|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (32), 2009 | | | | ГЛОБАЛЬНЫЙ КРИЗИС И ПЕРЕХОД К НОВОЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ РАЗВИТИЯ | | | Исаева С. А.
первый заместитель генерального директора ООО «Конкорд»,
кандидат экономических наук
| |
| | | | | Статья посвящена критическому анализу существующих в литературе подходов к определению причин глобального экономического кризиса. Рассмотрены взгляды как сторонников традиционного подхода, выводящих причины кризиса из закономерностей функционирования капиталистической системы, которой по природе присуща цикличность развития, так и позиции авторов, которые связывают причину сегодняшних потрясений с полным исчерпанием возможностей дальнейшего развития человечества в рамках существующей капиталистической системы. Автор придерживается точки зрения, что глубинной причиной современного кризиса является переход к шестому технологическому укладу и что ключевую роль в этом переходе должно сыграть государство | | Ключевые слова: глобальный экономический кризис, технологический уклад, государственно-частное партнерство |
История всех известных экономических кризисов свидетельствует о том, что преодоление их последствий никогда не обходилось без государственного вмешательства в воспроизводственный процесс. Глубина этого вмешательства зависела от тяжести возникших проблем и от причин, приведших к экономическому спаду.
Вполне естественно, прежде чем перейти к выявлению роли и места государства в преодолении нынешнего кризиса, необходимо понять причины его возникновения, которые в литературе трактуются по-разному.
При всем внешнем многообразии подходов, их можно разделить на две большие группы, каждая из которых имеет свои поднаправления. Первая группа авторов не видит в происходящем ничего чрезвычайного, кроме глубины протекания процессов, и выводит причины кризиса из закономерностей функционирования капиталистической системы, которой внутренне присуща цикличность развития, хотя при этом по-разному видят причину тяжести экономических потрясений. Наиболее четко данная позиция просматривается в концепции «маятника» А. Шаститко. Он считает, что «в отличие от деловых циклов XIX в. сегодня вряд ли можно обнаружить такую же периодичность, которая была привязана к периодам обновления основного капитала и описывалась в терминах теорий реального цикла.
Новейшая экономическая история дает основания утверждать, что существует определенная цикличность в изменении соотношения между масштабами государственного вмешательства и действием рыночного механизма (при том что для функционирования рынка также необходимо государственное участие как минимум в формате «ночной сторож»). За периодом усиления государственного вмешательства следует этап расширения сферы использования механизма цен (так, в частности, произошло после кризиса середины 1970-х годов в развитых странах, когда они впервые столкнулись с масштабной стагфляцией, а некоторые представители экономической науки указали на государство как на генератор делового цикла)» *.
Второй подход присутствует у авторов, которые связывают причину сегодняшних потрясений с кризисом современной цивилизации или, по крайней мере, полным исчерпанием возможностей дальнейшего развития человечества в рамках существующей капиталистической системы. Они обращают внимание на созидательное начало имманентных капитализму кризисов, которые до сих пор содержали механизмы экономического оздоровления. Нынешний кризис, по их мнению, носит цивилизационный характер, в котором переплелись экономические, политические, экологические, социальные проблемы. Речь идет о кризисе общественных институтов, которые являются на сегодняшний день определяющими в развитии современной цивилизации.
О подрыве базисных институтов пишут Ю. и Н. Пахомовы: «Нынешний кризис планетарного масштаба связан с перерождением протестантских, т.е. евроатлантических (западных) ценностей. Ценности эти сформировались в ходе мощного реформаторского движения XVI в., сопровождавшегося десятилетними и даже столетними религиозными войнами. Ценности протестантизма — это труд, рационализм, индивидуализм, самосовершенствование, постоянное стремление к успеху и жажда переделать на свой лад мир; и, что в нашем случае особенно важно, позитивное отношение к обогащению за счет личных усилий при условии бытовой скромности и даже аскетизма.
Ныне на смену этим протестантским ценностям пришли, прежде всего в США, деградационные ценности потребительства, которое означает потребление в долг, т.е. диспропорцию между потреблением и производством, когда потребляется больше, чем производится. От почитаемой когда-то бытовой скромности, и трудовой этики, свойственных пуританам, не осталось и следа *.
