|
| | | | Проблемы современной экономики, N 1 (33), 2010 | | | | К РАЗРАБОТКЕ ПРОГРАММЫ ДОЛГОСРОЧНОГО СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ. ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕХОДА К ИННОВАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКЕ | | | Черенков В. И.
профессор кафедры международных экономических отношений Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
доктор экономических наук
Черенкова Н. И.
заведующий кафедрой английского языка
Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
кандидат филологических наук, доцент
Марьяненко В. П.
доцент кафедры общей экономической теории Санкт-Петербургского государственного экономического университета,
кандидат экономических наук
| |
| | | | | В рамках данной темы раскрыта проблема адекватности терминов соответствующим феноменам. Статья посвящена доказательству способности семасиологического подхода к выявлению в социально-экономических терминах существенной информации, касающейся их значения, что в первую очередь необходимо для понимания нового знания, заимствуемого отечественной культурой из других, опережающих культур. Ожидается, что семасиологический подход, в сочетании со статистической обработкой массовых рандомизированных выборок рассматриваемых терминов, явится мощным инструментом для построения адекватной терминологической парадигмы в языке принимающей страны | | Ключевые слова: знание, инновация, институт инновационности, маркетинг, национальная инновационная политика, программа 4И (5И), семасиологический подход, стоимость, тавтологическое определение, терминологическая парадигма, ценность |
На фоне многочисленных ламентаций по поводу состояния национальной инновационной системы (НИС) России, заполняющих многие постсоветские годы СМИ и научные журналы, как-то теряется, на наш взгляд, одна из детализаций компонент 5И (ранее 4И [14]) парадигмы отечественного инновационного развития. В формулировке президента России Дмитрия Медведева это «институты»; применительно же к цели нашей статьи — «институт инновационности».
На первый взгляд, термин этот звучит как-то непривычно. Частотность его появления такова *, что термин этот, если и применяется, лежит где-то на уровне так называемой «статистической погрешности». Однако, думается, что в свете отечественных экономических реформ [13] такой институт должен существовать. Более того, он существует и существовал не только в странах, опередивших Россию по инновационной активности [45] (если оценивать последнюю по удельной численности занятых в НИОКР * и объему инвестиций в НИОКР на одного занятого в этой сфере). Институты подобного рода имеются в подавляющем большинстве стран ОЕСР и ряде других стран с активной инновационной политикой и практикой, включая Израиль, Китай, Бразилию, Индию и ЮАР. Существовал институт инновационности и в СССР. Институт этот можно, к примеру, ощутить в поддерживаемом государством движении изобретательства и рационализаторства, а также в том «весе» в общественном сознании страны, который приходился на долю занятых в научно-техническом творчестве, составлявшем нерыночный (максимум 200 руб. вознаграждения, но не более 50 руб. на одного из соавторов изобретения!) движитель научно-технической мысли. Этот институт, который тогда никто так не называл, привел нашу страну от пропагандистской кампании «Наш ответ Керзону» к появлению первого реактивного лайнера Ту-104, а его размывание в «волнах перестройки» — к почти полной эрозии отрасли гражданского авиастроения. Вывод о корнях низкой отечественной инновационности, обнаруживаемых в практическом отсутствии в современной России национальных институциональных структур, притягивающих инвестиции в человеческие интеллектуальные ресурсы, в создание новых полезных знаний и ориентированных на производство технологий [8], также может служить косвенным подтверждением критичности для национального технологического суверенитета существования такого института. К тому же, гипотеза о необходимости выделения и изучения национального «института инновационности» [14] может, на наш взгляд, получить определенную поддержку в рамках новой институциональной экономической теории (НИЭТ) [25].
За отправную точку нашего доказательства можно взять положение о существовании особой государственной, или национальной инновационной политики (НИП) (наш курсив обусловлен тем, что по Интернет-поиску складывается впечатление, что термином «НИП» в России пользуется весьма ограниченный круг лиц [5], предпочитая именовать такую политику государственной — 214,000 откликов по Googl). Разумеется, «инновационная политика» не так обделена вниманием в информационном поле (64,000 откликов по Google). Поскольку в целом прикладное значение настоящей статьи посвящено поиску инструментария достижения адекватности русскоязычной терминологической парадигмы заимствуемого из-за рубежа знания, дадим формулировку НИП в зарубежной трактовке: «Национальная инновационная политика сосредоточена на обширном перечне позиций по обеспечению инновационной способности нации и добивается необходимых действий правительства, бизнеса, науки и работников» [44]. В современных отечественных социально-экономических условиях, когда государственная собственность не является доминирующей, термин «НИП» представляется нам более адекватным реальности.
