|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (32), 2009 | | | | ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ | | | Богомазов Г. Г.
заведующий кафедрой истории экономики и экономической мысли
Санкт-Петербургского государственного университета,
заслуженный работник высшей школы РФ, доктор экономических наук, профессор
| |
| | | | | Статья посвящена раскрытию роли философии истории в исследовании и преподавании историко-экономических наук. Автор достаточно подробно рассматривает историю становления и развития философии истории как особого направления философской науки, показывает основные его школы и наиболее видных представителей этих школ. Он полагает, что, несмотря на то, что и поныне даже по наиболее важным проблемам философии истории единства мнений в ученом мире нет, все-таки существует реальная возможность вычленить из теоретического арсенала этой науки те основные методологические принципы, которые позволят наиболее успешно организовывать и проводить историко-экономические исследования | | Ключевые слова: экономическая история, философия истории, историческая школа, французская историческая школа "Анналы", мир-системный анализ, неоинституциональная экономическая история, культурно-исторический тип, глобализация |
Даже профессионально занимаясь историей, мы не всегда задумываемся над вопросом о том, что такое история, для чего она существует, на какие вопросы, занимаясь ею, мы хотим получить ответы, есть ли в ней какой- то практический смысл, или это просто очень интересно. И это притом, что вопросов даже фундаментального характера, связанных с историей, существует довольно много. К их числу можно отнести следующие:
— есть ли у истории смысл и логика, имеет ли она в своем движении определенное направление, существует ли цель этого движения и если да, то в чем она состоит и можно ли ее познать;
— какова специфика исторического процесса у разных стран и народов, существует ли всеобщая история;
— возможно ли на основе исторического прошлого предсказать будущее и извлечь из прошлого уроки;
— насколько можно использовать исторический опыт других стран и народов;
— каковы движущие силы истории;
— является ли история наукой теоретической, или это наука описательная.
С определенного времени ответить на эти и другие вопросы стремится особая наука — философия истории. Она призвана раскрыть смысл исторического процесса и логику исторического исследования. Следовательно, ее предметом являются как онтологические вопросы исторического процесса (например, какова теоретическая модель
исторического процесса, основанного на общей картине исторической реальности), так и гносеологические и логико-методологические вопросы исторической науки. При этом сразу отметим, что, по нашему мнению, основные идеи философии истории всецело распространяются на методологию историко-экономического анализа.
Понимание предмета экономической истории и методологии исследования зависит от парадигмы, теоретической школы, к которой примыкает ученый.
В экономической истории с точки зрения понимания ее предмета и методологии можно выделить следующие школы:
— историческая школа (немецкая, английская, французская, российская);
— марксизм;
— французская историческая школа Анналы;
— клиометрия;
— анализ экономической динамики и концепции экономического роста;
— мир-системный подход;
— неоинституциональная экономическая история;
В рамках какой бы школы ни разрабатывалась экономическая история, неизбежно изучение и раскрытие тех основных вопросов, которые ставит перед собой философия истории.
Однако и сегодня во взглядах ученых в рамках философии истории существуют серьезные расхождения. Представители различных школ и направлений в исторической и философской науке далеко не единодушны в понимании сути, логики и направленности исторического процесса. Правда, например, философы ХУП в. вообще не ставили вопроса о смысле истории, о месте и роли человека в историческом процессе. Такого понятия как философия истории тогда также не существовало. Теоретическим и методологическим основанием науки того времени был субстанциализм, поскольку в основу всех научных представлений была положена субстанция, как нечто самодостаточное и неизменное, ничем не обусловленное и само себя определяющее. Поэтому усилия ученых были направлены тогда на решение вопроса о том, что такое субстанция.
Становление и развитие философии истории было связано с постепенным изменением в восприятии самого понятия «история». От представлении об истории как эмпирическом знании об имевших место событиях и фактах, не требовавших теоретического осмысления, постепенно ученые переходят к пониманию истории как особой области знаний, требующих специального изучения и осмысления. Одним из первых, кто именно так начал воспринимать историю, был немецкий философ Ф.В. Шеллинг (1755–1854). Большой вклад в утверждение философии истории внесли французские просветители, в частности, Вольтер (1694–1778), который и ввел в научный оборот этот термин. Ж.Ж. Руссо (1712–1778) впервые в истории науки четко разграничил описательную историю, как изложение фактов и событий, и историю как реконструкцию исторического процесса.
Основное внимание французские просветители сосредоточивали на оценке истории с позиций разума, т.е. на осуждении как неразумного и противоестественного тех событий и поступков, какие в действительности произошли, но, с их точки зрения, не должны были бы случиться. В данном случае происходило противопоставление «исторического», основанного на фактах действительности, и «рационального», основанного на априорных нравственно-логических принципах. Не случайно великий гуманист И. Кант (1724–1804), в целом разделявший эти представления, полагал несколько странным стремление создать историю, исходя из признания ее целей, но не опираясь на факты реальной жизни. М.Ф. Квинтилиан еще раньше сказал о том, что история существует сама по себе, и ей безразлично, одобряем мы ее или не одобряем.
Это замечание, как нам представляется, необходимо учитывать при анализе и оценке научного творчества мыслителей прошлого и не увлекаться критикой их взглядов и представлений, сосредоточив внимание, прежде всего, на том, что они дали науке по сравнению с их предшественниками и современниками, какое влияние они оказали на состояние современной им науки и последующего ее развития.
Одним из принципиальных вопросов философии истории является вопрос о мотивах исторических изменений. Начиная со времен французских просветителей, существует мнение, что таковым является неудовлетворенность людей условиями своей жизни, что и приводит ко всякого рода изменениям, нацеленным на достижение желаемого общественного устройства и образа жизни. Но издавна существовала и критика этого представления, в частности, со стороны Г.В.Ф. Гегеля (1770–1831). С одной стороны, он вполне допускал наличие в сознании людей такого рода мотивов. Однако, он не считал их движущими силами истории. И в этом он был прав. Мало ли мы знаем примеров того, как целые народы ставили перед собой задачи построения сознательно сформулированной модели общественно-экономического и политического устройства, но не достигали поставленных целей. И это не только пример истории нашей страны ХХ века. На западе ведь тоже пытались создать общество всеобщего благосостояния, построить смешанную экономику, бытовали идеи конвергенции двух противоположных систем и т.д. Г.В.Ф. Гегель категорически отвергал всякие попытки априорного построения философии истории и доказывал, что она должна исходить из исторической данности, опираться на факты реальной жизни. При этом он не отказывался и от принципа «разумности». Поскольку в мире, как полагал Гегель, господствует разум, постольку и всемирная история должна быть разумна. Поэтому предметом философии истории, утверждал он, должна быть не «вся история» и не «все в истории», а только «разумное» ее содержание. Иррациональное, случайное, или, как он еще говорил, «гнилое существование» не может подвергаться философскому осмыслению, ибо невозможно разумно познать то, в чем нет разума.