Очевидно, что обществоведы сегодня находятся в определенной растерянности, поскольку традиционные концепции не дают четкого объяснения происходящему. Практически все серьезные исследователи, как в нашей стране, так и за рубежом говорят о моральном устаревании господствовавшего до последнего времени в экономической теории мейнстрима. Приведем высказывания двух авторитетных специалистов. По мнению директора института США и Канады РАН С. Рогова «события отражают то, что можно назвать кризисом современной глобализации. Та ее модель, которая формировалась последние десятилетия, оказалась несостоятельной. Фактически потерпела крах неолиберальная модель экономического развития, господствующая в мире со времен Рейгана» *.
Никто не усомнится в политических симпатиях Дж. Сороса, который, безусловно, занимает видное место среди представителей финансовой олигархии. В связи с этим любопытно воспроизвести его точку зрения на современную либеральную идеологию, которую он выражает следующим образом: «За последние 25 лет финансовые власти и регулируемые ими институты руководствовались теорией рыночного фундаментализма — верой в то, что рынки стремятся к равновесию, а отклонения от состояния равновесия — случайность, а не закономерность. Все финансовые нововведения — риск-менеджмент, ералаш деривативов и синтетических финансовых инструментов — были основаны на этой вере. Эти нововведения оставались вне сферы регулирования, ведь власти верили, что рынки являются саморегулирующейся системой. Это странно, ведь именно вмешательство властей несколько раз уже спасало финансовую систему» *.
Тем не менее, противников активного вмешательства государства в экономический процесс остается достаточно большое количество. Более того, находятся специалисты, которые напрямую обвиняют государство, по крайней мере, российское, в возникновении кризиса: «Негосударственной экономики в России, по сути, вообще нет. Поэтому вину за нынешний кризис надо возлагать не просто на мировую экономику, которая, конечно, усугубляет ситуацию в России, а на российское государство. Ситуацию в стране нельзя определять как экономический кризис. Это настоящий политический кризис, вызванный провалом неэффективной модели управления, отсутствием политической и экономической конкуренции, монополизацией власти» *.
Почему же в теории и практике до сих пор живуча идея о ненужности, и даже вредоносности государственного вмешательства в экономические процессы, и о совершенстве и безгрешности рыночных механизмов?
Здравомыслящие европейские ученые и политики однозначно называют причиной господства либеральных идей в современной теории интересы транснациональных компаний. Вот какую оценку сложившейся на сегодняшний день ситуации дает лауреат Нобелевской премии Морис Алле: «Вся эта эволюция произошла под все более мощным влиянием американских многонациональных компаний и вслед за ними многонациональных компаний всего мира. Каждая из этих многонациональных компаний имеет сотни филиалов. Они располагают огромными финансовыми средствами и избегают какого-либо контроля. Фактически они осуществляют колоссальную политическую власть.
На деле данная эволюция сопровождалась развитием нездорового и дикого капитализма» *.
Очевидно, что изжившие себя неолиберальные идеи так просто не уйдут, поскольку они по-прежнему выгодны наиболее крупным экономическим и финансовым структурам, которые сами или через поддерживающее их государство обладают достаточными финансовыми ресурсами, чтобы научные исследования велись в нужном для них русле. По мнению Ф. Шамхалова «в результате возникновения и утверждения на экономической авансцене корпораций в качестве господствующих субъектов экономической деятельности идеи свободной, ничем не ограниченной конкуренции и государства — «ночного сторожа», которые сыграли революционную роль в деле свержения феодализма и торжества капиталистической системы, претерпели своеобразную инверсию. Если в период буржуазных революций они служили делу обеспечения свободы экономического выбора и уничтожения всяческих преград внеэкономического порядка на пути самореализации отдельной личности, то теперь они были поставлены на службу интересов крупных корпораций, которые беззастенчиво попирали принципы свободного рынка и свободной конкуренции. Обладая огромной экономической властью, именно крупнейшие корпорации объявили себя истинными защитниками свободной конкуренции, при этом, как говорилось выше, всячески нарушая основополагающие ее принципы» *.
Аналитическим институтом ЦРУ подготовлен интересный аналитический доклад «Модели развития мира, экономика к 2025 году». В этом документе рассмотрены три модели — традиционная панамериканская, экономическая модель развития стран БРИКа и модель корпоративного доминирования, в которой главный тезис заключается в том, что к 2025 г. основной фокус стратегических решений перейдет из плоскости государства в плоскость транснациональных корпораций. И для того, чтобы сохранить свою роль в выработке стратегических решений на мировом пространстве, нужно будет иметь конкурентоспособные корпорации, способные конкурировать в международном масштабе *.
