|
| | | | Проблемы современной экономики, N 3 (27), 2008 | | | | ИЗ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ И НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА | | | Соколов Б. И.
профессор кафедры теории кредита и финансового менеджмента экономического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук
Соколов К. Б.
студент V курса экономического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
| |
| | | | | В статье дается сравнительный анализ теории кредита А. Гана и основных постулатов кейнсианства. Делается вывод о том, что Кейнс при написании «Общей теории занятости, процента и денег» заимствовал основные положения своей теории из книги «Народнохозяйственная теория банковского кредита» | | Ключевые слова: теория кредита, кейнсианство, Дж. Кейнс, А. Ган |
Вводные замечания. В научном мире всегда существовали споры о том, какого ученого признать автором того или иного изобретения, основателя научного направления, того первооткрывателя, чьим именем можно было бы назвать изобретение. Незаслуженно забытые изобретатели пытаются привлечь внимание к факту плагиата со стороны другого ученого, но в большинстве случаев, их обличения если и не остаются незамеченными, то по крайней мере, их имена не получают должной известности в истории развития науки. В экономике есть достаточное количество недооцененных и забытых трудов, разгромных работ, обвинявших известных теоретиков в плагиате. Пожалуй, самым ярким примером такой работы является практически неизвестная в России «Экономика иллюзий» Альберта Гана *. Эта книга, написанная американцем немецкого происхождения, никогда не переводилась на русский язык, равно как и другой его труд – «Народнохозяйственная теория банковского кредита», – из которого, по его мнению, и были заимствованы основные положения «Общей теории занятости, процента и денег» Дж. Кейнса.
Проблема недобросовестных предпосылок кейнсианских идей ранее почти не поднималась в российской экономической науке. Единственное упоминание «Экономики иллюзий» содержится в книге А.Б. Эйдельнант «Буржуазные теории денег, кредита и финансов в период общего кризиса капитализма». В частности, она отмечала: «… в доказательство откровенного плагиата А. Ган в книге «Политическая экономия иллюзий» … писал, что Кейнс «заимствовал» основные положения книги «Народнохозяйственная теория кредита». Для доказательства плагиата он привел в параллельных текстах выдержки из своей и кейнсовой работ, позволяющие установить сходство основных положений и совпадение формулировок» *.
Однако данный тезис для российской науки остался практически незамеченным, как представляется, вследствие сформировавшихся идеологических установок.
Несмотря на то, что со времен формирования кейнсианства в виде научной школы прошло около семидесяти лет, в России в связи с переводом экономики на рыночные рельсы, и развитием денежно-кредитных отношений, идея кредитной экспансии вновь становится актуальной. Возможно ли увеличение выпуска продукции в национальной экономике за счет использования механизмов англо-американского научного веяния первой половины ХХ века? Чтобы найти ответ на этот вопрос следует внимательно изучить не только основные постулаты кейнсианства, но и те условия, в которых законы теории «легких» денег могут считаться эффективным методом экономического регулирования, в какой среде развивалось это течение, в какой стране, с какими политическими устоями.
Что стало первопричиной появления кейнсианства? «Общая теория занятости, процента и денег» была написана Д.М. Кейнсом в 1936 г., а значит уже после преодоления США и Европой экономического кризиса 1930-х годов. Таким образом, открытие Кейнса состоялось после разработки и фактического внедрения кредитной экспансии в Америке. В таком случае важно понять, существовала ли до Великой депрессии концепция кредитной экспансии? И насколько фактические методы регулирования отличались от описанных в книге Кейнса?
Цель настоящей статьи состоит, во-первых, в отражении факта и меры заимствований и, во-вторых, в определении причин чрезвычайно завышенной оценки концепции Дж. Кейнса и недооценки теории кредита А. Гана.
Сравнительный анализ биографий. Для того чтобы лучше понять те или иные постулаты теорий, необходимо отметить ключевые моменты творческой биографии авторов. Чтобы оценить, возможен ли плагиат со стороны основателя какого-либо движения, надо определить, вписывается ли это учение в контекст его жизни.