Однако, возникает вопрос, а что считать разумным или неразумным, рациональным или иррациональным? По мнению многих философов, основным критерием в данном случае может быть идеал. Он трактовался как нечто нормативно-должное, с которым следует соотносить и оценивать ход истории. Ж.Ж. Руссо, в частности, указывал, что для того, чтобы судить о том, что есть, нужно представлять себе, что должно быть.
В этой связи нельзя не сказать и о том, что в рамках философии истории практически всегда присутствовала проблема морали и нравственности в деятельности людей и оценка вытекающих из нее последствий. Но и в этом случае позиции ученых кардинально различались. Так, одни полагали крайне важным использовать историю в целях воспитания людей на положительных примерах, примерах достойных подражания. В частности И. Кант был убежден, что историческое исследование, не преследующее целей морали, не достойно внимания ученого человека. Это, впрочем, было вполне логичным для Канта, поскольку вся его философия проникнута идеей верховной ценности человеческой личности.
В свою очередь Г.В.Ф. Гегель смотрел на исторический процесс более реально, как на своеобразное сочетание добра и зла. Реальная история не мыслилась им без пороков и преступлений. Более того, побудительными мотивами деятельности людей он считал их своекорыстные страсти и эгоизм не имеющие границ. Все экономисты прекрасно знают, что таким же образом рассуждали, правда, применительно к капитализму, который они считали вечным и неизменным, А. Смит и Д. Риккардо. Нужно ли в данном случае напоминать о К. Марксе.
Возвращаясь к Гегелю, следует отметить, что он признавал возможность «ценностных суждений» в историческом исследовании. В его суждениях содержатся весьма резкие критические оценки состояния нравственности и в разные исторические эпохи, и у разных народов. Основную задачу науки он видел в том, чтобы понять, что и как происходило в реальной исторической действительности и только после этого, полагал он, можно давать ее оценку.
Бенедикт Спиноза (1632–1677), говоря об истории как науке, также видел ее задачу в том, чтобы «не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть, а понимать». Как нам представляется, все эти рекомендации в полной мере должны учитываться в ходе и историко-экономических исследований.
В соответствии с историко-философскими установками, существующими в науке, концепции исторической и историко-экономической динамики условно можно разделить на две большие группы — концепции всемирно-исторического и локально-исторического развития.
Обратимся, прежде всего, к первой группе концепций. Всех их объединяет идея однолинейной и единой истории, в соответствии с которой она представляет целостный процесс развития. В данном случае предполагается, что у истории есть смысл, есть цель и все народы, в конечном счете, двигаются к одной цели. Это означает, что существует всемирная история, действуют общие закономерности. Смысл истории можно познать. При этом историческая динамика рассматривается как прогрессивно-поступательный процесс, как процесс развития. В рамках концепций первой группы разрабатываются различные модели исторического развития, предлагаются прогнозы, в том числе и для всего человечества, и для отдельных социально-экономических систем. Цель, которая преследуется в данном случае, состоит в том, чтобы дать человечеству исторический прогноз, нарисовать картину будущего. В качестве инструментов научного анализа разрабатываются «ритмы», «циклы», «идеальные типы», «законы», «тенденции», «культурно-исторические типы», «общественно-экономические формации», «способы производства», которые и призваны раскрывать историческую эволюцию.
Другой подход характерен для ученых, придерживающихся концепций локально-исторического содержания. Они строятся на основе идеи «локальных цивилизаций». В данном случае акцент делается на особенностях развития в рамках той или иной цивилизации, отрицается возможность существования всемирной истории. Утверждается, что у истории нет смысла, доступного однозначному пониманию, поскольку существует множество ее интерпретаций. Все это, в конечном счете, означает, что глобальные, а тем более детальные прогнозы будущего нереальны.
Вышеотмеченные группы концепций исторической динамики начали формироваться еще во времена античности, что можно проследить на примере взглядов Геродота (490/480–425 до н.э.), прозванного «отцом истории», Гесиода (VIII–VII в. до н.э.), Гераклита (ок. 540 — ок. 480 гг. до н.э.), Аристотеля (384 — 322 гг. до н.э.), Платона (428/427 — 348/347 гг. до н.э.), Полибия (ок. 201 — ок. 120 гг. до н.э.).
В средние века основную роль в трактовке исторического процесса взяла на себя христианская философия, основывавшаяся на идеях Августина Блаженного (354–430 гг.) — родоначальника христианской философии истории. Именно тогда закрепляются представления об историческом процессе в его единстве и целостности с присущей ему внутренней последовательностью и логикой. Главная движущая сила истории — внеисторическое, божественное провидение. Взгляды Августина Блаженного господствовали в западно-европейской философии вплоть до ХШ в.
Христианство внедрило в сознание людей идею трех уникальных по своей значимости событий в истории человечества — грехопадение, как начало истории, явление Христа — ее поворотный пункт и, наконец, грядущее Второе пришествие и Страшный суд, как завершение и конец истории. Таким образом, религиозная эсхатология исходит из идеи несостоятельности истории как вечного процесса. Она имеет начало и конец и предполагает выход в иное, потустороннее, сверхисторическое измерение.
Религиозное понимание истории, как в высшей степени единого процесса, вполне объяснимо, ибо каждая религия претендует на исключительную истинность и универсальность, но почти каждая из них утверждает, что Бог един, а потому един и путь всех людей на свете. И, тем не менее, как мы видим, всецело отнести религиозное понимание истории к концепциям всемирно-исторического характера не представляется возможным, ибо в данном случае речь идет о том, что история не имеет цели и она конечна.
В эпоху Возрождения (XV–XVII вв.) начинает формироваться светская философия истории. Особенно широкое распространение в это время получает учение итальянского философа Д. Вико (1668–1744) — одного из основоположников историзма, который писал об объективном и провиденциальном характере исторического процесса. Он утверждал, что все нации развиваются по циклам, состоящим из трех эпох — божественной (безгосударственное состояние общества, подчиненного жрецам), героической (аристократическое государство) и человеческой (демократическая республика, или представительная монархия). Д. Вико отделил «вечную идеальную историю», сущность которой постигается наукой, от эмпирической истории разных народов.
