|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (41), 2012 | | | | ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ | | | Ведин Н. В.
профессор кафедры экономической теории
Казанского национального исследовательского технического университета - КАИ им. А.Н.Туполева,
доктор экономических наук
Газизуллин Н. Ф.
главный редактор журнала «Проблемы современной экономики»,
профессор кафедры маркетинга Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов,
доктор экономических наук,
заслуженный деятель науки РТ
Газизуллин Ф. Г.
профессор кафедры экономической теории и права
Казанского государственного технического университета (КАИ) им. А.Н. Туполева,
доктор экономических наук,
заслуженный деятель науки Республики Татарстан
| |
| | | | | В статье исследуются особенности реализации интерактивного подхода к проблемам экономического развития. Проанализирована категория социального капитала на предмет раскрытия внутренних источников и механизмов хозяйственного развития | | Ключевые слова: социальный капитал, хозяйство, экономическое развитие, интеракции, рыночная экономика | | УДК 330; ББК 65.01 Стр: 39 - 42 |
События новейшей истории России свидетельствуют о том, что хозяйственные основы общественной жизни оказались заложником рыночной трансформации экономической системы. Но если конкретные инструменты, используемые в государственном управлении, могут явно и не обнаруживать определенного концептуального контекста, то равнодушие доминирующего направления современной экономической теории к категории национального хозяйства и хозяйства вообще представляется достаточно очевидным. В частности, это относится к методам анализа и оценки экономического развития, которое традиционно трактуется как увеличение производства материальных и духовных благ, обеспечивающее душевой рост доходов населения.
В лучшем случае такой преимущественно количественный подход способен выявить изменение внешних, непосредственно наблюдаемых форм и соответствующих показателей, оставляя «за кадром» самое существенное в развитии – изменение внутренней структуры объекта, переход к новому качеству. Процесс самодвижения не может не сопровождаться изменениями внутренней структуры. «Если бы вдруг выяснилось, – отмечает Й. Шумпетер, – что... феномен, который мы все in praxi (на деле) называем хозяйственным развитием, основывается только на изменениях показателей и на все большей адаптации экономики к ним, мы имели бы полное право говорить о полном отсутствии экономического развития» [16, с.153]. При этом Шумпетер акцентирует внимание на таких качественных изменениях, которые порождаются не «импульсами извне», но причинами, порождаемыми самим хозяйством.
За показателями экономического роста как таковыми может скрываться как статичность хозяйственных структур, так и их внутренние изменения прогрессивного или регрессивного свойства. Более чем четырехпроцентный рост российской экономики в 2011 году выглядит почти выдающимся на фоне 2–3% роста стран Западной Европы и США. Но если темпы роста напрямую зависят от мировой рыночной конъюнктуры только по одному товару, то есть серьезный повод задуматься о том, что происходит в национальном хозяйстве. По словам Эльвиры Набиуллиной, главы Минэкономразвития РФ, 60 долл. за баррель нефти угрожает падением российской экономики на 1,2–2%; 80 долл. обещают рост ВВП на 2%; при 100 долл. и выше мы можем рассчитывать на 4-х процентный рост и более [7]. Очевидно, что это рост, вызванный, по Шумпетеру, «импульсами извне». Однако проблема не только в прямой зависимости состояния российской экономики от динамики мировых цен, но и в том, что нефтяной сегмент мирового рынка – это сфера геополитических маневров ведущих мировых держав, что само по себе делает сомнительной возможность более или менее точных прогнозов цен на «черное золото» и, соответственно, темпов экономического роста РФ.
Выход из положения хорошо известен: диверсификация экспорта, что предполагает диверсификацию и модернизацию национальной экономики. Вопрос в том, что препятствует реализации этого «сценария»? В литературе можно встретить упоминание о причинах, связанных с конкурентной средой российской экономики и природными богатствами страны. Но об отсутствии свободной конкуренции говорить бессмысленно, – ее нет нигде, а уровень монополизации российской экономики не превышает сколько-нибудь существенно соответствующие показатели некоторых ведущих стран. Ссылка же на «ресурсное проклятье» равносильна объяснению ошибок, совершаемых человеком, наличием головы на его плечах.