Если точно придерживаться понятий и реального положения дел, то вопрос об участии или неучастии государства в экономических процессах практически никогда и не стоял. Вопрос заключался в определении эффективности государства в качестве этого участника. Сама постановка вопроса по принципу — или-или — выглядит нелепой, поскольку не может один из центральных институтов общества игнорировать материальную основу своего существования.
Ф.И. Шамхалов по этому поводу пишет: «На основе этих и многих подобных им фактов можно сделать вывод, что свободнопредпринимательский, laissez-faire, капитализм в США, хотя на определенном этапе и занимал господствующие позиции, никогда не существовал в чистом виде. Несмотря на широковещательные декларации о своей приверженности принципам свободного предпринимательства, американцы, чуть ли не свято веря в рынок, в то же время применяли государственное вмешательство в экономику и социальную сферу, когда это было необходимо, в качестве средства предотвращения и исправления негативных последствий рынка. Иначе говоря, традиция государственного контроля над бизнесом глубоко коренится в американской общественно-политической системе» *.
Другое дело, что ряд специалистов всерьез считают, что здесь есть предмет для разговоров и нужно только уточнить некоторые детали. «Согласно современным представлениям о роли государства в экономическом развитии, его основная задача состоит в обеспечении благоприятных и равных условий ведения бизнеса для всех субъектов экономической деятельности. Для решения этой задачи усилия государства концентрируются на двух важнейших направлениях — поддержании макроэкономической стабильности и совершенствовании институциональной среды» *. При таком подходе государство вроде и в стороне не стоит и лишнего себе не позволяет. На самом деле государство в отношениях с бизнесом никогда не играло роль обслуживающего персонала. Оно естественно всегда поддерживает свои национальные компании, но никогда не играет в этих отношениях подчиненной роли. До сих пор государство выступало в этих отношениях в качестве коллективного капиталиста.
Английский лорд Роберт Скидельский может, в форме шутки, позволить себе облачить ту же мысль в более грубую, но по существу верную форму: «Вопреки мнению Маркса не государство контролируется бизнесом, а, наоборот, судьба бизнеса в руках государства. Причина этого была объяснена еще Сталиным, задавшим знаменитый вопрос: “А сколько дивизий у папы римского?” Все дивизии у государства, у бизнеса их нет» *.
Отсутствие должного контроля со стороны государства привело к деформации экономических отношений. Реальное производство товаров и услуг отошло на второй, а то и третий план. Частный бизнес в очередной раз доказал, что его социальная ответственность — это очередной миф без соответствующего давления и контроля со стороны общества. В погоне за прибылью он готов вообще обойтись без реального производства, если это допускает ситуация. Как оказалось, на определенном этапе такое возможно и вполне достижимо. С помощью финансовых ухищрений деньги стали приносить высокие прибыли, минуя стадию производства. На смену классического кризиса перепроизводства товаров пришел кризис перепроизводства финансовых инструментов.
Мировая финансовая система, по определению Президента Франции Н. Саркози, «сошла с ума». Точнее, не сошла, а была сведена с ума философией потребительского общества, ориентированной на то, чтобы получить все «здесь и сейчас». Ипотечный кризис, связанный со спекулятивным вложением средств в недвижимость в расчете на ее непрерывное подорожание — лишь верхушка айсберга *.
По оценке Всемирного банка, мировая реальная экономика способна произвести продукции в год на 53 трлн долл. Но общая сумма сделок по ним равна примерно 600 трлн долл. Оборот «виртуальных» денег в 11,3(!) раза превышает стоимость реального мирового производства. В итоге многократного оборота товара на биржевых торгах возникают мыльные пузыри финансовых пирамид. И после очередного коллапса «спекулятивно-виртуальных» денег налогоплательщики затягивают пояса на всем земном шаре — в развитых и в очень развитых странах *.
В развитых странах возникло «перепроизводство», разбухание финансовых активов. Насколько финансовые активы (исчисляемые) превосходят величины ВВП? В Японии финансовые активы достигли 446% ВВП, США — 424, Великобритании — 422, Еврозоне — 356% *.