В этот же период складывается идеология европоцентризма — своеобразного варианта концепции всемирно-исторического развития. Смысл идеи состоит в том, что есть классический образец — Европа с ее историей и всеми основными нормами жизни, а все остальное, что наблюдается в мире, — отклонение от нормы. В связи с этим некоторые народы стали считаться отсталыми и даже «дикими» и нередко назывались «неисторическими».
Эпоха просвещения, кроме выше названных Вольтера и Ж.Ж. Руссо, принесла миру и другие имена — Ж.А. Кондорсе (1743–1794), положившего начало теории исторического прогресса, в основе которой лежало развитие разума, и, разделявшего эти идеи, известного французского государственного деятеля того времени, видного представителя экономической школы физиократов А.Р.Ж. Тюрго (1727–1781).
В «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума» (русский перевод был сделан в 1936 г.) Кондорсе сделал попытку установить закономерности развития истории, выделить ее основные этапы, определить движущие силы исторического процесса. Поступательное движение истории он объяснял безграничной возможностью развития человеческого разума, как творца истории. В связи с этим исторические эпохи он классифицировал на основе выделения этапов развития человеческого разума, указывая также на значение хозяйственного и политического факторов в общественном развитии.
Яркой и оригинальной была концепция исторического развития одного из крупнейших немецких философов И.Г. Гердера (1744–1803). Он был непосредственным предшественником Гегеля. Его работа «Идеи к философии истории человечества» (русский перевод был сделан в 1829 г.) проникнута мыслью о своеобразии различных эпох человеческой истории, стремлением понять их как нечто органически вырастающее на определенной национальной почве в результате специфического переплетения природных условий и культурных традиций. Гердеру удалось нарисовать широкую картину развития человечества от древности (Китай, Индия и другие страны Востока) до XIV в. Он дал убедительную критику концепции исторического и ценностного «европоцентризма» и показал невозможность выстроить историю народов и культур в единую линию исторической преемственности и последовательности с подчинением ее единой логике развития. Гердер отверг рационалистические представления об идеалах и конечных целях истории, используя, в частности, популярный впоследствии «моральный аргумент», согласно которому при допущении конечных состояний прогресса все предшествующие поколения человечества оказались бы средством для завершающего историю последнего поколения, которое и наслаждалось бы плодами труда своих предшественников. Главная идея Гердера состояла в утверждении плюрализма и многообразия истории, вариативности исторического процесса , в утверждении самоценности и цельности всех существовавших и существующих национальных культур и общественной жизни народов.
Наиболее цельное представление идеи всемирно-исторического подхода было дано в учении Г.В.Ф. Гегеля, создавшего на объективно-идеалистической основе систематическую теорию диалектики. Он представлял историю как единый закономерный процесс, в котором каждая эпоха, будучи неповторимо своеобразной, представляет собой в то же время закономерную ступень в общем развитии человечества. История, по Гегелю, — это «прогресс духа в сознании свободы», последовательно реализуемый через «дух» отдельных народов. Он же весьма обстоятельно в своих «Лекциях по философии истории» исследовал историю философии как одно из направлений философской мысли.
Таким образом, к первой трети XIX в. философия истории оформилась как самостоятельный раздел философии, разрабатывающий общую теорию исторического развития. Многие ученые того времени стремились выявить цель, движущие силы и смысл исторического процесса. При этом, в основном, господствовал линейно-прогрессивный подход.
Во второй половине XIX — начале ХХ вв. в разработке философии истории наступает своеобразный перерыв, связанный с тем, что традиционная метафизическая и онтологическая проблематика, стоявшая в центре внимания философии истории, в значительной мере отходит к другим общественным наукам, в частности, к зарождавшейся в конце XIX в. социологии. В философии господствует позитивизм, отстаивавший приоритет логического, дедуктивного метода и позитивный характер суждений об исторических процессах, независимых от политических, этических и иных ценностных представлений. Философы-позитивисты провозгласили даже конец философии истории как науки.
Ряд социологических теорий того времени действительно могут рассматриваться и как философско-исторические. Они представлены трудами французского философа и одного из основоположников социологии О. Конта (1798–1857), предложившего идею трех стадий интеллектуальной эволюции человечества — теологической, метафизической и позитивной (научной), определяющих его развитие. Английский философ и социолог Г. Спенсер (1820–1903), независимо от Ч. Дарвина (1809–1882), пришел к мысли о существовании в природе и обществе эволюции, а суть исторической динамики трактовал как процесс специализации элементов общества и дифференциации функций, т.е. разделения труда с одновременным возникновением институтов, которые выполняют интегрирующие функции (религия, мораль и т.д.)
Однако социология не смогла вобрать в себя всю философско-историческую проблематику и философия истории продолжала развиваться.
К. Маркс продолжил идеи просвещения и традиции немецкой философии. Ему была близка идея Гегеля о том, что история человечества есть движение в направлении свободы. Он воспринял схему универсальной истории Гегеля и развил ее, используя формационный подход. С точки зрения философии истории, марксистская концепция исторического развития в целом соответствует идее всемирно-исторического подхода, ибо, как мы знаем, по мысли К. Маркса, все страны и народы, последовательно пройдя ряд общественно-экономических формаций, придут к коммунизму.
Здесь уместно заметить, что в последние годы в отечественной науке все в большей мере ставится вопрос об использовании цивилизационного подхода к исследованию проблем истории, социологии и экономики, в качестве альтернативы формационному принципу. При этом последний нередко отождествляется с всемирно-историческим, а цивилизационный — с локально-историческим подходом. Однако, как нам представляется, это можно допустить лишь в самом общем варианте. Дело в том, что у формационного подхода существуют альтернативы в рамках всемирно-исторической концепции (известна, например, идея К. Маркса об азиатском способе производства). Таким образом, формационный подход и всемирно-исторический подход это не одно и то же. В свою очередь, цивилизационный подход уж тем более может обеспечить исследование как в локально-историческом, так и во всемирно-историческом контекстах.
Что касается непосредственно исследований в области экономической истории, то здесь вполне применимы и формационный, и цивилизационный подходы. В частности, первый из них наглядно раскрывает процесс неуклонного развития общественных производительных сил на всем протяжении человеческой истории, что и приводило, в конечном счете, к переходу от одной формации к другой. Цивилизационный же подход, кроме культурных, религиозных и ряда других особенностей, позволяет глубже понять различия в состоянии производительных сил в рамках отдельных цивилизаций, уловить особенности и характер экономического развития отдельных стран и народов, что, кстати, наглядно проявляется в методологии и содержании современной неоинституциональной экономической истории.