Еще одна компонента обновленной «концепции 5И» [20] — «инфраструктура» — является своеобразной (в терминах ИТ) «материнской платой» НИС [9; 15]. Поскольку, в духе терминологии НИЭТ, инфраструктура может быть определена как «совокупность организационно-правовых форм, опосредствующих движение товаров и услуг, акты купли-продажи, или совокупность институтов, систем, предприятий, обслуживающих рынок и выполняющих определенные функции по обеспечению нормального режима его функционирования» [38], то и корни неэффективности отечественной НИС следует искать в ее институтах. Подобно тому, как самый совершенный по быстродействию и надежности компьютер может быть загублен операционной системой (ОС), зараженной вирусом, или же не давать должной отдачи в силу устаревшей ОС, отсутствие или неразвитость институтов инновации может свести на нет самую грамотную НИП, а также загубить самых талантливых ученых и инженеров, трагедии которых хорошо представлены в истории отечественной науки.
Сам термин НИП обращает внимание исследователя на политику, которая, понимаемая как совокупность идей и интересов и обусловленная ими целенаправленная деятельность, не может не включать в себя противоречия между групповыми, корпоративными и общественными интересами. Что касается НИП, то для выявления одной из ее важнейших проблем может быть использован вывод Андрея Алейникова о том, что «утверждение и развитие новых экономических и политических институтов (сюда бы мы и включили «институт инновационности — авт.) <...> тормозится системой «параллельной институализации», при которой существование действующих норм и правил, несмотря на очевидную неэффективность, подчинено «логике рентабельности» чиновников, извлекающих доходы не от конкурентных рыночных взаимодействий, а от соперничества на неафишируемых рынках политических и аппаратно-административных услуг» [2].
Иными словами, неразвитый институт инноваций в инфраструктуре НИС достаточно часто воспроизводит ситуацию, когда ответственный государственный чиновник финансирует не инновационный, а «благодарный» бизнес. Именно на такое оздоровление отечественных институтов направлена сегодня антикоррупционная деятельность правительства под личным контролем президента России.
Проблема институционализации инновационной деятельности нашла свое отражение в научных, деловых и правительственных кругах России [22]. Среди альтернативных путей создания или восстановления отечественного института инновационности — эволюционно-исторического и радикально-логического — следует остановиться на втором. Решение вопроса мы видим исключительно в выработке и последовательном проведении сильной НИП, в рамках которой складываются взаимоувязанные, часто противоречивые, но объединяемые императивом достижения инновационного развития российской экономики субъект-субъектные и субъект-объектные отношения. Таким образом, построение «института инновационности» представляется нам важнейшей задачей НИП России. Однако в любой политике, кодифицируемой в тех или иных, приобретающих силу закона и подзаконных актах, текстах, как нигде, необходима точность и однозначность формулировок и соответствующей терминологии. В противном случае сигналы управления, необходимые для реализации политики имеют шансы быть искаженными, эффективность политики снижена, а в отдельных случаях сама политика может быть искажена или провалена. Поэтому задача выявления сущности понятия «инновация», являющегося корневым для всей терминологической парадигмы как теории инноваций («инноватики»), так и НИП, предопределила, что первым объектом исследования стал термин «инновация» и те его детерминанты, которые обнаруживаются и систематизируются нами в зарубежных (англоязычных) и отечественных дефинициях инновации.
Семасиологический подход в семантико-экономическом анализе
Явно интердисциплинарный характер представляемого в настоящей статье исследования, а также «нелингвистическое происхождение» двух авторов требуют некоторых разъяснений. Во-первых, семантико-экономический анализ прошел определенную апробацию и был признан в результате нескольких защит диссертационных работ [27; 24; 7; 4]. Во-вторых, эта статья использует прежние наработки авторов в области теории и практики перевода с английского языка на русский многообразных экономических текстов, а также и необходимую в связи с этим выбором терминологию, адекватную русскоязычной [32; 40; 3; 33; 35; 31; 30; 34]. Тем не менее, авторы осознают обширность проблемы построения адекватной множеству понятий, составляющих сферу заимствуемого знания (а именно таковым оказалось знание бизнеса в контексте рыночной экономики для российских ученых и хозяйственников), практически новой для российского научного и практического оборота терминологической парадигмы. Поэтому, в дополнение к сказанному выше, формулировка и определенная апробация семасиологического подхода, составляющего элемент семантико-экономического анализа, сведены к высокочастотному (более 2 млн откликов в Googl) корневому для НИП термину «инновация».
