относилась к предпринимательской деятельности.
Ключевым для понимания роли социокультурных факторов в экономическом развитии является тезис Й. Шумпетера о том, что социальная среда всегда оказывает сопротивление новому. Формирование новых этических норм может быть и не решающий фактор процесса появления новых экономических отношений, но очень важный, требующий тщательного изучения вопроса влияния культуры на экономику. В настоящее время эти идеи витают в воздухе настолько ощутимо, что многие стали списывать любую неудачу при попытке переноса лучшего мирового опыта на национальную почву нестыковкой культур страны донора и реципиента.
Эта идея прозвучала в материалах конференции «Экономическая культура: ценности и интересы», проведенной в 2013 году в СПбГУ: «Рыночные преобразования в странах с переходной экономикой показали, что институциональные реформы часто оказывались непоследовательными и терпели неудачу. Практики и экономисты сходятся в том, что институты и культура дополняют друг друга, а исход преобразований зачастую зависит от сформировавшейся в обществе экономической культуры: ценностей, норм, стереотипов, идей, верований и укоренённых практик. <...> Позитивистской ориентации экономистов исключительно на рациональный выбор и интересы необходима альтернатива, в рамках которой в область изучения возвращаются ценности и культура. Фундаментальными для принятия реальных решений в экономике становятся честность, достоинство, красота, истина и представления о них»16.
Последнее предложение может служить эпиграфом к статье академика С. Ю. Глазьева по поводу дальнейших перспектив государственно-частного партнерства (ГЧП). Статья имеет сам за себя говорящий подзаголовок: «Компрадорскую модель капитализма в России должен сменить общественный договор между государством и бизнесом, в рамках которого можно было бы выстроить честный механизм частно-государственного партнерства»17. По мнению ученого именно союз государства и бизнеса является условием успешного развития страны. Он приводит примеры успешного решения стратегических задач в критических для многих из них условиях в разные периоды их существования.
Упомянуты разные по форме модели сотрудничества государства и бизнеса. Это Japan Incorporated, обеспечившая японское экономическое чудо. Аналогичная модель обеспечила появление корейского экономического чуда. Модель социально ориентированной рыночной экономики в Германии. Франция в свое время использовала модель стратегического планирования. Первопроходцем в области успешного сотрудничества государства и бизнеса при решении стратегических задач была Великобритания, в которой королевские частно-государственные торговые компании обеспечили освоение ее гигантских заморских колоний. Естественно возникает вопрос, почему у нас не работает то, что апробировано во всем мире и доказало свою высокую эффективность.
По мнению С. Ю. Глазьева виной тому компрадорская модель капитализма, когда значительная часть национальной буржуазии и чиновничества использует получаемые в стране доходы для обустройства и накопления капитала за рубежом. Попытки государства изменить ее посредством создания системы экономической мотивации бизнеса пока безуспешны. Для преодоления его последствий нужен общественный договор между государством и бизнесом, в рамках которого можно было бы создать прозрачное частно-государственное партнерство, основанное на взаимной ответственности в интересах экономического развития страны. Таким образом предпринимается попытка решить важнейшую проблему, опираясь на основу не столько экономическую и административную, сколько нравственную, призвав отечественный бизнес «обидеться за державу».
Общественный договор может иметь форму закона, декларации или просто неформальных «джентльменских соглашений». С.Ю. Глазьев в качестве примера вспоминает разделение купеческого сословия на гильдии в царской России, длительное время поддерживавшее частно-государственное партнерство по принципу социальной ответственности бизнеса пропорционально величине капитала. Или сформированные в Первую мировую специальные комитеты, через которые крупный промышленный капитал обеспечивал государственные нужды в производстве военной техники и оружия по минимальным ценам.
С одной стороны, первый пример на наш взгляд неудачный. Капитал купцы действительно заявляли «по совести», но отнюдь не в силу высокой социальной ответственности, а в стремлении получить высокие, невиданные до сих пор льготы, гарантированные новым статусом. Из холопского по существу состояния они имели возможность перейти в третье сословие с множеством привилегий.
Купцы 1-й и 2-й гильдий и их домочадцы освобождались от телесных наказаний, рекрутских повинностей, солдатских постоев; им предоставлялось право свободного передвижения по всей территории и проживания в любом месте империи, а также право удостаиваться награждения орденами и чинами «за оказание Отечеству особо важной заслуги». Элита третьего сословия (купцы, объявившие капитал свыше 50 тыс. руб.; банкиры — свыше 100–200 тыс.; оптовики, судохозяева, отправляющие за море свои корабли) получала звание «именитые граждане», которое всего один шаг отделял от дворянского звания18.