Начнем с Кейнса, биография которого все шире расползается по научной литературе *. Известно, что Джон Мейнард Кейнс (1883–1946) в 1906–1908 гг. работал в Министерстве по делам Индии. В 1911–1945 гг. был редактором «The Economic Journal», одного из наиболее значительного английского экономического периодического издания. В 1915–1919 гг. Кейнс служил в британском казначействе, занимаясь проблемами международных финансов и, прежде всего, межсоюзническими финансовыми отношениями. Кейнс участвовал в ряде важнейших международных финансовых переговоров в качестве эксперта. В 1919 г. он был главным представителем британского казначейства на мирной конференции в Париже, представителем британского министра финансов в Высшем экономическом совете Антанты, председателем межсоюзнической финансовой делегации на мирных переговорах *.
Что касается практической деятельности Кейнса как казначея и представителя министра финансов Великобритании, то его роль на конференциях чаще всего сводилась к выполнению указов английского правительства, а не к формированию британской внешнеэкономической политики.
С 1920 г. Кейнс – профессор Кембриджского университета.
В 1925 г. Кейнс посетил СССР, где прочитал два доклада: «Экономическое положение Англии» и «Экономический перелом в Англии». Оценка Кейнсом экономического положения СССР в тот период выражена в его брошюре «Беглый взгляд на Россию» («A Short View of Russia»).
В 1930 г. вышла в свет его работа «Трактат о деньгах» («A Treatise on Money») – обобщение лекций по теории денежного обращения, читавшихся в Кембриджском университете в течение ряда лет, которая ничего особенного собой не представляла и не вызвала научного интереса.
В 1936 г. появился главный труд «Общая теория занятости, процента и денег», в котором сформулированы основные положения научного направления, получившего название кейнсианства.
Кейнс, назначенный с июля 1940 г. советником британского казначейства, сыграл видную роль в создании системы военных финансов Великобритании. В этот период особенно ярко проявился интерес Кейнса к вопросам применения экономической теории к практическим проблемам государственного регулирования экономики. В 1944 г. Кейнс – главный британский представитель на Бреттон-Вудсской валютной конференции, разработавшей планы создания Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития, в основу деятельности которых был положен «план Кейнса», опубликованный в Великобритании в апреле 1944 г., тесно связанный с идеями, изложенными ранее Кейнсом в «Трактате о денежной реформе». Кейнс назначался членом правлений этих международных финансовых организаций как представитель Великобритании. В мае 1944 г. коалиционное правительство Великобритании опубликовало так называемую «Белую книгу» о политике занятости – первую государственную экономическую программу, основанную на идеях Кейнса *.
Однако, если дается биография ученого, то ее важнейший компонент – оценка научной, а не какой-либо иной ориентации. В этом плане концепция Кейнса постоянно представляется как научная революция, невесть откуда взявшееся целостное сочинение. При этом полностью отсутствуют даже намеки на уяснение взаимосвязи концепции Кейнса и А. Гана.
Людвиг Альберт Ган (1889–1968) обучался праву и экономике в университетах Марбурга, Гейдельберга, Берлина и Фрейбурга. До прихода к власти фашистов в Германии был управляющим в одном из крупнейших провинциальных банков, банк располагался во Франкфурте-на-Майне.
Ган успешно сочетал научную и практическую деятельность, стал доктором наук.
В работе «Народнохозяйственная теория банковского кредита» («Volkswirtchaftliche Theorie des Bankkredits», 1920 – первое издание) А. Ган выступил в качестве одного из главных представителей капиталотворческой теории кредита и выдвинул ряд положений, впоследствии вошедших в арсенал кейнсианства.
После установления в Германии фашистской диктатуры Ган первоначально переехал в Швейцарию, а в 1941 г. эмигрировал в США. После Второй мировой войны Ган открыто выступил против кейнсианства. Государственное регулирование капиталистической экономики по кейнсианским рецептам подвергается им критике в работе «Экономическая теория иллюзии» («Economics of Illusion», 1949). Выступая против систематического государственного вмешательства в капиталистическую экономику, подрывающего, по его мнению, самую основу «свободного предпринимательства» и подменяющего его «государственным капитализмом», Ган признает возможность такого вмешательства лишь в условиях кризисных спадов производства *.