Наверно, не требует особого доказательства то, что резко возросший за последнее время интерес к адекватности новых терминологических парадигм объясняется не только динамичным развитием различных сфер знаний, но и заимствованием знания из других культур. Особенно это заметно в тех случаях, когда происходит взаимодействие культур не в плане развития равноправной конвергенции, что можно наблюдать, например, применительно к взаимодействию российской и «западной» математической культуры или, отчасти, в области развития ядерной физики. Активное заимствование происходит и в инородческой культуре практически давно сложившегося понятийно-категориального аппарата. Такими сферами являются для современной России многие типичные для рыночной экономики дисциплины: «маркетинг», «менеджмент», «биржевое дело» и т.п. Это не новый процесс. Достаточно посмотреть отечественные учебники и учебные пособия еще советского периода по дисциплинам, связанным с практикой внешнеэкономической деятельности (не говоря уже о профессиональных руководствах и справочниках), чтобы убедиться в существовавшей уже тогда «интернационализации» (читай «вестернизации» или американизации) соответствующих терминологических парадигм. Хотя работа в данной области идет по разным направлениям, еще недостаточно изученными остается терминология наук, в частности, проблемы ее формирования. В первую очередь данный вопрос касается формирования терминологий именно новых областей знаний, так как описание терминологии любой сферы деятельности является важнейшим аспектом ее развития.
Самая общая постановка вопроса связана с тем, что лежащее в основе любых культурных заимствований и/или обменов развитие межкультурной коммуникации и существующая наряду с этим профессиональная и терминологическая разобщенность обостряют проблему эффективности предпринимательской деятельности и конкурентоспособности. Неправильно истолкованные положения профессионального знания (как усложненные, так и упрощенные) ослабляют позиции в конкурентной борьбе. Формальные и неформальные сигналы управления (особенно, когда речь идет о документарных сигналах от интракорпоративных приказов/указаний и интеркорпоративных мандатных и факультативных коммуникаций до супракорпоративного национального законодательства и международных рекомендаций), так или иначе, принимают вербальную форму. Принимая во внимание этот простой, но непреложный факт, следует признать, что становится особенно важным одинаковое понимание (толкование) всеми сторонами этих коммуникативных процессов тех феноменов, что стоят за составляющими сущность управления понятиями и служащими их «адресами» в ассоциативной памяти сторон коммуникаций терминами.
Впечатляющий пример решения проблемы построения самодостаточной и непротиворечивой терминологической парадигмы представляет собой одна довольно старая, но, можно сказать, классическая, написанная в традициях советской экономической школы работа, где разработана методология терминообразования («терминирования» и «дефинирования»), положенная в основу до сих пор, на наш взгляд, непревзойденного (если не единственного) понятийно-терминологического словаря [1]. Однако, несмотря на это, примененные в нем методологические принципы — отражения, системности, антонимии, антиципирования и альтернативы (традиционность-новаторство) — предстают как фундаментальные, а использование их для решения задачи поиска сущности явления вызывает некоторые сомнения. Принцип отражения действительно соответствует тому, что реально существующее явление (феномен) первично по отношению к понятию и, создаваемое учеными представление или суждение приобретает определенное имя (термин). Тем самым здесь фиксируется движение по цепочке «феномен → понятие (дефиниция) → термин». В случае заимствования знания из другой культуры, где феномен устоялся, и соответствующее ему понятие, равно как и соответствующая ему дефиниция, проверены временем, приобретение наименования в другой, принимающей языковой среде не является механическим процессом, и нарушение адекватности «терминирования» может вести к искажению сущности феномена. Следовательно, прежде чем решать проблему адекватности терминов, необходимо решить вопрос о сущности понятий. Сущность эта далеко не всегда передается лексико-семантическим значением слова (термина). Так, английское leverage в экономическом (финансовом или маркетинговом) контексте не передает в переводах на русский (применяемые сегодня фонетические кальки «леверидж», «ливиридж» вопроса не решают) сущности стоящего за leverage явления при помощи специализированных переводческих