С другой стороны, далеко не полное перечисление льгот предпринято затем, чтобы показать пример того какое влияние могут оказывать социокультурные факторы на решение сложных экономических проблем, В данном случае, прежде всего, фискальных. Ведь казне проведенные реформы не стоили практически ничего, а ценность новый социальный статус имеет скорее духовную, моральную. Конечно все это несколько упрощенный взгляд на ситуацию. Сказать, что речь идет о чисто моральном удовлетворении, когда тебя избавляют от телесных наказаний или от рекрутских двадцатипятилетних повинностей, было бы неверно, но остальные льготы все-таки к материальной сфере не относятся. Массовым стало явление, когда купцы «по совести» заявляли резко завышенные размеры своих капиталов — лишь бы взобраться на более высокую гильдейскую ступень, заполучить чин или орден, а там, глядишь, и дворянское звание.
Проведенные Екатериной Второй реформы пример умелого использования в ходе институциональных преобразований национальной культурной специфики. Модели экономического развития, не учитывающие особенностей культуры, заведомо обречены на провал. Рекомендуемый рядом специалистов путь унификации основных институтов общества на практике себя не оправдывает. До середины 1990-х годов среди международных экспертов по экономическим реформам преобладала точка зрения, согласно которой все развивающиеся страны должны перестраивать свои институты по одним и тем же рецептам, сформулированным так называемым Вашингтонским консенсусом. В рамках «консенсуса» странам предлагались следующие универсальные меры: бюджетная дисциплина (целенаправленное сокращение бюджетного дефицита, снижение инфляции), свободное перемещение капитала и поощрение прямых иностранных инвестиций, дерегулирование экономики (снижение избыточного вмешательства правительства в экономику), снижение предельной ставки налогов, свободный обменный курс валюты и др.
Его идеи были реализованы в странах Латинской Америки, Африки, Восточной Европы, бывших республиках Советского Союза. Эффект от применения этих «лекарств» оказался неожиданным. В 1980-е годы душевой ВВП в странах Латинской Америки и Карибского бассейна снижался в среднем на 0,8% в год, а в 1990-е годы его среднегодовой рост не превысил 1,5%. В странах Ближнего Востока и Северной Африки ситуация была еще хуже: там наблюдались среднегодовое падение указанного показателя на 1% в 1980-е годы и его рост на 1% в год в последующее десятилетие. В 26 странах Восточной Европы и бывших советских республиках потери душевого ВВП в 1990-е годы составили в среднем 30%. Как показал этот печальный опыт, рекомендации Вашингтонского консенсуса нельзя рассматривать в качестве универсальных рецептов19.
3 апреля 2011 г. на ежегодном заседании Международного валютного фонда и Всемирного банка президент и исполнительный директор МВФ Д. Стросс-Кан провозгласил официальный отказ от вашингтонского консенсуса заявив, что мировой финансовый кризис доказал неоправданность и даже пагубность чуть ли не всех его принципов. Кризис, по словам главы МВФ, стал порождением культуры бездумных рисков, и эта культура жива до сих пор20.
Не менее «Вашингтонского консенсуса» нуждается в позитивном решении вопрос, связанный с так называемой институционально-культурной предрасположенностью тех или иных народов к инновациям. Наиболее последовательно этой концепции придерживается Е. Ясин. Он в одной из своих работ пишет: «Спектр различных версий видения русской культуры простирается от ее оценки как не принципиально отличающейся от западной до полного их противопоставления, трактовки России как преимущественно восточной страны (Х-матрица С. Кирдиной), где преобладает «раздаточная», а не рыночная экономика. Последние утверждения сопровождаются повторением идеи о неизменности институтов и культуры. Можно сказать одно: если это так, а инновационность как-то связана с отмеченными свойствами европейской культуры, то у России нет шансов преодолеть отставание и достичь технологической границы»21.
Критическое отношение к возможностям институтов и культуры России добиться технологичсекого прогресса основано на оценке ее экономики как нерыночной, а следовательно неспособной по своей природе к созданию нового научного знания. Последнее утверждение теоретически обосновано концепцией «рассеянного знания» лауреата Нобелевской премии Ф. Хайека.
Согласно этой теории, в обществе существует массив «неорганизованного знания», который не может принадлежать какому-либо одному человеку и «рассеян» среди множества отдельных людей. В принципе посыл понятен и с ним можно согласиться, но вызывают сомнения выводы, которые делаются на этой основе. Прежде всего по поводу способов овладения рассеянным знанием. Ф. Хайек говорит о двух возможных вариантах — спонтанным и сознательным, то есть с помощью рыночного либо централизованного планирования, отдавая пальму первенства первому варианту.