Как мы можем видеть из биографий обоих ученых, «Народнохозяйственная теория банковского кредита» Гана вышла за 16 лет до «Общей теории» Кейнса, и, что самое важное, до наступления мирового экономического кризиса 1930-х годов.
Научные открытия: природа и своевременность. Всякая наука представляет собой деятельность по решению головоломок, с целью постоянного расширения пределов научного знания и его уточнения. Во всех этих аспектах она весьма точно соответствует наиболее распространенному представлению о научной работе. Нормальная наука не ставит своей целью нахождение нового факта или теории, и успех в научном исследовании состоит вовсе не в этом. Тем не менее, новые явления, о существовании которых никто не подозревал, вновь и вновь открываются научными исследованиями, а радикально новые теории опять и опять изобретаются учеными. Новые теории и открытия создаются непреднамеренно в ходе игры по единому набору правил, но их восприятие требует разработки другого набора правил. После того как новые теории стали элементами общепризнанного научного знания, наука, по крайней мере в тех частных областях, которым принадлежат эти новшества, никогда не остается той же самой *.
Следует выяснить, как возникают изменения подобного рода, рассматривая впервые сделанные открытия или новые факты, а затем изобретения или новые теории. Однако это различие между открытием и изобретением или между фактом и теорией на первый взгляд может показаться чрезвычайно искусственным. Т. Кун, рассматривая отдельные открытия, приходит к выводу, что они являются не изолированными феноменами, а длительными эпизодами с регулярно повторяющейся структурой.
Открытие начинается с осознания аномалии, то есть с установления того факта, что природа каким-то образом нарушила навеянные установленной теорией ожидания, направляющие развитие традиционной науки. Это приводит затем к более или менее расширенному исследованию области аномалии. И данный процесс завершается только тогда, когда принятая учеными теория приспосабливается к новым обстоятельствам таким образом, что аномалии сами становятся ожидаемыми. Усвоение теорией новых фактов требует чего-то большего, нежели просто дополнительного приспособления теории. До тех пор, пока приспособление не будет полностью завершено, то есть пока ученый не научится видеть природу в ином свете, новый факт не может считаться вообще фактом вполне научным.
Чтобы увидеть, как тесно переплетаются фактические и теоретические новшества в научном открытии, рассмотрим хорошо известный пример – открытие кислорода. По крайней мере три человека имеют законное право претендовать на это открытие, и кроме них еще несколько химиков, которые в начале 70-х годов XVIII века осуществляли обогащение воздуха в лабораторных сосудах, хотя сами не знали об этой стороне своих опытов. Прогресс традиционной науки, в данном случае химии газов, весьма основательно подготовил для этого почву. Самым первым претендентом, получившим относительно чистую пробу газа, был шведский аптекарь К.В. Шееле. Тем не менее, по мнению Т. Куна, можно игнорировать его работу, так как она не была опубликована до тех пор, пока о повторном открытии кислорода не было заявлено другим автором. Таким образом, работа К.В. Шееле никак не отразилась в истории.
Вторым заявившим об открытии был английский ученый и богослов Джозеф Пристли, который собрал газ, выделившийся при нагревании красной окиси ртути, как исходный материал для последующего нормального исследования «воздухов», выделяемых большим количеством твердых веществ. В 1774 г. он отождествил газ, полученный таким образом, с закисью азота, а в 1775 г., осуществляя дальнейшие проверки, – с воздухом вообще.
«Третий претендент, Лавуазье, начал работу, которая привела его к открытию кислорода, после эксперимента Пристли в 1774 г. и, возможно, благодаря намеку со стороны Пристли. В начале 1775 г. Лавуазье сообщил, что газ, получаемый после нагревания красной окиси ртути, представляет собой «воздух как таковой без изменений [за исключением того, что] ... он оказывается более чистым, более пригодным для дыхания». К 1777 г., вероятно не без второго намека Пристли, Лавуазье пришел к выводу, что это был газ особой разновидности, один из основных компонентов, составляющих атмосферу. Сам Пристли с таким выводом никогда не смог бы согласиться. Эта схема открытия поднимает вопрос, который следует задать о каждом новом явлении, осознаваемом учеными. Кто первый открыл кислород: Пристли, Лавуазье или кто-то еще?» – спрашивает Т. Кун *.