Известно, что и ныне в мире сохраняются два основных типа цивилизаций — так называемые «традиционные» и «европейская». И сегодня им присущи родовые черты. И если первые имеют весьма консервативный характер, ориентированы, прежде всего, на окружающий мир и стремятся сохранить его таким, каким он был и есть, то второй тип направлен в основном на человека, на постоянное изменение, преобразование природы и общества. В данном случае национальные традиции и национальный менталитет не проявляются столь ярко, как, скажем, в восточных странах, т.е. там, где господствуют традиционные цивилизации. И если эти традиции и обычаи в европейском мире в основном проявляются на праздниках и карнавалах, то для стран с традиционными нормами это повседневная жизнь. При этом, в странах, которые относятся к европейской цивилизации, как правило, более развиты производительные силы, выше жизненный уровень населения, значительно выше уровень концентрации производства и капитала, вплоть до формирования мощных транснациональных корпораций, проникающих и эксплуатирующих трудовые и природные ресурсы народов традиционных цивилизаций.
Локально-исторический подход сформировался в середине XIX — начале XX вв. в рамках концепций «локальных цивилизаций». Идея во многом связана с именами русских мыслителей — Н.Я. Данилевского (1822–1885) и К.Н. Леонтьева (1831–1891). Основной единицей исторического исследования выступают в данном случае «культурно-исторические типы». Они подчиняются законам биологического цикла: зарождение, расцвет, гибель.
Идеи Н.Я. Данилевского представлены в его классической работе «Россия и Европа». Он был категорически против утверждения, что европейская цивилизация является единственной и общечеловеческой, определяющей универсальное единообразие всех наций и народностей и не признающей объективную возможность исторически неограниченного существования национальных культур у различных народов. Он писал: «Общечеловеческой цивилизации не существует и не может существовать, потому что это была бы только невозможная и вовсе нежелательная неполнота» *. На основе глубокого исследования истории России и народов Европы он пришел к выводу, что «естественная система истории должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития». Данилевскому удалось показать огромное многообразие человечества, проявляющееся в особенностях культурно-исторического облика народов и цивилизаций. Он был глубоко убежден в том, что «цивилизация не передается от одного культурно-исторического типа другому» и невозможно их насильственное насаждение, ибо в таком случае «следовало бы народы и государства лишить силы противодействия, т.е. политической самобытности (хотя бы то было посредством пушек или опиума, — как говорится: не мытьем, так катаньем), дабы обратить их со временем в подчиненный ... элемент, мягкий, как воск и глина, и принимающий без сопротивления все формы, которые ему заблагорассудится дать» *. К такому выводу Н.Я. Данилевский пришел в силу понимания цивилизации как исключительно емкого явления в общественном развитии. Он писал: «Цивилизация есть понятие более обширное, нежели наука, искусство, религия, политическое, гражданское, экономическое и общественное развитие, взятые в отдельности; ибо цивилизация все это в себе заключает» *. Влияет ли тот иной культурно-исторический тип на социально-экономическое развитие общества. Едва ли здесь может быть отрицательный ответ. А если так, то не видим ли мы в идеях Н.Я. Данилевского основополагающих начал институционального подхода к экономической истории.
В Западной Европе идеи локальных цивилизаций начали развиваться на основе концепций «философии жизни» и «критики исторического разума», в рамках так называемой «новой философии». Общий смысл, который в ней заложен, достаточно четко выразил А. Реймон в своей работе «Введение в философию истории». Он писал: «Традиционная философия истории находит свое завершение в системе Гегеля. Современная философия истории начинается с отказа от гегельянства. Идеал уже не в том, чтобы с ходу определить смысл становления человечества, и философ больше не считает себя хранителем секретов провидения. ... Критическая философия истории отказывается от того, чтобы познать конечный смысл эволюции» *. «Философия жизни» это своеобразная реакция на издержки рассудочного века Просвещения, уделявшего первенствующее значение в понимании мироздания науке, абстрагировавшегося во многом от человека и его реальных жизненных проблем. Основная идея новой философии заключается в противопоставлении разуму сил самой жизни с ее иррациональностью, непосредственностью и принципиальной недоступностью для рационального осмысления.
Одним из основателей «философии жизни» явился немецкий философ Ф. Ницше (1844–1900), выступивший с анархической критикой буржуазной культуры, проповедовал эстетический имморализм и индивидуалистический культ сильной личности. Он утверждал, что у истории нет целостного смысла, ибо тогда она была бы историей масс, а историю делают отдельные личности.
Соотечественник Ф. Ницше писатель, философ и культуролог О. Шпенглер (1880 — 1936) в мае 1918 г. выпустил книгу под названием «Закат Европы», ставшей своеобразным реквием по Западу, закат, связанный, прежде всего, с духовным обнищанием западного общества. В основе его представлений об истории лежит понятие о культуре как о множестве замкнутых организмов (египетская, индийская, китайская и т.д.), выражающих коллективную «душу» народа и проходящих определенный жизненный цикл. Самобытные цивилизации О. Шпенглер, равно как и Данилевский, рассматривал в качестве главных действующих лиц исторического процесса, своеобразных элементов общего здания мировой истории. Они отличаются друг от друга, прежде всего, своим внутренним духовным содержанием и самосознанием народов.
Этой же точки зрения придерживался и английский историк и экономист А.Д. Тойнби (1889–1975). В противовес идее «европоцентризма» он предложил теорию круговорота сменяющих друг друга локальных цивилизаций, каждая их которых проходит стадии возникновения, роста, надлома и разложения. Он насчитал 36 типологически различающихся цивилизаций. Движущая сила их развития — «творческая элита», увлекающая за собой «инертное большинство». Прогресс человечества он видел в духовном совершенствовании, эволюции от примитивных анимистических верований через универсальные религии к единой религии будущего. Он пытался как бы примирить концепцию локальных цивилизаций с идеей единства человеческой истории. По его мнению, различные цивилизации способны транслироваться. Так как высшим продуктом исторического прогресса является единая вселенская религия, то и результатом исторического прогресса станет, в конечном счете, мировая цивилизация.
