|
| | | | Проблемы современной экономики, N 2 (42), 2012 | | | | НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ | | | Згонник Л. В.
ректор Института коммуникативных технологий (г. Москва),
доктор экономических наук
Гавриленко С. А.
старший преподаватель кафедры экономики и менеджмента Донского государственного технического университета (г. Ростов на/Дону)
| |
| | | | | В статье показаны системные противоречия функционирования национальной сферы социально-трудовых отношений. Определены возможные направления разрешения противоречий экономических интересов субъектов трудовых отношений | | Ключевые слова: институциональная среда, противоречия системы экономических интересов, противоречия социально-трудовых отношений | | УДК 331.5.024.54; ББК 65.01 Стр: 489 - 491 |
Современный вектор развития национальной модели хозяйствования в значительной степени снижает уровень неопределенности и нестабильности институциональной среды, предопределенного закономерностями трансформационной экономики и особой стратегией «перехода».
Институциональная среда является конституирующим элементом субъектного осознания интересов субъектов трудовых отношений и альтернативных вариантов их реализации. Одновременно институциональный механизм реализации интересов субъектов трудовых отношений, в том случае даже если они образуют бинарные оппозиции, создает предсказуемую среду, так как «люди используют нормы, так как с их помощью они могут легче координировать свою деятельность и полнее реализовать свои интересы» [1]. Сознательный выбор экономическим агентом определенного института, позволяющего с наибольшей эффективностью использовать имеющиеся ресурсы, представляет процесс самоорганизации экономического субъекта в рамках подсистемы социально-трудовых отношений. Однако, учитывая иерархичность и полисубъектность современной социально-экономической системы, следует принимать во внимание мнение Бондаренко В. о том, что согласование интересов происходит не в линейной, а в сферической форме, «в центре которой одновременно находится каждый индивид в отдельности» [2].
Разновекторность самоорганизации множества экономических субъектов в национальной экономике, различия в величине и заданности параметров гомеостатического равновесия субъектов трудовых отношений образуют суть системного противоречия экономических интересов. Так, по данным официальной статистики в России динамика уровня безработицы направлена с количеством студентов учреждений высшего профессионального образования (в 2009 г. рост уровня безработицы по сравнению с 2006 г. составил 119,97%, в 2010 г. — 106,11%; за аналогичный период динамика численности студентов учреждений ВПО на 10.000 населения составляла 101,75% и 95,91% соответственно) и разнонаправлена с динамикой роста производительности труда (в 2006–2009 гг. замедление динамики составило 11,6%, в 2006–2010 гг. — 4,5%) (рис.1). | | |  | | Рис. 1. Динамика численности безработных и студентов высших учебных заведений в РФ |
В силу структурной неоднородности экономики как системы, т.е. дифференциации реакций субъектов труда на воздействия внешней социально-экономической среды, можно говорить о несовпадении во времени траекторий эволюционного развития противоречий, т.е. их рефлективности.
С другой стороны, обращение субъектов трудовых отношений к различным институтам задает рефлексивную неравновесность институциональной среды, или «метаконкуренцию» обменов. Следовательно, базовым механизмом развития противоречий в национальной экономике является их кумулятивная причинность наравне с рефлективностью поведения субъектов трудовых отношений.
Рефлексивность современной экономической системы сосуществует с особым характером «переходного» механизма разрешения противоречий интересов. Специфика последнего состоит в сочетании черт разнополюсных или альтернативных институциональных систем в силу того, что распад системы «реального социализма» не способствовал установлению ни досоциалистических порядков, ни порядков, свойственных капиталистическому руслу [3].
Комбинационный характер «переходного» институционального механизма разрешения противоречий объективно задается внутри- и межсистемной трансформацией экономики. Проявляется это в возникновении и развитии противоречий определенных экономико-социетальных полей активности субъектов трудовых отношений. Такого рода внешние воздействия вызывают изменения субъективной институциональной среды и, как следствие, изменение динамики и характера обратной связи субъектов трудовой сферы как относительно локальных экономических систем с внешней средой.