Судя по всему, наиболее адекватным является тезис о «плохих институтах», как решающем, по мнению большинства исследователей, факторе, блокирующем прогрессивные сдвиги во внутренних источниках хозяйственного развития. Но сложившаяся на сегодняшний день институциональная структура российской экономики – результат без малого двадцатилетних поисков. И пока нет оснований для особых надежд на успех в обозримом будущем. Значит, либо сами эти поиски совершаются «вслепую», методом проб и ошибок, либо существует какой-то систематически действующий объективный фактор, обесценивающий предпринимаемые усилия. И то, и другое требует пересмотра основополагающих научных представлений об источниках, движущих силах и институциональных условиях экономического развития. Что касается коррупции, то, с учетом ее российских масштабов, она действительно является «великим разрушителем» здоровой экономики, но диапазон мнений относительно подлинных ее причин достаточно широк: от национальной укорененности этого зла в культурных архетипах до некачественного подбора и расстановки административных кадров на разных уровнях. Но в любом случае, это, как и перекосы в приватизации госимущества, – вариации на тему неэффективных институтов.
Хозяйство и экономика – понятия взаимосвязанные, но нетождественные. Хотя в аристотелевской трактовке они не противостоят друг другу, но в современном прочтении под экономикой понимается преимущественно рыночная поверхность национального хозяйства, регулируемая частным интересом и рыночными трансакциями. Под хозяйством мы будем понимать целостный общественно-производственный организм, не фрагментированный по индивидуальной принадлежности (собственности) и функционирующий в интересах воспроизводства материальных и духовных условий существования и развития сообщества в целом и составляющих его индивидов. Хозяйство есть материальная основа существования и развития общества. В этом смысле «хозяйство» имеет приоритетное значение по отношению к «экономике».
Поскольку онтология данного определения в полной мере соответствует лишь архаическим условиям натурального хозяйства общинного или семейного типа, постольку применительно к современной (национальной) экономике «хозяйство» выражает определенный исследовательский ракурс анализа данной системы. Впрочем, то же самое относится к понятию «рыночная экономика». Более того, в отличие от «хозяйства», это понятие вообще не имеет «чистого» эмпирического референта даже в исторической ретроспективе, что не помешало экономической теории свести все многообразие экономической жизни сообщества к конкурентно-рыночным формам. Так или иначе, только теоретическое совмещение указанных ракурсов (предполагающее предварительное их предметное разграничение) способно, на наш взгляд, отразить действительную экономическую жизнь общества.
Поиск фундаментальных основ экономического развития, как мы полагаем, следует вести в органической увязке хозяйства и социального капитала с учетом переосмысления их содержания в контексте интерактивного подхода, с одной стороны, и выяснения механизмов рыночного опосредствования «хозяйствообразующих» отношений – с другой.
На рубеже столетий проблемная область экономической науки существенно расширилась за счет включения целого ряда социальных явлений информационно-гуманитарного свойства – знаний, умений, культуры, образования, норм доверия и сотрудничества, интерактивных процессов, информации и механизмов ее инновационного прироста. Суть реальных перемен заключается не в самих явлениях, которые так или иначе сопровождали человечество на протяжении всей истории цивилизации, но в полноте и интенсивности их проявления, синхронизации взаимодействия и взаимообусловленности. В гносеологическом плане внутренняя взаимосвязь «коммуникатов» (данный термин позаимствован нами у специалистов в сфере информатики) подразумевает непродуктивность автономного изучения каждого из них в отдельности, вне общего системного контекста. Только внутри данного пространства они обнаруживают свою специфическую, информационно-коммуникативную природу, обеспечивая доминирование человеческого фактора в ресурсной основе общества. Однако, экономическая теория лишь отчасти приняла этот вызов, используя для избирательного анализа новых явлений подходы и инструменты, которые сформировались в предшествующую эпоху, когда роль ключевого ресурса индустриального общества была прочно закреплена за капиталом.