англо-русских словарей. Лишь контекстный анализ и ассоциация с вариантом перевода общего словаря, — «рычаг», — могут привести к практически адекватному «усиление». Принцип системности, при всей важности согласования и взаимосвязанности всего множества терминов, составляющего предметную терминологическую парадигму, играет роль подчиненную и вторичную, где его выполнение требует, в первую очередь, исключения эффекта терминологической полисемии при терминообразовании в иноязычной культурной среде, породившей этот термин. Несмотря на ограниченный объем данной публикации, не можем не указать на укоренившийся семантический конфуз с термином «competency», породившим смешение «компетенции» и «компетентности». Общепринятая и очевидная (три десятка лет назад) принадлежность термина «компетенция» к праву что-либо делать предпринимать, указывать, а термина «компетентность» — к умению что-либо делать предпринимать, указывать, уступила место жонглированию этими понятиями на всех уровнях: от научных статей [6] до руководящих документов (например, современные ГОСы). Принцип антонимии, в соответствии с которым (как сказали бы ранее, в соответствии с диалектическим законом единства и борьбы противоположностей) понятия в науке рождаются, как правило, парами, гласит, что всякому явлению должно соответствовать «антиявление», каждому процессу — обратный процесс. В случае «инновации» этот принцип скорее имеет отношение к ограниченности во времени для существования такого феномена как «инновация» [16], чем к необходимости отыскания формального «антитермина» с соответствующими морфологическими/семантическими признаками. Принцип антиципирования рекомендует учитывать не только существующие, известные феномены, но и перспективу их развития, возникновения новых аспектов, форм, которые также придется терминировать, что приводит к расширению корневой части терминологической парадигмы феномена инновации. Для феномена инновации этому принципу соответствует расширение видов (форм) его проявления, скажем, согласно модифицированной классификации Райкрофта-Кэша [47]. В соответствии с указанной классификацией можно выделить следующие виды: 1) инкрементная инновация (incremental), 2) радикальная инновация (redical), 3) заменяющая [технологическую систему] инновация (technology system changes). Отметим, что в данном случае вновь необходимо перейти от «чистого» перевода к привлечению контекста, несущего в себе сущностные черты инновации, чтобы адекватно терминировать эту его форму при сохранении других принципов, прежде всего первого. Принцип альтернативы «традиционность-новаторство» находится в сильной зависимости от того, в какой стране зарождается маркетинговое явление и, следовательно, от того, какой язык был использован для исходного терминообразования. Пожалуй, верным решением этой альтернативы для стран-доноров какого-либо знания было бы новаторство, т. е. построение терминологического неологизма путем калькирования. Так, отсутствие адекватного терминирования для innovation в первом переводе фундаментального труда Йозефа Шумпетера [37] дало толчок к продолжающейся по сей день игре с терминами «новшество», «нововведение» и «инновация». В то же время маркетинговое определение инновации как коммерциализованного изобретения [28], т.е. товарной формы знания, достаточно эффективно снимает создавшуюся ситуацию теоретической невнятицы, могущей привести и, можно предположить, приводящей на уровне национальной инновационной политики к снижению ее действенности. Следует отметить, что, как это ни странно, при всей насыщенности научной и публицистической литературы, а также СМИ, «инновационной» терминологией, до сих пор не существует — не только в России, но и за рубежом; не только в публицистической, но и научной литературе, — общепринятой дефиниции инновации. Отмечается, что «несмотря на многие годы изысканий, до сих пор не существует подходящего для всех (one size fits all) определения инновации, но, все же, важно понять, что означает инновация для каждого» (51). Исследования в западной менеджерской среде показали, что постепенно происходит изменение понимания инновации среди представителей бизнеса, где, по результатам одного обзора, 26 % понимают инновацию как «решение, идентифицирующее и обращающееся к неудовлетворенным потребностям покупателей»; 23 % — как «некоторый прогресс, представляющий собой продвижение, улучшение или лучший способ делания чего-либо», и, что особенно интересно для эпохи «экономики знания», всего лишь менее 5 % ассоциируют инновацию с открытием и в целом с научно-технической революцией (НТР).