Новая теория возникает только после резко выраженных неудач в деятельности по традиционному решению проблем. Новая теория предстает как непосредственная реакция на кризис. Заметим также, хотя это, может быть, и не столь типично, что проблемы, по отношению к которым отмечается начало кризиса, бывают именно такого типа, который давно уже был осознан. Предшествующая практика традиционной науки дала все основания считать их решенными или почти решенными. И это помогает объяснить, почему чувство неудачи, когда оно наступает, бывает столь острым. Неудача с новым видом проблем часто разочаровывает, но никогда не удивляет. Ни проблемы, ни головоломки не решаются, как правило, с первой попытки.
Наконец, всем этим примерам свойствен еще один признак, который подчеркивает важную роль кризисов: разрешение кризиса в каждом из них было, по крайней мере частично, предвосхищено в течение периода, когда в соответствующей науке не было никакого кризиса, но при отсутствии кризиса эти предвосхищения игнорировались *.
В случае с концепциями А. Гана и Дж. Кейнса, Ган выступил концептуальным разработчиком теории, которую впоследствии не только назвали кейнсианством, но и стали связывать лишь с именем Кейнса.
Ган не мог добиться какого-либо серьезного успеха в практическом приложении своей теории, пока не разразился кризис 1930-х гг. До этого времени не было особых причин воспринимать теорию Гана как концепцию, имеющую международное значение, но его теория была замечена. Книгой «Народнохозяйственная теория банковского кредита» интересовались, особенно, в континентальной Европе, где стало появляться все больше его последователей. Но, поскольку, во-первых, через некоторое время мода на теории «легких денег» прошла, во-вторых, в Германии, где в то время жил Ган, к власти пришли фашисты, в-третьих, причины для проведения кредитной экспансии еще не появилось, то и труды Гана оставались предметом для обсуждения почти исключительно в научных кругах, где они заслужили репутации крайне грубых и вульгарных *.
До тех пор пока средства, представляемые старой теорией, позволяют успешно решать проблемы, порождаемые ею, наука продвигается наиболее успешно и проникает на самый глубокий уровень явлений, уверенно используя эти средства. Причина этого ясна. Как и в производстве, в науке смена инструментов – крайняя мера, к которой прибегают лишь в случае действительной необходимости. Значение кризисов заключается именно в том, что они говорят о своевременности смены научных инструментов и научных парадигм.
Сравнительный анализ «Народнохозяйственной теории банковского кредита» Гана и «Общей теории занятости, процента и денег» Кейнса. В 1949 г. Ган написал и опубликовал «Экономику иллюзий», где обвинил Кейнса в заимствовании основных идей кредитной экспансии из своей «Народнохозяйственной теории банковского кредита».
В СССР ни «Народнохозяйственная теория банковского кредита», ни «Экономика иллюзий» не заслужили должного внимания и не были переведены на русский язык. По мере того, как в современной России стал появляться интерес к теориям антикризисного управления, труды Кейнса вновь стали актуальными, а значит, актуальны и старые споры вокруг теорий «легких денег». В данном свете представляет значительный научный интерес одна из глав книги Гана, где он цитирует отрывки из своей и кейнсовой книги.
Важный аспект, который следует затронуть, состоит в оценке Ганом и Кейнсом вклада предшественников. В отличие от большинства сторонников и современных комментаторов, Кейнс прекрасно сознавал, что его идеи не были совершенно новыми. Во все времена издавались книги о «политике дешевых денег», имея общий тезис о том, что причиной расстройств в экономике, в особенности безработицы, является неправильная регулировка денежной массы, и может быть налажена посредством денег. Кейнс и сам обращал внимание на заслуги меркантилистов в своей «Общей теории занятости, процента и денег».