С другой стороны, конкуренция революционно-привнесенных и эволюционно-сложившихся в национальной экономике институтов, а также транзитивность большинства институтов, составляющих базу самоорганизации социально-экономической системы, усилило противоречие между социальным и экономическим. Состоит оно в противопоставлении социально-экономического статуса человека как первичного субъекта трудовой деятельности и некритериальной дифференциацией базовых условий такой деятельности.
Так, при темпе роста заработной платы в России в 2000–2010 гг. 289,3% большая часть населения России не имеет возможности приобретения необходимых товаров длительного пользования. В 2010 г. на 100 российских семей приходилось 57 персональных компьютеров (Япония — 116, Чешская Республика — 53), 99 стиральных машин (Япония — 106, Польша — 131, Чешская Республика — 105), 48 легковых автомобилей (Япония — 141, Польша — 45, Чешская Республика — 73, Франция — 108, США — 116). При высоком темпе роста заработной платы Россия также отстает по показателям охраны здоровья (численность населения на 1 врача: Россия — 200, Япония — 450, Франция — 246, Польша — 461, США — 370).
В то же время в социальном плане можно обнаружить органическое, внутреннее противоречие. С одной стороны, социальная сфера всегда персонифицирована и человек, коллектив, страта выступают в качестве адресата экономики, ее целевой установки. С другой стороны, необходимость эффективного использования ресурсов распространяется и на человеческий ресурс, что ставит его в один ранг с ресурсами материально-вещественного свойства.
Так, общая занятость в экономике России сократилась в 1998 г. по сравнению с 1991 г. на 13,8%. Обвал производственной сферы привел к сокращению занятости в промышленности на 37%, в строительстве — на 40%, но и на этом фоне для России была характерна значительная доля скрытой безработицы [4]. По состоянию на 01.01.2007 г. на учете в Государственной службе занятости находилось 2,35% экономически активного населения при экспертно оцениваемом уровне — 7,2% (2008 г. — 6,3%, 2009 г. — 8,4%, 2010 г. — 7,5%). При этом государственно-властные структуры, решая экономическую проблему безработицы, не учитывали, что она «выключает» субъекта-носителя человеческого капитала из системы социальных и социально-экономических связей и одновременно мотивирует на осуществление товарных, а не институциональных трансакций в краткосрочном периоде, что не способствует относительно быстрому изменению сложившейся социально-экономической ситуации.
В результате в российской экономике произошло увеличение количества субъектов трудовых отношений с доминантой пассивности в реализации интересов, особенно если модели их реализации не согласуются с отдельными элементами формальной и неформальной институциональных подсистем, а стало быть, и увеличение латентных противоречий субъектов. Следовательно, в процессе социально-экономической трансформации появляются особые институциональные структуры, которые не создают предпосылок для использования преимуществ рыночной системы хозяйствования и ее институциональной составляющей как наиболее адекватного способа координации возникающих противоречий микро- и мезоэкономических уровней, их последующего разрешения.
В рамках происходящих процессов отчуждения большей части субъектов трудовых отношений от управления собственностью и власти-управления свою практически полную неуязвимость и «универсальность» показали неформальные институты, представляющие конгломерат российского исторически сложившегося экономического менталитета и элементов моделей товарных трансакций периода административно-плановой экономики (деление социального окружения по принципу аллокации экономической власти на «своих» и «чужих», семейно-родственный патернализм в распределении экономических, социальных, финансовых, информационных, властных ресурсов и т.д.).
Дифференциация социально-экономического окружения на «своих» и «чужих», выделения относительно константных противоречий экономических интересов служит источником формирования тотальных институтов и далее — институциональной сетевой экономической структуры [5], [6].
В переходный период особенно ярко проявилась оборотная сторона традиционных институциональных ценностей, свойственных населению России: подчинение частного общему («жертвенность») трансформировалось в пренебрежение власти к человеческой жизни, доминированию специальных интересов над личными и частными; важность внесудебного разрешения дуальной оппозиции интересов, мнения ближайшего социального окружения, страты — в распространенность неформальных отношений, игнорирование формально-правовых норм рыночных отношений [7].