Само по себе и это положение имеет право на существование, хотя система доказательств преимущества одного похода над другим не выглядит безупречной. По мнению Ф. Хайека выявить полное знание на основе рассеянного можно лишь с помощью рынка и конкуренции. А знание, которое дано какому-то одному уму не может быть полным, а следовательно централизованное планирование и государственное регулирование не в состоянии обеспечить экономический порядок.
По мнению специалистов, здесь Ф. Хайек допускает серьезную ошибку, противопоставляя сознательное и спонтанное, как будто между ними существует конфликт. И.В. Ногаев резонно замечает, что противостояния вовсе не существует, так как оба подхода друг друга дополняют: у «спонтанного порядка» — своя область применения, у «сознательной организации» — своя22.
Следующим имеющим принципиальное значение выводом, который делает Ф. Хайек является утверждение, что только рыночная система, способная интегрировать рассеянное знание, в состоянии генерировать новое знание. В то время как централизованная плановая экономика на это не способна, поскольку не имеет полной информации. Сомнительный тезис, как с точки зрения теории, так и практики. С точки зрения формальной логики следует, что нерыночная система не может генерировать новые знания, так как не в состоянии интегрировать уже имеющееся рассеянное здание. Но возникает вопрос, зачем для генерации нового необходимо полное знание старого. Почему для локального открытия недостаточно локальной информации.
Тем не менее некоторые авторы, опираясь на идеи Ф. Хайека, приходят к выводу, что общей главной причиной инноваций был капитализм как совокупность институтов (частная собственность, производство на рынок, конкуренция, узаконенная налоговая система). По их мнению, процветание в ближайшей перспективе ожидает тех, кто обладает навыками европейской культуры или сумеют своевременно позаимствовать ее: Следовательно, общее преимущество развитых стран, обеспечившее их способность к инновациям, — институты и культура.
А что же с остальным населением Земли? Авторы не берут на себя ответственность ставить крест на той части человечества, которые не приемлют европейские ценности. Они им дают гипотетический шанс самим разобраться в своих проблемах: «Большое значение для будущего мира будет иметь решение двух вопросов: удастся ли догоняющим странам развить свою способность к инновациям; смогут ли они преодолеть культурный барьер к масштабному производству собственных инноваций для рынка или, возможно, они будут развивать его на базе своих традиционных ценностей? Если время даст на них положительный ответ, то интеллектуальному доминированию Запада может действительно прийти конец»23.
Представляется, что когда речь идет об инновационной деятельности характер экономической системы не имеет решающего значения. Об этом убедительно пишет О. С. Сухарев: «Сводить же главную ценность капиталистической системы к непрерывным инновациям — совершенно не обоснованно. Капитализм в своей природе имеет внутренние «блокаторы» инноваций, что отчётливо видно по тем кризисам, которые имели место на протяжении все истории капиталистической системы. Социализм в этой части обеспечивает плановое, планомерное техническое развитие, причём в бескризисном варианте, относительно тех кризисов чисто капиталистической природы, которые я имею в виду24.
Тем не менее, в многочисленных теориях модернизации в подавляющем их большинстве традиционные институты определяются главным образом в негативных терминах, как тормоз модернизации. На традиционные явления культуры смотрят как на рудимент, который должен был бы исчезнуть по мере возрастающей активности модернизационных процессов. Но когда говорят об отмирающих традициях, то имеются в виду неевропейские ценности, делая множество остальных культур как бы второстепенными участниками инновационного процесса. Несмотря на то, что множество представителей неевропейской цивилизации привнесли огромный вклад в технологическое развитие человечества. Не имеет смысла все их перечислять, но даже в жестко критикуемом сегодня российском обществе есть множество примеров, когда сделанные российскими учеными открытия создавали принципиально новые направления научно-технического прогресса.
Тезис о том, что традиция и современность взаимно исключают друг друга, не подтверждается практикой. На самом деле любое общество представляет собой сплав традиционных и современных элементов. И традиции не обязательно препятствуют модернизации, они могут и способствовать ей. Социокультурные факторы, безусловно, являются серьезным системообразующим элементом экономической основы общества и наряду с другими нерыночными механизмами со временем приобретают все большее значение в процессах инновационного развития. При этом нужно помнить, что нерыночные отношения не идут на смену рыночным и не заменяют, а дополняют их, взаимодействуют с ними. |
| |
|
|