Проблемам кризиса западной цивилизации ХХ в. посвятил ряд своих работ и такой крупный исследователь состояния и перспектив современного общества как П.А. Сорокин (1889–1968). Еще в 20-е гг. прошлого века он писал: «Все важнейшие аспекты уклада и культуры западного общества переживают серьезный кризис. ... Больны плоть и дух западного общества и едва ли на его теле найдется хотя бы одно здоровое место или нормально функционирующая нервная ткань» *. Позднее, в 1941 г., обращая внимание на истоки кризиса, он напишет: «Это — не просто экономические или политические неурядицы, кризис затрагивает одновременно почти всю западную культуру и общество, все их главные институты. Это — кризис искусства и науки, философии и религии, права и морали, образа жизни и нравов. Это — кризис форм социальной, политической и экономической организаций, включая формы брака и семьи. Короче говоря, это — кризис почти всей жизни, образа мыслей и поведения, присущих западному обществу. Если быть более точным, этот кризис заключается в распаде основополагающих форм западной культуры и общества последних четырех столетий» *. Таким образом, истоки кризиса П.А. Сорокин видел, прежде всего, в кризисе духовной культуры и потере общих ценностей, цементирующих общество, чему собственно и посвящены многие его произведения.
Важно отметить, что описанный им кризис, П.А. Сорокин не воспринимал как конец всякой цивилизации. На основе изучения предшествующей истории человечества, он пришел к выводу, что современное общество переживает своеобразный переходный период. От отжившего себя современного типа культуры оно постепенно перейдет к новому более совершенному ее типу.
В среде крупных представителей современной науки, разделяющих идею различных типов цивилизации видное место занимает американский политолог С.Ф. Хантингтон (1927) . Он не только исходит из идеи полицивилизационного мира, но и доказывает, что различные цивилизации в наши дни находятся в состоянии противоборства и конфликта. Это лишний раз подтверждает идею о том, что цивилизационный подход никак нельзя исключить из арсенала методов исторических и историко-экономических исследований.
Следует отметить, что часть ученых, как в прошлом, так и в настоящем, стремится создать синтетическую картину мира. В частности, в середине прошлого века наметилось стремление к поиску возможностей использования в научном анализе и всемирно-исторического, и локально-исторического подходов. Примером тому могут служить работы представителей Франкфуртской школы, и в частности, П.Т. де Шардена (1881–1959). Он писал, что народы и цивилизации достигли такой степени периферического контакта, или экономической взаимозависимости, или технической общности, что дальше они могут расти, лишь взаимопроникая друг в друга. Конец истории наступит и он наступит тогда, когда все народы и страны сольются с природой и с Богом в единое целое. Это состояние он называл сверхжизнью. Оно и есть цель, и конец истории.
Существенное место в объединяющих концепциях занимает религиозный экзистенциализм и герменевтическая традиция в философии, что нашло свое отражение в трудах К. Ясперса (1883–1969), М. Хайдеггера (1889–1976), Г.Г. Гадамера (1900–2002). В данном случае утверждается, что обрести смысл истории и постичь ее целостность в форме предметного, «объектного» научного знания в принципе нельзя. Далее, человечество действительно имеет единое происхождение и единый путь развития, но научно доказать или опровергнуть этот факт невозможно. В самих исторических событиях и фактах смысла истории нет. Поэтому нужно найти веру, считал, в частности, К.Ясперс, общую для всего человечества, которая объединила бы все регионы и культуры. Смысл же доступной эмпирическому познанию мировой истории, — считал он, — можно постигнуть только подчинив ее идее исторической целостности.
Религиозно-метафизическую концепцию истории предложил и русский философ В.С. Соловьев (1853–1900). Он обратился к весьма распространенной в русской историографии традиции теологического подхода к истории. Локальная цивилизация — явление временное. Мировая история в результате постепенной реализации идеи «соборности» должна привести к духовному единению человечества на основе слияния мировых религий.
Согласно его концепции, история это не смена состояний или культурно-исторических типов, а процесс постепенного собирания и подчинения наиболее узких и частных культурных элементов началам более широкой и универсальной культуры. То есть, более высокая ступень исторического процесса не отменяет, а совмещает в себе все прежние культурно-исторические ступени и типы.
В.С. Соловьев различал несколько типов культуры — уединенные, не участвующие в силу своей особенности в процессе «собирания» человечества и потому лишенные жизни (например, Китай); имеющие тенденции и к соборности, и к сепаратизму (например, Россия, у которой самобытность, непохожесть на Европу есть проявление отсталости) и, наконец, преемственные культуры, воплощающие идею универсальности (Европа).
Окончательно же торжество соборности может реализоваться только в результате слияния Востока и Запада в единую мировую цивилизацию. Соловьев пришел к мысли о том, что особенность России состоит в том, что она способна к «национальному самоотречению», которая определяется необходимостью реального положительного всеединства в виде вселенской церкви.
Другой русский философ С.Л. Франк (1877–1950) так же утверждал, что подлинная философия истории — это не историческое, а сверхисторическое знание, это выражение сверхсовременного единства духовной жизни человечества, и целое присутствует в каждой своей части.
Наиболее ярким примером идеологии неуклонного единения всех рас и народов нашего времени на основе, прежде всего, экономической интеграции, является концепция глобализации, усиленно пропагандируемая ныне рядом ученых и, особенно, политиками. И, тем не менее, и в научных, и в политических кругах в целом, а также в среде народных масс эта концепция воспринимается далеко не всеми. Более того, ряд современных ученых крайне негативно оценивают последствия глобализационных процессов. Подтверждением тому может служить, например, книга двух немецких авторов — Ганса-Питера Мартина и Харальда Шуманна с весьма символичным названием — «Западня глобализации. Атака на процветание и демократию».
Рассмотрев различные аспекты интернационализации экономической жизни, они пришли к следующему выводу: «Можно без труда показать, как нарастающее международное разделение труда помогает повышать производительность мировой экономики. Интеграция мирового рынка экономически очень эффективна. Но при невмешательстве государства глобальная экономическая машина абсолютно неэффективна в распределении производимого таким образом богатства: число проигравших намного превосходит число выигравших» *.
Такой крупный и влиятельный государственный деятель США как Генри Киссенджер так же предупреждает: «Глобализация может привести к нарастанию гнетущего ощущения бессилия, поскольку решения, влияющие на судьбы миллионов, выходят из-под контроля национальных властей. Возникает опасность того, что современные политики Запада могут не совладать с изощренным характером экономики и технологии» *.