Институционализм расширил возможности анализа за счет включения в предмет нерыночных форм, – главным образом, информации, знаний и институтов сотрудничества (в широком смысле). Заметим, однако, что избирательный и сугубо инструментальный, рыночный подход к этим элементам не столько выявляет, сколько скрывает их специфику и системное единство. Так, включаясь в рыночный оборот, знания и умения, доверие и солидарность превращаются (реально или усилиями теоретиков) в человеческий и социальный капитал, информация – в товар, инновации – в продуктовые и технологические нововведения как инструмент конкурентных преимуществ.
Это обстоятельство во многом предопределило способ интеграции социального капитала и особенности его интерпретации в экономической науке. Исследователи обращают внимание на «размытость» данного понятия, неопределенность его содержания [13, с. 319]. Тем не менее общее понимание социального капитала как отношений солидарности и доверия, реализуемых посредством информационных сетей и облегчающих процессы кооперации и взаимодействия на уровне организации, семьи, общества, так или иначе присутствует в экономической науке [9; 1; 3]. Существенное значение имеет признание производительной функции социального капитала как общественного и индивидуального блага. Дж. Коулман, один из наиболее авторитетных исследователей проблемы, отмечает: «Подобно другим формам капитала, социальный капитал продуктивен. Он способствует достижению определенных целей, добиться которых при его отсутствии невозможно» [2, с. 124].
Очевидно, что солидарность, доверие, взаимная ответственность, как таковые, – это социально-психологические и нравственные категории. Экономически они действенны только в том случае, если имеют своим основанием общий интерес. Но феномен общего интереса не вписывается в конкурентно-рыночную, индивидуалистическую парадигму. Отсюда стремление многих исследователей растворить это свойство социального капитала в многообразии форм индивидуальной и организационной его принадлежности. Общий интерес, в отличие от частного, не наблюдаемое явление, но он органичен для хозяйства как целостного, внутренне сбалансированного производственного организма. Как говорил Н.А. Бердяев, «общее» в хозяйственном организме первично по отношению к отдельному хозяйствующему субъекту. Поэтому мы рассматриваем социальный капитал как превращенную форму интерактивного пространства хозяйственного сотрудничества индивидов. Подобное информационное взаимодействие, осуществляемое на межличностном уровне и не связанное с передачей прав собственности на какие-либо активы, инициирует взаимные изменения личностных свойств индивидов и, как следствие, качественные изменения в структуре общения и производительности общественного труда.
Господствующим типом изменений, задаваемым конкурентно-рыночной парадигмой, может быть только количественное изменение объема производимых, распределяемых и обмениваемых вещей – товаров. В «чистом» рыночном взаимодействии люди представлены друг другу вещами, а не своими личностными качествами. Именно движение вещей в натуральном, товарно-стоимостном, денежном выражении является главным индикатором изменений. То, что реальный мир совсем не таков, заставляет теорию делать допуски, включая в анализ элементы пространства, где люди не конкурируют, но договариваются друг с другом, согласовывают свои действия и устанавливают их правила, вступают в коалиции, объединенные общим интересом, учатся друг у друга, обмениваются информацией и т.д. Сохраняя верность конкурентно-рыночной парадигме, экономисты исподволь инициируют более радикальные исследования.