Рассмотренные выше принципы терминирования довольно хорошо согласуются друг с другом и вполне могут быть применены в построении и упорядочивании терминологических парадигм больших предметных областей знания, что и было успешно сделано этим автором для экономической географии. Однако становящаяся предметная область, само наименование которой не установлено окончательно (от традиционной теории инноваций до «новоязовской» инноватики) требует предварительного решения сущностных вопросов, которых в настоящее время часто стараются избегать.
Краткое описание метода и результатов исследования
В ходе исследования специфики отображения феномена инновации в общественном сознании нами была сформулирована гипотеза, что для формирующихся предметных областей знания при установлении адекватности их терминологических парадигм сущности отображаемых феноменов появляется возможность использовать известный в семантике семасиологический подход [11; 23]. Оказалось благоприятным для нашего исследования [18], что, в отличие от ономасиологии, в лингвистике значительно больше разработан семасиологический аспект — «изучение того, что значат те или иные слова (знаки), как они декодируются». Опираясь на это положение, нами была выдвинута гипотеза о возможности статистического анализа массива дефиниций инновации (последние были случайным образом выбраны, в соответствии с формулированием проблемы и основным массивом работ по данной тематике, в текстах на английском и русском языках). Дальнейшее определение основных атрибутов дефиниций (BAD) было выполнено на основании «пилотного прогона» дефиниций инновации, что позволило выделить следующие BAD: BAD1 — «новизна»; BAD2 — «знание»; BAD3 — «возрастание ценности (полезности)» и BAD4 «рынок (маркетинг)». Пятая компонента, BAD5 — «возрастание стоимости» — не была нами обнаружена в пилот-проекте, но все-таки введена нами в дизайн исследования; в силу логического заключения о том, что если инновационный товар в практике бизнеса предполагает повышенную цену, то в структуре этой повышенной цены, памятуя о том, что цена товара есть «превращенная форма стоимости» (по Марксу), следует пытаться отыскать «добавочную или избыточную прибавочную стоимость».
Согласно холистическому, или целостному, подходу к феномену инновации [42], который мы практикуем, обнаруживаются множественные проявления этого феномена: например, разработка и внедрение инновативных стратегий, новых товаров, инновационных технологий, а также креативные инновационные подходы к постановке и решению управленческих задач и менеджменту знания в целом. Родственные исследования предпринимались и ранее, хотя им был свойственен в определенной степени формальный статистический подход. Небезынтересным представляется недавнее Google-исследование [41], в котором приведены результаты анализа 30 дефиниций инновации, появившихся в период 1960-90-х гг.
Среди них выделяются две группы, где в качестве определяющей основы имеется: 1) изобретение, идея или концепция, т. е. что-то новое; 2) внедрение или коммерциализация добавленной стоимости, т. е. что-то продаваемое. Эта «определяющая основа» фактически опирается, в наших терминах, на BAD1 и BAD4. Впрочем, в первой составляющей можно также обнаружить признаки BAD2 и BAD3. Схожие результаты приводятся на сайте thinksmart.typepad.com, где на таком же массиве дефиниций из Google показано, что прилагательное «новый» (new), — BAD1, — использовано в 21 случае (68 %), а идея того, что это новое создает дополнительную ценность, — BAD3, — обнаруживается (прямо или косвенно) лишь в 10 определениях (32 %) [49]. Тем не менее, несмотря на эту статистику, акцент делается не на новизне объекта — носителя инновации, а на той «новой ценности» [ibid], которую этот объект предоставляет покупателю. Следовательно, акцентируется та новая для продавца этого объекта стоимость, которая реализуется в процессе маркетингового обмена и отчуждается в пользу продавца в виде добавочной (избыточной) прибавочной стоимости. Здесь можно обнаружить весьма важное для дефинирования инновации положение о безусловном приоритете атрибута создания ценности (стоимости) над атрибутом новизны собственно инновации [ibid]. Так, в конце 1960-х гг., при недостаточной развитости цифровых эквалайзеров звука, нашли повторное применение в сценических мощных усилителях генераторные вакуумные лампы серии ГУ, вытесненные из радиотехнической аппаратуры полупроводниковыми устройствами. Более того, имели место факты экспорта ламп ГУ НПО «Светлана» (Ленинград, СССР). Вакуумные усилительные лампы по сей день применяются в мощной гастрольной аппаратуре класса HiFi.