Сама жизнь показывает, что сегодня о глобализации, как о реальном процессе, можно говорить лишь применительно к локальным масштабам и в основном применительно к сфере экономики. Что же касается всех остальных сторон жизнедеятельности народов, то едва ли когда-нибудь они придут к полному единообразию в нормах культуры, поведения, нравов и обычаев, поскольку им потребуется для этого, как минимум, проживать в одной и той же географической зоне, иметь единую культуру производственной деятельности, примерно одинаковый уровень интеллекта и образования, исповедовать одну и ту же религию и говорить на одном языке.
Как совершенно справедливо пишет Л.И. Абалкин, «растущая глобализация экономической жизни находится в диалектическом противоречии с углублением культурных особенностей разных стран. И это накладывает серьезный отпечаток на всю систему ценностей, мотиваций и идеалов, на устройство и механизм социально-экономической и политической жизни» *.
Нестандартным подходом к рассмотрению истории человечества отличался наш соотечественник Л.Н. Гумилев (1912–1992), разработавший теорию этногенеза. По его мнению, этнос это не социальное явление, а субстанция биосферы. Этногенез — естественный процесс возникновения, подъема, упадка и умирания этноса. Этносы связаны с природным окружением благодаря хозяйственной деятельности. Главный фактор формирования этноса — ландшафт.
Каждый этнос или скопление этносов (суперэтнос) возникают вследствие микромутации, которая изменяет мотивацию поступков, стереотип поведения людей на новый, непривычный, но жизнеспособный. Взрывы этноса наблюдались в VIII, III вв. до нашей эры и в I, VI, VIII, XI, XIII, XVII вв. нашей эры.
Интерес к философии истории, будущему человечества не ослабевает в нашей стране и сегодня. Примером тому может служить предложенная академиком Л.И. Абалкиным (1930) теория исторического синтеза. В ее основе лежит представление о проявляющихся в общественном развитии последних 2–2,5 веков трех мегатрендов, которые носят глобальный, общемировой характер. Первый из них состоит в неуклонном расширении прав и свобод человека, утверждении самоценности человеческой личности, устранении всех форм социального и иного неравенства. Автор, конечно, признает, что этот процесс «идет неравномерно, порой зигзагами», но, тем не менее, осуществляется «неуклонно, определяя в конечном счете диалектику и логику общественного прогресса» *. Второй мегатренд проявляется в том, что по мере общественного развития преодолевается отчужденность между людьми, нарастают разнообразные формы коллективистских начал, происходит социализация общественной жизни.
Наконец, третий мегатренд проявляет себя в нарастании учета особенностей цивилизационного устройства общества, как мы понимаем, тех самых культурно-исторических типов, во многом отличающих одни народы от других. При этом представляется, что первые два тренда, носящих глобальный характер, протекают в рамках конкретных культурно-исторических типов и имеют свои особенности осуществления и проявления. Л.И. Абалкин отмечает, что цивилизационные особенности не связаны (в отличие от рас) с этническими различиями. Эти особенности «отличаются устойчивостью и изменяются крайне медленно. Однако до настоящего времени механизм или генетический код, с помощью которого осуществляется воспроизводство данного цивилизационного типа и который включает в себя культуру, традиции, верования, семейные предания и многое другое, все еще остается загадкой. А это серьезно осложняет научное и политическое решение вопросов, связанных с разработкой долгосрочной социально-экономической стратегии России» *.
Большое распространение и влияние получило в современной науке такое направление как мир-системный анализ и новая институциональная история.
В первом случае центральной категорией и объектом анализа выступают «мир-система» и «мир-экономика», включающие центр, периферию и полупериферию. Данная школа исходит из концепции всемирной истории и включенности всех стран в исторический процесс и ставит перед собой задачу «рационально представить лежащие перед нами реальные исторические перспективы» *. Наиболее известными представителями этой школы можно считать крупного французского историка Ф. Броделя (1902–1985) и современного американского социолога, одного из ведущих представителей левой общественной мысли И. Валлерстайна (1930).
В частности, И. Валлерстайн оперирует таким геополитическим понятием как гегемония, которое означает, что одна держава имеет геополитическую возможность создавать стабильные системы неравномерного общественного распределения власти. Таковой державой в XIX в. являлась Великобритания, а в XX в. — США. В рамках периода гегемонии наблюдается не полное отсутствие войн, но существует мир между великими державами. Периоды гегемонии, они же периоды мира, исторически непродолжительны, примерно 25–50 лет. После этого стабильность в мир-системе уменьшается, обостряется соперничество, которое завершается мировыми войнами и установлением новой гегемонии.
Характеризуя современную мир-систему, И. Валлерстайн говорит о том, что она находится в состоянии кризиса в силу упадка гегемонии США, а потому, прогнозирует он, период с 1990 по 2025–2050 гг. не будет мирным и стабильным.
Он обращает внимание при этом на следующее обстоятельство. Как правило, циклы гегемоний не совпадают с кондратьевскими экономическими циклами, или их фазами, превосходя их по продолжительности. Однако применительно к современной ситуации в мире они совпали между собой. Начало упадка гегемонии США, а это, по мнению И. Валлерстайна, период 1967–1973 гг. совпал с началом кондратьевской Б-фазы, т.е. понижательной волны. Поэтому, говорит он, ныне мы имеем одновременно комплекс явлений, характерных для обычной Б-фазы , и комплекс явлений, связанных с периодом упадка гегемонии США. В данном случае он называет такие явления как возрастание экономической мощи младших «союзников» великих держав и, как следствие, изменение соотношения сил на мировых финансовых рынках, финансовый кризис государства-гегемона, упадок стабилизирующий мир военно-политической поляризации — в 1945–1990 гг. это была «холодная война».
Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что для школы мир-системного подхода характерны очевидный прагматизм и тесное соприкосновение с реальной социально-экономической и политической действительностью. В этом мы видим ее особую ценность.
Другой подход к пониманию экономической истории, на который хотелось бы обратить особое внимание, — это новая институциональная история, непосредственно связанная с именем лауреата Нобелевской премии (1993) Д. Норта (1920). В процессе своих продолжительных исследований экономической истории США и стран Европы он пришел к выводу, что неоклассическая теория не в состоянии объяснить истоки и предпосылки высокоэффективного экономического развития, поскольку не рассматривает взаимную обусловленность институциональных изменений в обществе и экономического роста. Он не отбрасывает полностью неоклассику, но предлагает добавить в инструментарий экономического анализа, кроме непосредственно рыночного механизма, такие факторы как технология, народонаселение, идеология и институты. По его мысли, рынок — это сложное и неоднозначное явление. Он имеет определенную структуру, охватывающую различные институты. Это законы, правила игры и, что особенно важно, определенные кодексы поведения, типы отношений и связей. Институты, по мысли Д. Норта, это набор правил, процедура соответствий, моральное и этическое поведение индивидуума (выделено нами — Г.Б.) в интересах максимизации богатства. Институты — это сознательно разработанные формальные (законы, конституции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения) ограничения, а также факторы принуждения.
