|
| | | | Проблемы современной экономики, N 2 (26), 2008 | | | | ВОПРОСЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. МАКРОЭКОНОМИКА | | | Ковалев А. В.
доцент кафедры менеджмента Белорусского национального технического университета,
кандидат экономических наук
| |
| | | | | В статье рассматриваются вопросы применения метода робинзонады в различных направлениях экономической теории, выявляется различие между атомицизмом и индивидуализмом как методологическими приемами |
Непосредственным поводом для написания данной статьи стала прочитанная в одном из отечественных учебников по экономической теории мысль, что вся современная экономическая наука, построенная на основе методологического индивидуализма и рассмотрения «экономики Робинзона», не соответствует реальности – и потому не может быть основой для выведения экономических категорий. Нисколько не оспаривая, что Робинзон – абстракция, все же мы намерены показать, что ее применение не так уж алогично и бесполезно, а наоборот, имеет под собой мощные методологические основания.
В своей основе данная проблема может быть сформулирована гораздо шире. Напомним, что австрийский подход к выведению основополагающей категории экономической науки, а именно категории ценности, был построен именно на методологическом индивидуализме, а не атомицизме, в литературе же зачастую происходит смешение этих понятий. Использование робинзонады позволяет объяснить содержание и другого методологического «кита» австрийской школы – субъективизма.
Роман Д. Дефо о приключениях Робинзона Крузо [4] вышел в свет в 1719 году. По мнению современников, он представлял собой отличный приключенческий роман и пользовался колоссальным успехом, свидетельством чему стало появление десятков литературных подражаний на разных языках. Уже почти три столетия Робинзон воспринимается не просто как литературный персонаж, но, пользуясь аналогией Дж. Тобина, как «великий миф» *. Литературные критики позиционируют данное произведение как первый классический английский роман, который можно назвать «историей современника». Для философов проблема Робинзона – это в первую очередь проблема одиночества. Французские революционеры-позитивисты увидели в Робинзоне рожденного свободным «естественного человека», не обремененного никакими социальными ограничениями. Однако Робинзон попадает на остров, уже являясь сформированной в конкретных исторических общественных условиях личностью, обладая запасами знаний, привычек и навыков культурного человека, в том числе в области хозяйственной деятельности. Как отмечал А. Аникин, «робинзонада – это созданная воображением мыслителя и писателя ситуация, в которой отдельная человеческая личность (иногда небольшая группа людей) поставлена в условия жизни и труда вне общества. Робинзонада – экономическая модель, в которой исключаются отношения людей между собой, т. е. общественные отношения, и оставлены только отношения обособленного человека с природой» [1].
Идея Д. Дефо получила серьезное отражение в экономической науке. Экономисты считают, что роман является классическим описанием сингулярной экономики традиционного типа, т.е. натурального хозяйства без внешних воздействий, и авторы учебников с удовольствием используют поведение гипотетического Робинзона как пример для объяснения различных экономических ситуаций.
Если принять за аксиому, что экономика Робинзона – это экономика без обмена, то к робинзонаде трудно отнести пример Д. Рикардо [11, с. 45–46], в котором первобытные охотник и рыбак обмениваются уловом и добычей пропорционально затратам своего рабочего времени на данные продукты труда. Парадокс такого обмена заключается не только в том, что вне массового рынка отдельно взятому охотнику может оказаться ненужной рыба, а рыбаку – мясо, но и в том, что при расчете стоимости орудий труда участники обмена применяют таблицы сложных процентов. Поэтому более точным будет считать, что к образу Робинзона как к методологическому приему первым обратился Карл Маркс в «Капитале» [7]. В первой главе своего труда Маркс приводит пример хозяйства Робинзона как противоположности рыночного хозяйства: «он… должен удовлетворять разнообразные потребности и потому должен выполнять разнородные полезные работы… Он должен точно распределить свое рабочее время между различными функциями. Больше или меньше места займет в его совокупной деятельности та или иная функция, это зависит от того, больше или меньше трудностей придется ему преодолеть для достижения данного полезного эффекта» [7, с. 86–87].