«Еще в молодости, – отмечал Ган, – я с большим интересом прочел книгу американца, живущего в Германии, Линкольна Хаусманна, «Мания золота». Он предвидел споры вокруг «политики дешевых денег» и обесценения валюты. Экономисты сочли его за чудака и книга осталась незамеченной». Другим предшественником Кейнса был «незаслуженно забытый пророк Сильвио Гезель», защитник теории «исчезающих денег». Книга Гезеля «Национализация денег» (1891) получила широкую известность в Европе, и особенно, в Швейцарии. Но, несмотря на немалое количество клубов, объединивших приверженцев его теории, она также не воспринималась всерьез. Предположение о том, что кризисы могут быть отложены на неопределенный срок путем выпуска денег, невзирая на обесценение, звучало абсурдно.
Кейнс мог увидеть более близкого единомышленника в своем современнике Федоре Готфриде, который обещал полную занятость путем «освобождения от процентного гнета». Нацисты еще до прихода к власти, использовали его теорию в своей кампании против демократии и свободы предпринимательства, но потом сместили его с высокого поста, посчитав, что на практике все его теории моментально обрушат валютно-кредитную систему рейха.
Более того, отмечает Ган, моя собственная книга, изданная в 1920 году, «Народнохозяйственная теория банковского кредита» содержала основные черты теории Кейнса. Под ее влиянием были написаны все европейские книги о «политике дешевых денег». Однако контраргументы, полученные в течение следующих десяти лет, были столь вескими, что я изменил основные положения своей теории. «Я думаю, более важным является тот факт, что критика моей теории также применима и к кейнсовой. Я попытался продемонстрировать, что основные идеи моей «Народнохозяйственной теории банковского кредита», по сути (да и по форме), очень схожи с «Общей теорией» В доказательство этому, я собрал основные схожие положения двух теорий, сопровождая каждое утверждение цитатами из обеих книг. Так же в этих двух книгах могут быть найдены и другие одинаковые отрывки» *.
Исходным моментом сравнительного анализа выступает представление о неравновесии в национальной экономике вследствие дефицита потребления. Занятость и производство, по мнению А. Гана, зависят от спроса, но спрос напрямую не зависит от производства и занятости. Дефицит потребления угрожает экономическому росту даже в том случае, если растет занятость, поскольку большая часть дохода сберегается: «Причиной уменьшения потребления является психологическое устройство членов экономики: рабочего, промышленника, бизнесмена, они не склонны тратить больше только лишь потому, что больше стали зарабатывать. Присущий им консерватизм сдерживает потребление в определенных рамках. Проще говоря, человек не начинает потреблять больше только лишь потому, что больше производит. Вознаграждение за труд потребитель склонен трансформировать в форму, так называемого, будущего спроса. Вместо того, чтобы улучшить свой текущий уровень жизни, потребитель склонен сберегать средства для обеспечения будущих расходов» *.
В книге Кейнса эта мысль звучит следующим образом: «Но независимо от изменений в уровне дохода, происходящих в течение коротких промежутков времени, очевидно также, что более высокий абсолютный уровень дохода, как правило, будет вести к увеличению разрыва между доходом и потреблением. Ведь побуждение к удовлетворению неотложных первостепенных нужд человека и его семьи обычно представляет собой более сильный мотив, чем побуждение к накоплению, и последнее только тогда начинает проявляться в полную силу, когда достигнут известный уровень благосостояния. Это ведет к тому, что с ростом реального дохода, как правило, более высоким оказывается удельный вес той части дохода, которая направляется в сбережения. Будет ли, однако, эта доля больше или меньше, мы все равно можем видеть основной психологический закон, присущий любому современному обществу, в том, что с ростом реального дохода оно не увеличит своего потребления на всю абсолютную сумму прироста и, следовательно, будет сберегаться более значительная абсолютная сумма (если только в то же самое время не произойдут резкие и необычные изменения в действии других факторов)». «Этот простой принцип ведет, как будет показано в последующем изложении, к тому же заключению, к которому мы пришли и раньше: уровень занятости может повышаться только pari passu с увеличением инвестиций. Иное положение можно наблюдать только в тех случаях, когда изменяется склонность к потреблению» *.