Иногда подобная теоретическая диверсификация приобретает концептуальные очертания, что наблюдается, например, в эволюционной теории экономических изменений (Р. Нельсон и С. Уинтер), в ресурсной теории фирмы (Б. Лоусби, Д. Тис, Г. Пизано), в оппозиционной мэйнстриму институциональной экономике (А.Н. Олейник, Дж. Ходжсон). Одной из удачных новаций такого рода, имевшей к тому же эффективное практическое приложение, можно считать концепцию индикативного планирования, разработанную еще в 60-е годы прошлого века французским экономистом П. Массе. Самое интересное здесь заключается не в отличии индикативного (рекомендательного) плана от его директивного аналога в централизованной экономике, но в понимании интерактивной природы планирования. «План, – по словам Массе, – вырабатывается посредством согласованных усилий представителей экономических и общественных сил: гражданских служащих, менеджмента (сельскохозяйственного, промышленного, коммерческого), профсоюзов работников. Это сотрудничество обеспечивает более когерентные прогнозы и решения и создает ощущение единства, способствующее выполнению плана» [10, с. 15].
Как считают современные исследователи, главное значение идеи индикативного (интерактивного) планирования заключается «не в формировании ориентировочных показателей или государственных инвестициях самих по себе, а в том, что она представляла собой регулярный механизм для взаимодействия правительства, ассоциаций бизнеса, профсоюзов и объединений потребителей, способствовала укреплению взаимного доверия и в конечном счете — достижению консенсуса и координации усилий» [10, с.15].
Центральное место в этой конструкции занимает идея сотрудничества, которое обеспечивается посредством интеракций – межличностных горизонтальных и вертикальных (в части иерархических отношений) информационных потоков. Совокупность интеракций, основанных на понимании общего интереса и взаимного доверия, на «ощущении единства», сопровождается аккумулированием знаний и умений участников и приводит к образованию нового качества – коллективной производительной силы сообщества. Последняя, в свою очередь, снижает уровень неопределенности системы, продуцирует новые формы и методы социального взаимодействия, стимулирует инновационную, трудовую и предпринимательскую активность, повышает интеллектуально-творческий потенциал индивидов, сопровождается ростом совокупного продукта. В таком контексте вполне правомерно говорить о хозяйственном развитии как совокупности количественных и качественных изменений в экономической структуре сообщества. Как видно, концепция интерактивности выходит далеко за рамки проблем планирования и позволяет по-новому взглянуть на источники и механизмы хозяйственного развития.
Под интерактивным подходом мы понимаем исследовательскую программу, основанную на признании неоднородности экономической системы. В онтологическом плане предполагается, что экономика представляет собой реальное совмещение двух основных структурных уровней, которые для удобства мы называем пространствами – конкурентно-рыночного и интерактивного (информационного или пространства сотрудничества). Эти пространства отличаются друг от друга формами обмена, мотивацией и способами координации. Но совмещенность рыночного и интерактивного пространств интерпретируется как единство их субъектов (индивидов), участвующих одновременно в разных системах обмена и координации.
Гносеологически возможность «пространственного раскола» единой экономической системы и выявление ее неоднородности обнаруживается при условии корректной трактовки проблемы структуры и деятельности применительно к экономической науке.
В социологии сталкиваются два направления, объясняющих социальное поведение: первое направление, к которому примыкают экономисты, тяготеющие к индивидуалистической парадигме, предполагает логическое движение от индивидов через их взаимодействие к образованию структур. Здесь индивиды действуют независимо друг от друга, руководствуясь собственным интересом. Отсутствие социального контекста заставляет исследователей постулировать поведенческие параметры таких акторов.
Второе направление, которого придерживается большинство социологов, предполагает противоположное движение – от структур к деятельности, что подразумевает изначальную социализацию индивида. Исследование индивидуального поведения предполагает обращение к социальному контексту, – к нормам, правилам, традициям и т.д. Как отмечает Дж. Коулман, главный недостаток социологического направления — «отсутствие у актора так называемого стимула к действию. Окружающая среда формирует его, но в ней отсутствуют внутренние импульсы действия. В данной концепции поведение актора рассматривается лишь как продукт окружающей среды» [2, с. 122].