Поскольку Робинзону известно, что применение его труда в разных сферах отличается только качественными характеристиками, но все эти виды труда являются различными формами деятельности одного и того же человека, не существует противоречия между частным и общественным, конкретным и абстрактным трудом, между потребительной стоимостью и стоимостью. Маркс не решается признать, что устранение основополагающих противоречий его теоретической системы происходит в хозяйстве Робинзона не просто потому, что отсутствует обмен (Маркс сам отмечает, что несмотря на прозрачность отношений между Робинзоном и составляющими его самодельное богатство вещами, в них уже – без обмена! – заключаются все существенные определения стоимости), а потому, что в рамках экономической системы Робинзона отсутствует проблема ранжирования общественных потребностей. Маркс не показывает, какими конкретно видами труда будет заниматься Робинзон – для этого недостаточно знать количество рабочего времени, которое тратит Робинзон на поиск полезных растений и на ловлю рыбы – нужно еще и знать, насколько тот или иной из этих продуктов более ценен. А это может сделать только сам Робинзон, поскольку только он вправе определить «данный полезный эффект» от каждого вида своей деятельности. И у Робинзона не возникает противоречий в осуществлении уже выбранного вида деятельности. Даже когда он тратит значительную часть своего рабочего времени на постройку корабля, который не сможет потом дотянуть до воды, в рамках своего знания, своих предпочтений и своего выбора он не считает, что тратит время впустую…
Ф. Визер обнаруживает ошибочность выбора отсутствия обмена как главной причины разрешения указанного противоречия: «если раскрыта тайна экономики отдельного хозяйства, то тогда не будет больше ничего таинственного и в товаре, который переходит от одного хозяйства к другому» [2, с. 429]. Однако на уровне изолированного хозяйства противоречие между потребительной стоимостью и стоимостью в теоретической системе Маркса действительно отсутствует!
От Робинзона Маркс переходит к патриархальному семейному крестьянскому хозяйству, в котором производятся все необходимые для потребления предметы. Здесь он снова делает вывод, что «затрата индивидуальных рабочих сил, измеряемая временем, уже с самого начала выступает здесь как общественное определение самих работ», потому что продукты труда данной семьи не противостоят друг другу как товары. На самом деле противоречие разрешается потому, что до того, как определить, на производство какого из продуктов тратить какое рабочее время, в семье по установившимся внутри семьи правилам уже было определено оптимальное для нее количество каждого товара, то есть потребности были ранжированы заранее.
Доводя данную идею до логического завершения, Маркс представляет союз свободных людей, работающих общими средствами производства. Весь продукт их труда будет представлять собой непосредственно общественный продукт – и будет распределяться между средствами производства и предметами потребления для каждого из членов этого союза. Распределение времени между различными видами труда при этом будет «надлежаще установлено в соответствии с различными потребностями», а способ распределения благ «будет зависеть от ступени исторического развития производителей». Отметим в этой связи, что неправомерное перенесение отношений «микрокосма» (семьи), где суммарные потребности можно ранжировать как ввиду небольшого количества их носителей, так и по причине относительной схожести мировосприятия, на «макрокосм» не совсем правомерно. На уровне общества, в условиях ограниченных производственных возможностей, подобное ранжирование потребностей немыслимо, и любые попытки его осуществления приведут к выводу о неизбежной необходимости делегирования какому-то из членов данного общества права определять общественные потребности.
Таким образом, Маркс, применяя робинзонаду как методологический прием, экстраполирует выводы, полученные на основе изучения хозяйства Робинзона, на более развитые экономические системы потому, что они сохраняют базовое (по его мнению) условие, роднящее их с Робинзоном, а именно отсутствие обмена. Маркс считает, что достигает поставленной перед собой цели – доказывает исчезновение таинственности товарной формы в общественной экономике.
Карл Менгер стоит на иных теоретических позициях, но также обращается к образу Робинзона при анализе категории «ценность». Менгер определяет ценность как «суждение, которое хозяйствующие люди имеют о значении находящихся в их распоряжении благ» [9, с. 101], не прибегая к робинзонаде: образ одинокого субъекта не нужен для понимания сущности ценности, которая основана на отношении благ к потребностям, а не на сущности благ. Иное дело – мера ценности. Менгер выводит различие в величине ценности благ из познания человеком того различного значения, какое имеет для него удовлетворение различных потребностей. Он доказывает, что ценность любой части имеющегося у человека запаса блага определяется «значением, которое имеют для него наименее важные из всех удовлетворений потребностей, обеспеченным всем количеством [благ] и зависящие от этой [последней] части» [9, с. 110]. Именно в этом случае автор на трех страницах робинзонады анализирует поведение «изолированно хозяйствующего субъекта», ограниченного одним источником пресной воды.