«Российский домен» экономической науки, как правило, остается terra incognita для зарубежных исследователей. Это следствие как исторически сложившегося «снисходительно-пренебрежительного» отношения к России, «прорубившей окно в Европу», в частности, за получением знания, и сохранившегося до настоящего времени в области общественных наук, так и малопонятного для западных лидеров экономической науки языка, к тому же отображаемого кириллицей (36). Поэтому мы решили провести расширенное исследование с включением обнаруженных нами российских дефиниций инновации, разумеется, отдав должное расширению англофонного массива этих дефиниций. Вместе с тем наша работа не является простым повтором цитированных предшественников. Ставя перед собой задачу применения семасиологического подхода в нашем семантико-экономическом анализе, мы разработали собственную форму исследования, условно названного «кросскультурный семантико-экономический анализ множества дефиниций инновации», дизайн формы которого содержит вышеприведенные пять классов атрибутов BAD анализируемой дефиниции. Далее следует полученное нами представление этих атрибутов.
BAD1. Атрибут «новизна» проявляется в следующих формах: новый; существенно отличающийся; вновь; изменение; превращение; новизна; впервые; то, чего нет; преобразование; смена; нововведение; новация; совершенно новый; воспринимаемый как новый; новшество; значимое изменение; новообразование. Формы этого атрибута могут быть оценены как подводящие соответствующее им подмножество дефиниций инновации под класс так называемых «тавтологических определений», или «рекурсий», составляющих 15 % от всей выборки.
BAD2. Атрибут «знание» конкретизируется в понятиях: знание, идея, изобретение, способ, исследование, разработка, НИОКР, диффузия технологии, практика, метод, шаблон поведения, технология, концепция, мышление, процесс разработки решения, результат сочетания идей и знания, комбинация существующего знания, креативная идея, процесс, процедура, результат достижений НТП, научные исследования, достижения науки, передовой опыт, творческая деятельность, разработка и внедрение, научные и технические разработки. Формы этого атрибута несколько по-разному связывают знание и инновацию, что потребовало их дальнейшего дезагрегирования:
1) «зарождение знания» (идея, креативная идея, мышление, концепция, творческая деятельность);
2) «форма и природа знания» (изобретение, способ, практика, метод, шаблон поведения, технология, результат сочетания идей и знания, комбинация существующего знания, процесс, процедура, результат достижений НТП, достижения науки, передовой опыт);
3) «менеджмент знания» (исследование, разработка, НИОКР, НИР, научные исследования, научные и технические разработки, разработка и внедрение, диффузия технологии).
BAD3. Атрибут «возрастание ценности, или полезности»: полезность, полезный, улучшение, ценность, улучшенный, сравнительно лучший, улучшить, эффектность, увеличение способности, улучшение возможности, нужное другим, действительно используемое, ценность, улучшенный результат, добавленная ценность, позитивное изменение, добавление ценности, существенно добавленная ценность, увеличивать потребительную стоимость, увеличивать ценность производителя, полезная деятельность, создание ценности, преобразование, лучшее решение, оцененный, сильный позитивный эффект, ценность предприятия, увеличение потребительной стоимости, усовершенствованный, смена поколений науки и техники, уникальные свойства, усовершенствованный продукт (технологический процесс), удовлетворяющий потребности человека и общества, практический интерес, прогрессивный, усовершенствование, лучший по своим свойствам, процесс непрерывного совершенствования, более эффективный в использовании. Все формы этого атрибута, так или иначе, относятся к созданию и предложению покупателю/пользователю большей потребительной стоимости (полезности) в силу нового или улучшенного предложения товара/процесса.
BAD4. Атрибут «рынок (маркетинг)»: рынок, товар, рыночное место, оценка, входит на рыночное место, успех на рынке, рыночная форма, для покупателя, конкурентная среда, конкурентное преимущество, неудовлетворенная потребность покупателя, удовлетворенный покупатель, бульшие продажи, принимаемый и используемый на рыночном месте, рыночный успех, представленный на рынке, коммерциализация, реализуемый на рынке, внедренный на рынок, преобразование в... торгуемый товар, на уровне рынка, продвижение на рынок, появление на рынке, успешное введение, успешный на практике, обеспечение продолжительности жизненного цикла товара, вывод на рынок. Высокая вероятность обнаружения в дефинициях этих форм данного атрибута (частотность появления — 41%) доказывает, что любое полезное знание (открытие, изобретение), в полном соответствии с принципами маркетингового подхода [28], становится инновацией тогда и только тогда, когда признается рынком.