Другой принципиально важный тезис, «заимствованный» Кейнсом без какой-либо ссылки на предшественника, состоит в том, что увеличение дохода ведет не только к абсолютному увеличению сбережений, но и к росту доли сбережений в располагаемых средствах.
«Развитие кредита ведет к ускорению образования денег на сберегательных счетах. … Развитие кредита не только увеличивает счета в банках, но и увеличивает их рост», – писал А. Ган *. «… Незначительная склонность к сбережению перестанет существовать, как только мы достигнем полной занятости», – писал Кейнс *. Дефицит потребления вреден, создает пробел в инвестициях, поскольку сбережения, снижающие потребление, не обязательно переходят в руки предпринимателей, нуждающихся в инвестициях: «Тезис о том, что любое производство автоматически ведет к потреблению, не верен, если учесть, что производители потребительских товаров сберегают покупательную силу и дефицит покупательной силы не компенсируется предоставлением кредитов банками. Что касается причин депрессий и кризисов, то, возвращаясь к идеям Мальтуса, мы видим, что стагнация на рынке товаров, возникает в фазе бума, потому что покупательная сила занятых, которая обычно возвращается предпринимателю в форме спроса, перестает поступать к нему. Чековые счета трансформируются в сберегательные, «затвердевают» и более не формируют спроса на рынке» *.
Аналогичная мысль высказывается Кейнсом: «Но существует взгляд, согласно которому норма процента выступает как фактор, обеспечивающий равновесие спроса на сбережения, предъявляемого теми, кто решился на новые инвестиции при данной форме процента, с предложением сбережений, складывающимся при этой же норме процента в результате психологической склонности общества к сбережению. Этот взгляд изменится, как только мы поймем, что невозможно вывести норму процента исходя лишь из указанных двух факторов» *.
Важный момент сравнительного анализа состоит в указании на то, что Кейнс хвалит тех же самых и только тех самых авторов, которых упоминал Ган.
Определенные представители доклассического периода, особенно Мальтус, заслуживают похвалы, по мнению Гана, поскольку они, в отличие от Риккардо и других классиков, видели, что сбережения могут помешать спросу: «Удивительно, как точно Мальтус сумел распознать эту взаимосвязь. Его оппоненты утверждали, что любые сбережения автоматически приводят к спросу на производственные товары. Мальтус считал, что их главной ошибкой является признание того, что накопление автоматически ведет к спросу. Эту же ошибку повторяют и сейчас все те, кто согласно господствующему мнению, верят в абсолютную зависимость инвестиций и сбережений» *. А вот слова Кейнса: «… О подобных идеях не вспоминали в респектабельных кругах в течение целого столетия, пока у Мальтуса, в его поздних работах, представление о недостаточности эффективного спроса не заняло определенного места в научном объяснении безработицы». «… Однако Рикардо остался совершенно глух к тому, что говорил Мальтус» *.
Существенным моментом всех ранее разрабатывавшихся капиталотворческих теорий было объяснение взаимосвязи процента и ликвидности. Согласно Гану, сбережения автоматически не превращаются в инвестиции, поскольку деньги представляют собой наиболее ликвидные средства. Процент должен, в том числе рассматриваться как плата за потерю ликвидности и за риск, поскольку предоставление денег в долг влечет за собой риск.
В обсуждении процента и ликвидности доводы Кейнса сформулированы точно так же, за исключением того, что он связывает уровень предоставления кредита с желанием граждан иметь ликвидные средства, в то время как Ган связывал их с предпочтением ликвидности банками, по той простой причине, что банки являются основными кредиторами экономики.
«Если объем кредитов, предоставляемых банками, зависит от их собственной ликвидности и процента, то значит цена кредита – это только плата за потерю ликвидности на срок его предоставления. С точки зрения банка, процент это плата за риск», – пишет Ган *.