В 2000-е годы экономическое развитие России в значительной мере финансировалось за счет масштабного притока средств из-за рубежа, что стимулировало рост инвестиций и потребления. При этом большую часть привлеченных инвестиционных ресурсов оттягивали на себя финансовые рынки. Так, если в начале 2000-х годов в нефинансовые активы (преимущественно основные фонды) направлялось около 40% общего объема инвестиций, то к 2008 г. их доля сократилась более чем вдвое. Вложения в финансовые активы увеличились почти до 80% всех инвестиционных ресурсов, поступавших в экономику страны. Этот структурный сдвиг определялся сравнительной доходностью вложений. Рентабельность производственных активов, которая в среднем по экономике не превышала 10–12%, была гораздо ниже доходности сопоставимых по срочности вложений в финансовые инструменты (доходность по ним в отдельные годы достигала 50–80%) *.
Можно сделать вывод, что существующая система экономических отношений на сегодняшний день демонстрирует свою несостоятельность. Большинство специалистов считает, что поправки в действующий механизм должны быть внесены принципиальные, никто пока не говорит ничего конкретного, хотя предположений существует множество. Для конкретных предложений необходимо обнаружить глубинную причину происходящих потрясений, ее материальную основу.
Можно согласиться с профессором социологии чикагского Northwestern University Георгием Дерлугьяном, что наука социоморфна, она подобна породившему ее обществу. Сама постановка научных проблем значительно зависит от текущих общественных настроений, которые могут принимать форму прямого социального заказа со стороны элит и оппозиционных контрэлит, а могут просто воплощаться в «духе времени» *. Сейчас речь может идти только о «духе времени». Именно острота сложившейся ситуации может повлиять на колоссальную инерционность господствующего ныне в экономической науке мейнстрима, надобность в котором далеко не исчерпана у современных элит, которые располагают мощными ресурсами для социального заказа.
Для преодоления исчерпавших себя научных идей нужна объективная методологическая база исследования происходящих в сегодняшней экономике процессов. Наиболее перспективной представляется теория долгосрочного технико-экономического развития, представляющая этот процесс в виде последовательного замещения крупных комплексов технологически сопряженных производств — технологических укладов (ТУ), разработанная академиком С. Глазьевым. Он объясняет начавшиеся экономические потрясения закономерностями смены одного технологического уклада другим. Конкретно к сегодняшней ситуации речь идет об исчерпании возможностей пятого из них и возникновением шестого. Ученый убедительно доказывает, что «взлет и падение цен на энергоносители, образование и крах финансовых пузырей можно считать верными признаками завершающей фазы жизненного цикла доминирующего ТУ и начала структурной перестройки экономики на основе следующего — шестого технологического уклада. Его становление и рост будут определять глобальное развитие в ближайшие два-три десятилетия» *.
В соответствии с этой концепцией закономерности переходного этапа являются глубинной причиной экономических потрясений, поскольку начинается интенсивная борьба еще занимающего господствующие позиции, но теряющего потенциал быстрого развития старого уклада с возникающим новым укладом. Соответственно скорость и успешность технико-экономического развития является главным фактором современного экономического кризиса. Успешными в этом процессе будут те страны, которые первыми преодолеют противоречия переходного этапа и перейдут к шестому технологическому укладу.
Самое ценное в рассматриваемой концепции для нашей страны — это утверждение автора, что «в процессе замещения технологических укладов отстающие страны получают преимущество. Поскольку они не обременены чрезмерным перенакоплением капитала в рамках устаревшего ТУ, то при формировании воспроизводственного контура нового уклада могут ориентироваться на уже накопленный инвестиционно-технологический опыт развитых стран, оптимизируя состав создаваемых технологических цепочек» *.
Учитывая ситуацию серьезного отставания нашей страны в области инноваций, многие специалисты говорят о неизбежности использования догоняющей стратегии, которая, по их мнению, предполагает изменение институтов по образцу стран, добившихся в области реализации достижений научно-технической революции общепризнанных успехов. Но есть группа ученых, которая считает резкую смену существующих национальных институтов не только не нужной, но и невозможной. Переход к инновационной же модели развития, по их мнению, должен происходить на основе развития уже существующих собственных институтов с добавлением к ним прогрессивных элементов других систем. Причем необходимо использовать не догоняющую модель, а прорывную, обгоняющую.
В этом плане уместно звучит высказывание В. Иноземцева: «Призывать «напрячься и обойти» «утрачивающие свои позиции» Соединенные Штаты — удел идиотов: ведь только они могут считать небессмысленным «обгонять» страну, на всех парах несущуюся в тупик. Следует заметить: ни одна из «догонявших» стран Америку не догнала. Этого не получилось ни у СССР в 70-е годы, ни у Японии в 80-е; вряд ли и Китай достигнет на этом пути больших успехов. Залогом обретения особых позиций и особого влияния в мире XXI в. является не «скорость бега» по проторенной дорожке, а скорее уход с дистанции и прокладывание новых удобных тропинок в будущее» *.