Отсутствие достаточного внимания властных структур, особенно на первоначальном этапе реформ, к ценностно-культурным традициям социума способствовало формированию доминанты революционного варианта развития институтов с главенствующей ролью государства и изменением, прежде всего, формально-институциональной подсистемы.
В процессе трансформации экономики России в ее институциональную подсистему государственно-властными структурами были привнесены отдельные базовые рыночные институты западной модели хозяйствования. В результате институты субсидиарной идеологии, предполагающие доминирование индивидуальных ценностей по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня [8], стали превалирующими в системе мотивации социально-трудового поведения. Это вступило в противоречие с рестрибутивными институтами «служебного труда» и, в целом, предсказуемостью внешней институциональной среды. Так, если в 1991–1992 гг. за сохранение промышленных предприятий в государственной собственности выступали 20–25% рабочих и служащих этих предприятий, то в 1997 г. эта доля составляла 40–45% [9]. Объяснить вышеприведенные данные можно с позиции преувеличения ожиданий, свойственных российскому «экономическому менталитету».
При этом динамика организации властных институтов регулирования современной экономики не соответствует динамике развития трудовой практики. Как подчеркивает Олейник А., получение государством монопольного права на использование насилия приводит к росту трансакционных издержек внутри государственного аппарата и к систематическим искажениям в распределении правомочий [1]. Однако именно властные институты (институты принуждения) обязаны предупреждать возникновение ущерба от нарушения сбалансированности экономических интересов различного уровня иерархии.
Следовательно, одно из возможных направлений разрешений противоречий экономических интересов субъектов социально-трудовых отношений заключается в выработке доктрины институционально-административного экономического регулирования, например, государственной доктрины воспроизводства национального человеческого капитала. Об особой значимости данного направления можно говорить, если учесть рефлексивность трудового поведения, моделей реализации субъектами экономических интересов и рефлексивность их внешней экономико-социальной институциональной среды.
Учитывая трансформационный характер национальной экономики, мы считаем необходимым выработку конституирующих неформальных институтов, составляющих экономико-идеологическую компоненту российской экономики. Одним из таких институтов может выступить система общественных стимулов. Она представляет механизм коррекции индивидуальных и частных экономических интересов как подсистем государственного интереса, минимизирующего необходимое количество экономико-социальной информации для принятия решения субъектами трудовых отношений и задающего рамки легитимности институциональной среды реализации трудовых отношений.
Формирование системы общественных стимулов предположительно должно осуществляться по принципу «узловой линии мер», позволяющего учитывать диссипативность существующей системы интересов, а также отсутствие четких границ между качественной трансформацией ее составляющих. Одной из «узловых точек» образования системы общественных стимулов может быть опора государственных мероприятий по рекрутированию национального единого институционально-сетевого экономического пространства на институт корпоративизма.
Институт корпоративизма предполагает согласование стратегий реализации экономических интересов различных стратовых групп, интегральных экономических единиц, а также выступает одной из важных форм предотвращения негативных социально-экономических воздействий. Функционирование указанного института как инструмента оптимизации интересов участников социально-трудовых трансакций позволит за счет единообразия — формирования «группы интересов» — обеспечить «нормальное» гомеостатическое равновесие экономики как сложной функциональной системы.
Создание государством институтов, оптимально сочетающих формальные и неформальные институциональные элементы, ориентированных на максимальную транспарентность отечественной экономики послужит фактором ограничения монополистических тенденций и уменьшения удельного веса «рентоориентированных» моделей реализации социально-трудового поведения. Одним из таких институтов может выступить «институциональное планирование».
Основное отличие институционального планирования от директивного заключается в обеспечении децентрализованных решений при установлении единых базовых институциональных ограничений, что также предполагает концептуальное обоснование и практическое воплощение идеи доктринального государственного управленческого воздействия на социально-экономические процессы и явления.
Таким образом, планирование обеспечивает снижение трансакционных издержек, в частности на получение и обработку информации, на микро-, мезо- и макроэкономических уровнях, а также позволяет оптимизировать воздействие формальных и неформальных институтов на современную систему ожиданий субъектов социально-трудовых отношений. |
| |
|
|