Менгер приводит примеры потребностей, удовлетворяемых Робинзоном при помощи пресной воды. Первые двадцать мер воды в день нужны ему «для сохранения своей жизни», следующие сорок мер – «для поддержания здоровья, для содержания в чистоте своего тела, платья и т.д.», еще сорок – «для цветника и т.п.». Как метко отметил Л. Роббинс в знаменитом эссе «Предмет экономической науки», «основной постулат теории ценности заключается в том, что индивиды способны проранжировать свои предпочтения определенным образом – и действительно делают это!» [15]. Парадоксально схожие мысли можно обнаружить и у самого Д. Дефо: «природа, опыт и размышление научили меня [Робинзона] понимать, что мирские блага ценны для нас лишь в той степени, в какой они способны удовлетворить наши потребности» [4, с. 126].
Следует отметить, что у каждого человека имеется своя индивидуальная структура потребностей, поэтому применение метода робинзонады позволяет Менгеру временно исключить из анализа проблему соотношения потребностей различных индивидов. Однако сразу после робинзонады Менгер переходит к более сложным социальным отношениям, вначале рассматривая корабль с ограниченным количеством съестных припасов (при этом наделяя каждого путешественника собственной структурой потребностей, неким количеством благ – и рассматривает невозможность обмена фунта сухарей на фунт золота в условиях риска умереть от голода!), а позже – и к анализу общих условий и пропорций обмена между людьми, обладающими разными благами. Поэтому упрекать Менгера, а за ним и всю австрийскую школу в «атомицизме» вряд ли имеет смысл – наоборот, все они «рыночники».
Обратим внимание на то, что существует действительно важный вопрос, ускользающий от внимания из-за очевидности ответа. Почему в случае с Робинзоном Менгера ни один читатель не ставит под сомнение именно такое ранжирование потребностей? Да просто дело в том, что каждый из нас, оказавшись в положении Робинзона, был бы поставлен перед важнейшей задачей, на которую была бы направлена любая наша деятельность, – задачей выжить! Поэтому можно согласиться с тем, что «выживание как ключевой термин при эволюционистском подходе в самом широком его понимании» присущ австрийской школе в целом» [3; 12].
В реальном мире каждый из нас решает скорее не проблему выживания, а проблему улучшения своего «благосостояния» посредством оптимизации выбора между различными альтернативами. При этом наша деятельность опирается на наш (и заимствованный) прошлый опыт, мы не задаемся вопросом о правильности своего поведения – но при этом вряд ли можем объяснить логику и процедуру собственного выбора. Робинзонада как методологический прием ставит всех нас в одинаковое положение – наши потребности в воде (и других благах) будут ранжированы одинаково, а недостаток предметов удовлетворения потребностей неизбежно поставит перед нами проблему оптимального распределения рабочего времени между «добыванием» различных полезных предметов.
Анализ робинзонады актуален не только для объяснения методологического индивидуализма, но и для понимания субъективизма в экономической теории. В общественных науках мы неизменно интерпретируем действия других людей из аналогии с нашим собственным умом. Поэтому «если анализ действий человека состоит во вписывании наших фактических наблюдений в модели, существующие в нашем уме, то мы способны понимать все меньше и меньше по мере обращения к существам, все более и более от нас далеким» [13]. Думается, именно поэтому Робинзон Крузо – «цивилизованный» человек – гораздо лучше подходит для анализа, чем гипотетический первобытный дикарь, поставленный в аналогичные Робинзону условия необитаемого острова. Сложно представить себе, чтобы дикарь, являющийся по своей сути коллективистом, поскольку в одиночку был не способен добывать средства к существованию, вообще смог бы выжить на необитаемом острове. Учет закономерностей развития цивилизации приведет к постановке вопроса о том, что Робинзон в восприятии исследователя XIX века должен отличаться от «Робинзона XXI века». Эта проблема удачно разрешается до тех пор, пока исследователи читают в детстве роман Дефо.
С точки зрения методологии австрийской школы, «объекты человеческой деятельности не поддаются определению в объективных терминах, их можно определить только ссылаясь на человеческие цели» [14], – и поскольку цели Робинзона нам предельно ясны, постольку не возникает проблемы с анализом его поведения.
После Менгера применение образа Робинзона стало еще более популярным как среди приверженцев австрийской школы, так и среди сторонников иных направлений экономического анализа. Однако, в духе общей тенденции «объективизации учения Менгера» робинзонада применялась не столь методологически корректно. Так, Ф. Визер, возвращаясь к приему «корабля в море», лишает каждого из членов команды возможности распоряжаться каким-либо количеством воды и говорит о необходимости составления плана расходования воды для «обеспечения наивысшей пользы, какая вообще может быть достигнута» [2, с. 430]. Таким образом, «австриец» Визер поручил определять степень важности потребности каждого человека кому-то иному, кто приведет команду к максимизации суммарной полезности.