BAD4. Атрибут «возрастание стоимости» (стоимости в самом, что ни на есть марксистском, а не бытовом, синонимичном цене понимании — авт.): (новое) богатство, существенно добавленная стоимость, воспроизводство корпорации (в конкурентной среде), увеличивать стоимость, прибыльность, прибыльный, успешная эксплуатация, эксплуатация, создание (стоимости), успешная экономическая эксплуатация, успешная эксплуатация... для создания богатства компании (стоимости), существенный выигрыш (рассматриваемый в терминах стоимости), при ориентации на экономическую выгоду... добавочный доход, рентабельность предприятия [главное значение для...].
Незначительная частотность появления данных форм этого атрибута в дефинировании инноваций (1%) свидетельствует о том, что прямое/косвенное указание на наличие в инновации добавочной (избыточной) прибавочной стоимости еще не устоялось ни в зарубежной, ни в отечественной литературе. Причины этого, на наш взгляд, могут быть сведены к истокам формирования следующих типов менталитета современных ученых-обществоведов: 1) зарубежные ученые, воспитанные в духе «экономикс», а также отечественные экономисты, страдающие «перестроечным комплексом неполноценности», вероятно, отождествляют применение современных вариантов марксистской методологии в экономической науке с (крайне) левой идеологией; 2) следующее, постсоветское поколение ученых попросту не получило в ходе своего «скорректированного» образования объективного представления о марксистской методологии. Тем не менее, такие компоненты дефиниций феномена инновации, как, например, «существенно добавленная стоимость», «существенный выигрыш рассматриваемый в терминах стоимости)», «при ориентации на экономическую выгоду... добавочный доход», «успешная экономическая эксплуатация», «успешная эксплуатация... для создания богатства для компании (стоимости)», позволяют, на наш взгляд, утверждать, что в этих дефинициях явно или неявно, но присутствует категория добавочной (избыточной) прибавочной стоимости, использование которой должно, на наш взгляд, привести к успешному выявлению сущности и анализу развития феномена инновации, а в перспективе — к построению адекватной феномену инноваций самодостаточной и непротиворечивой терминологической парадигмы теории инноваций.
Таким образом, нами сделан вывод (29), что наиболее часто проявляющимся классом BAD в исследованных нами дефинициях инновации остается, несмотря на явную тавтологичность таких дефиниций, «новизна». Впрочем, тавтологическое определение также имеет право на существование в науке (12), символизируя выделение особого «поля» (39), что в нашем случае может соответствовать выделению специфической ветви, или дисциплины, экономической науки — (может быть) инноватики. Более того, тавтологические определения часто оказываются весьма важными для построения или восстановления институтов любого общества (17). Это может оказаться важным в обществе, «которое растеряло свои ориентиры» для восстановления необходимых для развития феномена инновации институтов (14). Можно сказать, что тавтологические определения инновации играют роль своеобразной «мантры», или инструмента, нейролингвистического программирования (НЛП) (19), имеющего теоретико-концептуальные корни в гештальт-философии и являющегося мощным инструментом, модифицирующим многие процессы — от поведения менеджеров/политиков на наноуровне и до проведения национальной и мировой политики на макро- и метауровне глобальной маркетинговой среды ГМС [26]. Эта эффективность НЛП объясняется достаточно просто: в конечном итоге все, что осуществляется в человеческой цивилизации, опосредовано СЛОВОМ, играющим центральную роль в любых коммуникациях. В конечном итоге, «Язык... карта наших мыслей и переживаний, отделенная от реального мира» (19). Следовательно, изменяя языковые единицы (термины), мы можем изменять отношение к феномену, используя многие ассоциативные гипертекстовые связи языка. Оцените, например, используя двуязычные словари, политический эффект перевода стилистически нейтральных слов «союз», «собрание», «совещание» и слов, традиционно подававшихся в контексте отечественных СМИ с негативной оценкой «бунд» (нем.) и «хунта» (исп.).