Таким образом, развитие экономики происходит в процессе взаимодействия между институтами и организациями, когда первые определяют «правила игры», а вторые являются «игроками». Институты со временем изменяются. Новые институты возникают тогда, когда общество усматривает необходимость и возможность повышения эффективности производства, которого невозможно достигнуть в условиях сложившейся институциональной системы. Очевидно, что Д. Норт предложил методологическую базу теории экономического развития, которая позволяет глубже понять историческую эволюцию экономической жизни общества и дать ориентиры для разработки эффективной государственной экономической политики.
Подводя некоторые итоги, можно сделать общий вывод о том, что, несмотря на весьма длительный период развития и определенные успехи, философия истории и сегодня еще не сформировалась как наука с достаточно четкими представлениями даже по основным вопросам, которые она призвана решать, и не выработала единых методологических рекомендаций для исследования общественно-исторических процессов. И, тем не менее, почти все историко-экономические представления в большей или меньшей степени основываются на признании существования различных цивилизаций как устойчивых общественно-политических, нравственно-религиозных, мировоззренческо-этических и национально-самобытных систем, в рамках которых протекает историческое существование человечества. При этом подчеркнем, что в данном случае речь идет в основном о духовно-нравственных началах, определяющих своеобразие различных типов цивилизации и их отличия друг от друга, а не о материальной культуре, которая им присуща, хотя и она в данном случае имеет определенное значение.
Опираясь на имеющиеся в области философии истории знания, мы можем отобрать те из них, которые могут дать положительный результат в исследовательской деятельности, в частности, историков-экономистов.
Первое. Представляется, что превалирующим методологическим подходом в изучении и преподавании экономической истории является локально-исторический подход. На это указывает тот бесспорный факт, что решительно все исторические процессы и события происходят в определенном пространстве и времени и большинство из них не имеет общемирового значения. Всегда существовали и существуют ныне весьма серьезные различия в уровне социально-экономического развития различных стран, народов и даже народностей, в содержании их духовной и материальной культуры. И только путем сравнительного анализа жизни людей в рамках различных типов цивилизации можно попытаться выделить общемировые тенденции в социально-экономическом развитии разных стран и народов. Но их самобытность, своеобразие как существовали в прошлом, так и сохранились поныне. Об этом, как говорилось выше, еще в XVII в. писали И.Г. Гердер, а позднее Н.Я. Данилевский, П.А. Сорокин, А. Тойнби, О. Шпенглер и другие выдающиеся мыслители.
Есть и другой аргумент. Как, скажем, вписать в общемировую экономическую историю, на основе всемирно-исторического подхода, тот факт, что в ХХ в. целый ряд стран во главе с СССР в течение многих десятилетий жили и развивались вовсе не в русле привычных для других стран мира социально-экономических и политических условий, придерживались в массе своей иных мировоззренческих и идеологических позиций.
Никто не станет, конечно, отрицать, что существуют, как мы говорим, общемировые экономические процессы и события, такие, например, как мировые экономические кризисы различной продолжительности, мировые войны, мировой рынок, индустриализация, промышленная и научно-техническая революции и т.д. Но на этих явлениях, тем более, что и они не распространяются исключительно на все страны и народы, едва ли можно построить общемировую экономическую историю. Это будет лишь некоторая ее часть, не охватывающая всего многообразия экономической жизни даже тех стран, для которых характерны вышеназванные процессы и явления. Те попытки создать такую историю, которые имели место, трудно считать вполне успешными, хотя они и заслуживают всяческого уважения.
Возьмем, к примеру, книгу Рондо Камерона «Краткая экономическая история от палеолита до наших дней». В конечном счете, автору не удалось в достаточной мере решить проблему, которую он поставил перед собой. Ученый исследовал ряд общемировых тенденций, но волей-неволей вынужден был обращаться в основном к экономической истории отдельных стран и регионов. И именно этот подход оказался в книге Р. Камерона превалирующим. Кроме того, многие страны и даже целые регионы в рамках его исследования вообще не нашли себе места в новейшей экономической истории XIX–XX вв.
В пользу локально-исторического подхода говорит и то обстоятельство, что только таким образом мы можем определить и оценить так называемые базовые условия, или базовые отличия производственной жизни в конкретных экономических регионах, которые изначально ставят страны и народы в неравное положение с точки зрения решения проблем экономического роста.
Скажем, российская экономика крайне обременена в своем функционировании по сравнению с экономиками большинства государств мира значительно более высоким уровнем энергоемкости производства (в силу относительно низкого среднегодового температурного режима, по существу на всей территории страны), высокими транспортными издержками (из-за территориальной протяженности страны) и большими издержками по созданию и поддержанию производственной инфраструктуры. Что же касается конкретно сельского хозяйства, то добавляется еще и то обстоятельство, что большая часть сельскохозяйственных угодий находится в России в зоне критического земледелия, т.е. там, где получение устойчивых урожаев сопряжено с серьезными рисками.
Второе. По существу очевидной для современных исследователей является необходимость исследования экономической истории той или иной страны или региона на фоне и во взаимосвязи с общегражданской историей во всем многообразии ее проявления и господствующей экономической идеологией в данный исторический период. В противном случае истоки и последствия, как минимум, большинства экономических процессов и событий полностью нельзя будет ни понять, ни объяснить.
Третье. К методологии историко-экономического анализа относится вопрос о том, какой подход избрать к исследованию — последовательно-хронологический, т.е. историко-описательный, или проблемно-исторический, когда проводится анализ становления и развития той или иной теории, научной школы, или какого-либо социально-экономического процесса на всем протяжении их истории. Представляется, что каждый из них имеет право на жизнь, имеет свои преимущества и недостатки. Однако в любом случае важно, чтобы исследование не отрывалось от общего фона социально-экономического развития, состояния экономики и экономической идеологии.