Приведем другие примеры влияния романа Д.Дефо на развитие экономической науки. В романе, решив вести дневник, Робинзон делит страницу на две колонки, озаглавливает их «добро» и «зло» и записывает справа о том, что он несчастен, выброшен на берег, одинок, но слева – что он жив, в то время как его друзья погибли. Уж не находясь ли под влиянием Дефо У. Джевонс говорит о количественном измерении чувств – удовольствия и страдания [5, с. 71]? Дж. Б. Кларк в «Распределении богатства» так же, как и Визер, переносит принцип максимизации благосостояния индивида на общество. В данном случае он утверждает, что «жизнь Робинзона была введена в экономическое исследование вовсе не потому, что она важна сама по себе, но потому, что принципы, управляющие хозяйством изолированного индивидуума, продолжают руководить и экономикой современного государства» [6, с. 51]. А.Маршалл разделяет подход методологического индивидуализма и распространяет робинзонаду на анализ капитала, при этом понимая, что по мере отдаления анализа от индивида к неким «общественным» образованиям, качество анализа ухудшается. Как отмечал сам ученый, «балансирование выгод и издержек всего капитала в целом может оказаться краеугольным камнем общественной экономики; правда, вследствие неравного распределения богатства в общественном масштабе нельзя вести счет с таким приближением к точности, какое достижимо для индивидуума, будь то Робинзон Крузо или современный бизнесмен» [8, т. 1, с. 144].
Маршал использует пример Робинзона и при анализе инвестирования в терминах дополнительных выгод и издержек от простой хозяйственной операции: «…решая вопрос о том, брать ли легкую лестницу для сбора диких плодов, они [Робинзон или первобытный крестьянин] сопоставляли с ожидаемой выгодой лишь основные затраты, тем не менее сама лестница не была бы изготовлена, если бы они не рассчитывали, что она принесет выгоду при решении целой совокупности многих мелких задач, чтобы возместить затраченные на ее изготовление усилия. [8, т. 2, с. 47]. В данном случае методологический прием оказывается удачным благодаря способности читателя применить свою систему классификации объектов, свое субъективное видение выгод и издержек к анализу предпочтений анализируемого субъекта.
Впрочем, перенесение приема робинзонады на анализ капитала и общественного производства не является настолько же удачным, как при анализе меры ценности. Л. фон Мизес считал оправданным упрек социалистов и институционалистов, высказанный ими в сторону экономической науки за применение идеальных конструкций размышлений и деятельности индивидуального хозяйственного субъекта. В системе, где отсутствует рынок средств производства, невозможен экономический расчет [10, с. 195]. Однако в хозяйстве Робинзона долгосрочный экономический расчет имеет место: проблема решается распределением рабочего времени между производством предметов потребления и средств производства. Возникает проблема расчета при перенесении решений хозяйства Робинзона на решения в обществе, – где различие потребностей индивидов в предметах потребления порождает конкурентность в использовании средств производства в разных целях. Заметим, что игнорирование данного противоречия экономической наукой можно отнести к числу ее существенных недостатков.
Еще один важный аспект робинзонады – вера. Атеист Маркс с издевкой замечает: «О молитве и т.п. мы уж не говорим, так как наш Робинзон находит в ней удовольствие и рассматривает такого рода деятельность как отдохновение» [7, с. 86]. По Дефо, Робинзон не был истинно верующим человеком и пришел к вере только перед лицом смерти во время болезни, приключившейся с ним через несколько месяцев после того, как он очутился на острове [4, с. 86, 94–96]. Начав читать Библию после выздоровления, Робинзон заметил: «положение мое, оставаясь внешне таким же бедственным, стало казаться мне гораздо более сносным» [4, с. 101]. Представляется, что именно вера в Бога утвердила его в необходимости выжить и сделать все возможное для возвращения, т.е. оказало воздействие на систему его потребностей: «слово божье было нашим руководителем на пути к спасению» [4, с. 201]. «Робинзон Крузо» был любимой книгой моего деда. Сегодня я понимаю, почему: для достойной жизни в этом мире человеку необходимы два качества – трудолюбие и вера. Это те основополагающие моральные ценности, на основе которых легко вывести категорию «ценности» в экономическом смысле.
В заключение отметим следующее.
1. Применение метода робинзонады соответствует принципам методологического индивидуализма и субъективизма – и наиболее удачно используется экономистами при анализе меры ценности.
2. Методологический индивидуализм не тождественен методологическому атомицизму – и может быть корректно экстраполирован на развитые социальные отношения.
3. Наличие у людей различной структуры потребностей требует осторожности в применении данного метода для предотвращения «объективизации» понятия «ценности». |
| |
|
|