Такое возможно и в рамках одного языка. Отношение к чеченской войне, по социологическим опросам, было различным во время первой и второй войн. Не потому ли и ход боевых действий был различен, что в первой войне военные действия происходили между «боевиками» и «федералами», а во второй — между «бандформированиями» с участием «иностранных наемников» и «силами правопорядка»? Интересно отметить, что такая постановка вопроса по поводу внедрения в наш «постперестроечный» язык обширного ряда терминов-англицизмов, которые вполне могут рассматриваться как НЛП-инструменты, была обнаружена нами в публикациях вовсе не лингвистов, а «технарей» (21). Последние отметили, что американцы так и не дали «прижиться» в своем языке словам «sputnik» и «cosmonaut», несмотря на приоритет советской космонавтики в то время, внедрив слова «satellite» и «astronaut». Не потому ли во Франции законодательно запрещено использование иностранных слов в тех случаях, когда имеются франкофонные аналоги. Поэтому тавтологический атрибут дефиниции инновации — «новизна» — не только оправдан, но и необходим. В заключение этого комментария приведем четкий пример тавтологической дефиниции, или рекурсии: «Инновация — создание или введение чего-то нового, особенно нового товара или нового способа производства чего-либо» [52].
Несмотря на кажущуюся (даже на уровне так называемого «common sense») очевидность дефинирования инновации через знание, отождествление инновации со знанием встречается весьма редко (например, в 10) но в то же время обнаружено лишь в 58% рассмотренных дефиниций. Попытка разобраться с этим явлением через определение собственно знания оказывается как бесплодной, так и, на наш взгляд, уводящей понятие «знание» от феномена инновации. Дефинирование знания имеет широкий диапазон (при лаконичном в 50) и мало что дает для решений проблемы дефинирования инновации. Однако нам удалось найти утверждение, согласно которому «знание может быть определено как способность интерпретировать и действовать» [48]. Такая способность (знать, что, когда и как делать, и действительно делать это), несомненно, принимается рынком и позволяет реализовать прибавочную стоимость, которая, по определению меновой стоимости, применительно к инновации (понимаемой в рамках маркетингового подхода, в первую очередь как товар), в силу рыночной уникальности последней, должна содержать в себе добавочную (избыточную) прибавочную стоимость. Частотность использования BAD4 (41 %) можно считать достаточно высокой, чтобы сделать предположение о состоятельности маркетингового подхода к изучению феномена инновации [28].
Важным прогрессом в дефинировании инновации, без которого инновационная политика в значительной степени теряет свою направленность и управляемость, явилось опубликование в 1996 г. документа ОЭСР по экономике знаний и ее терминологической базе (43). Несмотря на существование этого полезного документа, до сих пор не обнаруживается достаточно прочной методологической базы для ее построения, которая складывается довольно спонтанно, если не волюнтаристски. Причин тому много. Важнейшей среди них нам видится специфика переходного — от социализма к капитализму — периода в России, сказавшегося в усиленной деидеологизации нашего общества, когда в ходе усвоения ценностей западной буржуазной демократии практически все достижения школ отечественных общественных наук были оттеснены на обочину. Причем произошло это не только в сфере политики, но и в высшей школе, а также в академических учреждениях, что, конечно, не могло не сказаться на модификации общественного сознания. Понятийно-категориальный аппарат отечественной экономической науки новой генерации оказался подвержен поспешному заполнению нечеткими, а порою и неверными, терминами. Это неудивительно, поскольку даже «официальное» определение инновации [46] как «внедрение нового или существенно улучшенного товара (вещного товара или услуги), или процесса, нового маркетингового метода, или нового организационного метода в практике бизнеса, организации рабочего места или внешних отношений» сконцентрировано больше на новизне, чем на признании ее рынком.
Заключение
Применение семасиологического (точнее: статистико-семасилогического) подхода в экономической науке видится нам важным инструментом для выявления того насколько адекватны термины и дефиниции нового знания сущности тех феноменов, отражением которых они являются. Это должно послужить разработке адекватной терминологической парадигмы теории инноватики и стать терминологическим нормативом, применяемым при подготовке и выпуске документов, кодифицирующих НИП. Кроме того, в научном плане, хотелось бы отметить, что с использованием этого подхода в предметной области экономической теории обнаружить в истоках феномена инновации элементы не только новой ценности (полезности), но и соответствующей ей добавочной (избыточной) прибавочной стоимости. Последний вывод может быть конструктивно использован в теоретическом осмыслении эволюции стоимости инновации в ходе развития ее жизненного цикла, а также при международной (глобальной) диффузии инноваций. |
| |
|
|