Четвертое. Исторические исследования обладают значительной спецификой. Своеобразен и объект изучения истории. Это прошлое. Своеобразен и эмпирический материал. Это массив исторических источников. Историк должен разобраться в том, чего уже нет, с чем нельзя вступить в непосредственный контакт, к чему нельзя непосредственно прикоснуться или непосредственно наблюдать. Поэтому историческое описание это всегда реконструкция. Но историк, как и всякий ученый, разделяет общезначимые для всего научного сообщества установки и правила и прежде всего требование истинного отражения изучаемого объекта. Наука говорит, что достигнуть этого можно двумя методологическими приемами. Это, так называемые, презентизм и антикваризм. Презентизм — это стремление отразить прошлое языком настоящего. Антикваризм предполагает восстановление картины прошлого во всей их внутренней целостности, без всяких отсылок к современности. При этом важно иметь в виду, что выбор того, или иного подхода зависит от объекта анализа. Если мы хотим восстановить событийную картину прошлого, то уместен, прежде всего, антикваризм. Поэтому он, как нам представляется, более эффективен при разработке проблем экономической истории, хотя и в данном случае мы не всегда можем избежать вопроса о том, какое влияние то или иное событие в экономической жизни страны — скажем, проведенные реформы в сфере экономики — оказало на ее последующее хозяйственное, а подчас, и политическое развитие.
Но если мы заняты историей экономической мысли, то в данном случае преимущество должно быть отдано презентизму. Это важно потому, что цель таких исследований состоит в том, чтобы показать роль конкретного ученого, той или иной научной школы в развитии, обогащении экономической науки новыми знаниями, учитывая ее состояние в определенное историческое время. В конечном счете, речь идет о том, чтобы показать роль и место конкретного ученого, или научной школы в истории экономической науки. А это невозможно сделать, не учитывая ее современное состояние.
Пятое. Поскольку успехи экономического развития во многом определяются степенью оптимальности применяемой экономической политики, а она в свою очередь зависит от экономической идеологии, то и этот аспект, т.е. состояние и господствующие в каждый данный момент экономические теории — так называемый мейнстрим — должны учитываться и отражаться в ходе историко-экономического анализа. Исторический опыт говорит о том, что в большинстве своем в реальной жизни происходит взаимодействие и взаимовлияние друг на друга экономической практики и экономической теории. При этом приходится иметь в виду, что не всегда существует материальная обусловленность всякой конкретной идеи. В своем возникновении и развитии теоретические представления, как и идеология в целом, обладают определенной самостоятельностью. Развитие идей подвластно специфическим законам, которые изучает теория познания. Однако эта самостоятельность не более чем относительна. Коль скоро научные, и в частности, экономические категории и законы отражают реальную экономическую действительность, они, естественно, не могут не порождаться и не определяться ею.
Шестое. Философия истории во все времена трактовала исторический процесс отнюдь не только и даже не столько с точки зрения его материального выражения, т.е. только как процесс развития производительных сил. По существу основное внимание уделялось, прежде всего, духовным, культурно-нравственным аспектам жизни общества. Ведь когда, например, П.А. Сорокин, О. Шпенглер, или в наше время Р. Хайлбронер и И. Валлерстайн говорят о кризисе современного западного общества, они имеют в виду вовсе не состояние производительных сил, а духовное и нравственное здоровье человечества. В этой связи представляется неизбежным в процессе историко-экономического исследования обращать внимание на необходимость формулирования достаточно четких оценочных суждений не только о содержании, но и о социальных и даже духовных последствиях тех процессов и явлений, которые имели место в экономической сфере общества на различных этапах его истории и в наши дни. А эти последствия далеко не однозначны и далеко не всегда обогащают нравственно и даже материально огромные массы людей. Представляется, что ни у кого не вызывает сомнения ответ на вопрос стало ли наше российское общество духовно и нравственно богаче в результате тех экономических преобразований, которые произошли в нашей стране в последние полтора — два десятилетия.
Возьмем другой пример — содержание и последствия начавшейся в мире в 60-е гг. прошлого века научно-технической революции. С одной стороны, мощный прорыв к сверхсовременным технологиям, выход отдельных стран на уровень постиндустриального развития, или, как нередко говорят, — постмодерна. С другой стороны, сохранение на планете, и в весьма широких масштабах, голода, нищеты, неравенства, несвободы, разрушения окружающей среды, социальной и политической нестабильности, засилье, так называемой попкультуры (бездуховной и безнравственной в своем содержании), распространение терроризма, повсеместный прогресс в изобретении, производстве и даже применении средств массового уничтожения людей. Такова в целом картина состояния человечества в наше время. И от этого нельзя абстрагироваться в разработке и преподавании экономической истории и истории экономических учений. Это один из наиболее реальных путей гуманизации исследовательской деятельности ученых и учебного процесса в высшей и средней школе, о которой так часто и много говорится, но не часто и не много делается. Хотелось бы напомнить и о том, что социальный аспект экономического анализа всегда был доброй традицией отечественной экономической науки, ярчайшим примером чего являются, например, труды нашего великого политэконома М.И. Туган-Барановского, для которого верховной ценностью всегда являлась человеческая личность.
Седьмое. Исключительное значение для действительно истинного отражения объекта в любой науке имеет исключение догматизма и предвзятости. В основе исследования и извлекаемых из него выводов должна лежать строгая научная объективность. В научном исследовании, как говорил Ф. Энгельс, нужно исходить не из готовых формул и положений, а из фактов реальной действительности. «...Принципы, — писал он, — не исходный пункт исследования, а его заключительный результат, ... принципы не применяются к природе и к человеческой истории, а абстрагируются из них; не природа и человечество сообразуются с принципами, а наоборот, принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории» *.
Восьмое. Если воспринимать как важное достижение философии истории тезис о плюрализме и многообразии истории, вариативности исторического процесса и в то же время относиться к нему как к особой предметной области действительности, требующей специального исследования, то становится очевидной исключительная важность отбора изучаемых материалов и источников. Очевидно, что это должны быть в первую очередь оригинальные материалы архивов, монографические работы наиболее крупных специалистов и творческих коллективов, статистические материалы и другие источники, дающие достоверную и наиболее ценную информацию об изучаемом процессе. Если же исходить из того, что наука призвана реконструировать определенное историческое время, то большую помощь в этом могут оказать, в том числе, и произведения художественной литературы. Немаловажное значение приобретает необходимость широкого использования достижений и других гуманитарных наук, например, истории, социологии, психологии, медицины, этнографии и даже технических наук, необходимых для формулирования тех оценочных суждений, о которых речь шла выше. | |
|