Таким образом, для всего человечества и для России в частности выход из кризиса означает переход к новому технологическому укладу и нахождение организационного механизма реализации новейших направлений научно-технического прогресса. Сразу возникает вопрос, кто конкретно выступит субъектом, способным по возможности быстро решить эти две взаимосвязанные задачи. Ответить на него и легко, и сложно. Естественно, субъектом реализации могут выступить бизнес или государство, по отдельности или в какой-либо форме кооперации. Более сложно убедительно ответить, кто в состоянии быть локомотивом в этом процессе, поскольку на это счет в науке существуют противоположные точки зрения. Так Е. Ясин полностью согласен с тем, что единственная возможность для современной России добиться серьезных экономических успехов — это инновационное развитие. Но, будучи последовательным сторонником либеральной традиции, ученый видит в государстве не активного реализатора этой идеи, а один из главных тормозов развития *.
Однако российская практика показывает, что крупный бизнес проявляет пассивность при решении стратегических народнохозяйственных задач. К такому выводу приходят специалисты, опираясь не на теоретические рассуждения, а на существующие реалии. Ярким примером может служить позиция С. Дзарасова, который считает, что крупный капитал в стране является компрадорским. Иначе не объяснить, почему он не идет на развитие экономики страны, поскольку деньги у него есть и огромные. Серьезным аргументом в пользу авторской позиции приводится факт, что за все годы реформ не построено ни одного крупного предприятия *.
С ним солидарен В. Кушлин: «Практически невозможно привести убедительных примеров совершения за время реформ инновационных прорывов российскими корпорациями. Более того, в условиях растущего инвестиционного иждивенчества предпринимательских структур государство вынуждено было увеличивать свою долю в общем объеме финансирования затрат на исследования и разработки в стране, хотя сам размер этих затрат по сравнению с дореформенным временем уменьшился в три раза. Данные тенденции стали результатом формирования в России явно ущербной модели рыночного хозяйства, которая впитала все псевдосовременные черты финансово-спекулятивного предпринимательства, захлестнувшего мир, и не захватила собою практически ничего из западного опыта организации подлинно инновационной экономики» *.
На приведенные аргументы трудно найти возражения. Одно дело получить крупное предприятие в результате приватизации и совсем другое — построить новое, обеспечить инновационное развитие экономики. Можно найти оправдание такому поведению российского крупного бизнеса, но суть проблемы остается неизменной — сегодня он не в состоянии решить проблемы перехода экономики к новому технологическому укладу.
Более того, в непонятной надежде на изменение поведения российских компаний мы теряем свои дореформенные позиции. К чему привело выведение государства из субъектов активной инновационной деятельности убедительно пишет С. Глазьев: «В отсутствие сколько-нибудь внятной инвестиционной и структурной политики государства технологические сдвиги в российской экономике приобрели явно регрессивный характер и выразились в быстрой деградации ее технологической структуры, и, прежде всего самых современных производств. В результате отставание России от передового технического уровня возросло еще на 15 лет — в дополнение к 10–25-летнему отставанию советской экономики. Большинство производств готовой продукции, замыкающих воспроизводственный контур современного технологического уклада, практически свернуто. На мировых рынках высокотехнологичной продукции доля России составляет менее 0,3% — более чем на два порядка меньше, чем США, на порядок меньше, чем Мексика, втрое меньше, чем Филиппины» *.
Можно продолжать теоретические споры, но с точки зрения практики необходимо признать, что роль государства в кризисной ситуации становится решающей. Это подтверждает практика прошлых лет. Никогда масштабные изменения в общественных отношениях не обходились без активного участия государства. А речь сегодня идет именно о коренных изменениях в связи с начавшимся переходом к новому технологическому укладу. Это отнюдь не означает, что крупный бизнес может оставаться в стороне от формирования новых экономических отношений, но роль локомотива должно взять на себя государство. Оптимальной формой их сотрудничества может стать получающее все большее распространение государственно-частное партнерство, в рамках которого можно задействовать преимущества каждого из основных субъектов экономики, минимизируя присущие им недостатки. | |
|