Как известно, в экономической теории реализовано первое направление, получившее название методологического индивидуализма, – от индивидов к образованию структур. Что же касается второго направления (холизма), то в концептуально завершенном виде эта логика в экономической науке никогда не была реализована.
Между тем возможны два равноценных системных представления капиталистической экономики. Первый путь – от индивидуальных субъектов через трансакции к рыночным экономическим структурам – настолько привычен экономистам, что не нуждается в особых комментариях.
Возможность иного системного представления открывается, если предположить, что в каждый данный момент национальное хозяйство есть некая совокупность товаров и услуг (богатства) на одном полюсе и сообщество индивидов, совместно создающих и потребляющих это богатство, – на другом. Таким образом, формируется комплементарная альтернатива индивидуалистической картине мира. Любопытно, что статистика ВНП/ВВП отчасти основана именно на такой альтернативе, поскольку товарно-стоимостной агрегат как совокупный результат общественного производства противостоит одному и тому же сообществу индивидов, выступающих одновременно и как создатели (расчет по производству) и как потребители (расчет по доходам). И, во всяком случае, это системное представление ничем не хуже своего индивидуалистического аналога, – разве что менее фантастично.
Специфика интерактивного пространства обнаруживается сразу по нескольким параметрам:
во-первых, отношения между индивидами здесь не опосредствованы вещами, что подразумевает объективную необходимость и потребность их интерактивного взаимодействия, обеспечивающего взаимную координацию действий (интеракции координации), передачу производственного опыта, навыков, знаний вновь включаемым в производственный процесс индивидам (интеракции обучения), выравнивание и развитие умений и навыков (интеракции производительности);
во-вторых, ситуация, в которой каждый отдельный индивид не может произвести продукт для себя, не создавая продукт для всех, обусловливает приоритет общего интереса, что придает отношениям между членами сообщества характер сотрудничества;
в-третьих, движение кодифицированных знаний и умений в сочетании с их личностной интерпретацией инициирует индивидуальное развитие участников и способствует массовому возникновению проинноваций (личностные интерпретации информационных сигналов);
в-четвертых, данная модель содержит эволюционный элемент, который обусловлен общественно-производственным взаимодействием работников: горизонтальный обмен знаниями и умениями не только координирует действия работников, но также инициирует постоянные изменения в уровне их умелости и знаний, изменяя тем самым продуктивность и структуру общественного производства;
в-пятых, неизбежные элементы функционального обособления и невозможность перманентных межличностных интеракций координации естественным образом способствуют созданию институтов сотрудничества. Так институт совещательности позволяет структурировать пространство сотрудничества, процедурно разделяя интерактивную и функциональную (собственно трудовую) сферы.
Если исходить из гипотезы о неоднородности экономического пространства, то практически возможны различные девиации в хозяйственной эволюции того или иного сообщества, в том числе и такие, которые стимулируют дезинтеграционные процессы: нарастание взаимного отчуждения, нарушение принципов социальной справедливости, порождающее конфликтное неравенство, снижение уровня доступности качественного образования, дефицит информационной среды, неуверенность в завтрашнем дне. Последние, в свою очередь, могут на какое-то время подавлять импульс развития, в том числе и инновационной активности, исходящий из системы сотрудничества. Однако оборотной стороной деградации сотрудничества является вырождение конкуренции в олигархические и клановые формы, вызывающие необходимость применения мер внеэкономического принуждения, что мало согласуется с современными представлениями о процветающей экономике. С другой стороны, подобная ситуация, неизбежно вызывает к жизни процессы формирования прогрессивных коалиций и нарастание антикризисной консолидации общества.
За рамками статьи остается множество вопросов, касающихся как самой структуры интерактивного пространства, так и взаимной модификации систем сотрудничества и конкуренции. Однако, как надеются авторы, сама постановка проблемы применения интерактивного подхода к анализу современной экономики будет способствовать исследовательской активности в данном направлении. |
| |
|
|