«Должно быть совершенно ясным, что норма процента не может быть вознаграждением за сбережение или выжидание как таковое. Ведь если человек хранит свои сбережения в форме наличности, он не получает никакого процента, хотя эти сбережения ничуть не хуже, чем другие! В противоположность такому взгляду простое определение нормы процента заключается, в двух словах, в том, что норма процента есть вознаграждение за лишение денег и ликвидности на определенный период. Ведь норма процента как таковая есть не что иное, как величина, обратная отношению суммы денег к тому, что можно получить, расставаясь с возможностью распоряжаться этими деньгами на обусловленный период времени в обмен на долговое обязательство», – пишет Кейнс *. Эта же мысль повторена в другом месте: «Корень ошибки заключается в том, что норма процента рассматривается как вознаграждение за выжидание как таковое, а не как вознаграждение за отказ от тезаврирования, – подобно тому как ставки дохода по займам или инвестициям с разной степенью риска совершенно правильно рассматриваются в качестве вознаграждения не за выжидание как таковое, а за готовность пойти на риск. В действительности не существует точной границы между этими ставками дохода и так называемой «чистой» нормой процента, ибо все они являются компенсацией за риск, связанный с неопределенностью того или иного рода. Лишь в том случае, когда деньги служат только для обращения, но отнюдь не в качестве хранилища ценности, подошла бы иная теория» *.
Вслед за Ганом Кейнс идентично трактует потребность в ликвидности как субъективное понятие, зависящее в сущности от самоуверенности и догадок.
По мнению практикующего банкира Гана, ликвидность банков зависит от величины средств на счетах. Увеличение требований денежных средств ведет только к одному существенному последствию – уменьшается их ликвидность. Однако утверждения, касающиеся ликвидности или неликвидности банков – плод суждений конкретных банковских менеджеров. Такие суждения в высшей степени субъективны. Для более–менее твердой уверенности в будущем устанавливаются верхний и нижний пределы ликвидности. Таким образом получается, что величина кредитов, предоставленных банками, зависит от уверенности в завтрашнем дне *.
По Кейнсу, в нормальных обстоятельствах количество денег, требуемое для того, чтобы удовлетворить мотивы обращения и предосторожности, зависит главным образом от общей активности экономической системы и от уровня денежного дохода. Но именно посредством воздействия на спекулятивный мотив управление денежной системой (а при отсутствии такого управления – случайные изменения количества денег) приводит к желаемым экономическим результатам *. «Состояние долгосрочного предположения, на котором основываются наши решения, зависит поэтому не только от того, что мы можем прогнозировать как наиболее вероятное. Оно зависит также от уверенности, с которой мы делаем этот прогноз, от того, в какой мере мы считаемся с вероятностью, что наш лучший прогноз окажется совершенно ложным» *.
Объяснение величины процента в теории Гана достаточно необычно. По его мнению, процентные ставки в большой степени конвенциональный феномен: «Владельцы чековых и сберегательных счетов, чаще всего получили эти деньги по воле случая. В отличие от любого другого платежа в экономике, выплата процентов не приводит к росту предложения. Владельцы банковских счетов, как мы видим на примере Англии, не станут тратить свои деньги, даже если бы проценты не выплачивались вовсе» *.
А вот высказывание Кейнса: «Видимо, точнее было бы сказать не то, что норма процента есть в значительной степени психологический феномен, а что она есть в значительной степени конвенциальный феномен» *.
Ликвидность долгосрочных инвестиций может быть повышена путем создания того, что Ган назвал «косвенной ликвидностью»: «… Специальный метод предоставления кредита был постепенно изобретен с целью снижения риска неликвидности инвестированных средств. Этот метод делает инвестиции «косвенно ликвидными». Проблема неликвидности активов исчезнет если их не извлекать из оборота, а перепродавать. Явным примером косвенной ликвидности является коммерческий вексель. … Другими примерами могут быть сделки, формирующие акционерный капитал» *.
По мнению Кейнса, «решения инвестировать капитал в частные предприятия старого типа означали, однако, что нельзя было беспрепятственно взять обратно вложенные деньги – не только с точки зрения общества в целом, но также и для отдельного лица. С отделением управленческих функций от собственности на капитал, что стало обычным для сегодняшнего дня, с развитием организованного рынка инвестиций в дело вступает новый важный фактор, который иногда способствует инвестициям, но иногда чрезвычайно увеличивает неустойчивость системы. Таким образом, инвестированные средства остаются недвижимыми для общества, но ликвидными для инвесторов» *. |
| |
|
|
