|
| | | | Проблемы современной экономики, N 4 (24), 2007 | | | | ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ | | | Чуешов В. И.
заведующий кафедрой философских наук Академии управления при Президенте Республики Беларусь (г. Минск)
доктор философских наук, профессор
| |
| | | |
Хозяйственной жизнью как объектом научного исследования глубоко заинтересовались уже древние греки. Политик и философ Ксенофонт первым из них обнародовал работу с названием «Экономика». В ней ученик Сократа, описывая беседу своего учителя с зажиточным Критобулом, ввел в оборот понятие «экономика» для обозначения философско-научных знаний о ведении домашнего хозяйства.
Интерес Ксенофонта к предмету и задачам экономики имел не только теоретический, но и практический смысл, поскольку в последние годы жизни ему самому пришлось заниматься организацией сельскохозяйственного труда в полученном от спартанцев имении. Если бы не запросы практики, мы, по-видимому, так рано не увидели философских размышлений о природе домоведения.
Человек, занимаясь общественными делами в Древней Греции, жалованье получал очень редко – слишком уж щепетильны были греки в вопросах моральной чистоты слуг общества. Поэтому первоначально экономика ни для Ксенофонта, ни для пропагандистов и критиков его взглядов на ее специфику с какими-либо другими, в принципе, интересовавшими древнего грека как животное политическое (Аристотель) проблемами хозяйствования полиса, социума в целом обычно не соотносилась. Заслуга Ксенофонта в понимании природы предмета экономики состояла в том, что он, несмотря на абстрагирование от его связей с единственно достойными внимания эллина проблемами общества (политии), сумел все же показать, что экономика может быть не только искусством, но и наукой. Ксенофонт был в этом, безусловно, прав, поскольку домоведением, так или иначе, занимались все древние греки, да и не только они.
Ведение домашнего (фактически, семейного) хозяйства, по мнению Ксенофонта, имело два, присущих истинному научному знанию (эпистеме) свойства – всеобщность и необходимость. От этого открытия Ксенофонта, как от отправной точки анализа специфики экономики и оттолкнулся другой выдающийся ученый экономист античности Аристотель.
В «Политике» ученик и критик Платона, в отличие от Ксенофонта стал уже сетовать на то, что несмотря на необходимость и универсальность законы домоведения (домостроя) по причине их укорененности в повседневности не столь интересны для изучения, если интересны вообще, в отличие от законов обмена (торговли) и обогащения. Не интересны, конечно, с философской точки зрения. Философия, полагал Аристотель, невозможна без удивления, а удивляться, к примеру, хорошо организованному собственному питанию, люди все же менее склонны, чем удачно проведенной кем-либо торговой сделке или приобретению значительного состояния.
Как показывает анализ текста «Политики», Аристотель все же понимал, что философию, ориентированную на познание бесконечного, изучение закономерностей движения мысли от познания сущности первого порядка к сущности второго, третьего и т.д. порядка, всеобщие и необходимые стороны домоведения должны интересовать. Они – основа воспроизведения человека и его самости. Тем не менее четких указаний на другие возвышающиеся над горизонтом обыденности и уже вызывающие удивление всеобщие моменты домашнего хозяйствования, того же воспроизводства бесконечного богатства и разнообразия людской природы в рамках хозяйства, использующего конечное, ограниченное количество ресурсов, в экономическом дискурсе Стагирита еще не было. По мнению Аристотеля, куда как более занимательными для изучения, поэтому, с философской точки зрения, являлись законы обогащения и обмена, а не закономерности домоведения. Их исследованием, по его мнению, должны заниматься соответственно хрематистика – наука об обогащении и наука об обмене – каталлактика *.
Современники Аристотеля в большинстве своем еще не сомневались в том, что существуют пределы человеческого обогащения. На это им недвусмысленно указывали многочисленные предупреждения о внутренней трагичности и иллюзорности отсутствия пределов у личного обогащения. Например, миф о Мидасе, жажда обогащения которого, санкционированная богами, обрекла царя на голодную смерть, а также похороны Александра Македонского, убедительно показавшего другим демонстрацией собственных свободных рук, что даже человеку, накопившему значительное состояние в земной жизни, в своем, так сказать, неземном существовании придется, если, конечно, придется, начинать сколачивать состояние с нуля.
На этом фоне современные примеры удовлетворения жажды обогащения являются более наивными. Особенно у той части современого сообщества, которая по тем или иным причинам освободилась из-под репрессивной опеки мифологического и религиозного мировоззрения, и у которой тяга к личному обогащению иногда не соотносится даже с какими-либо объективными пределами. Впрочем, и наоборот, современные сверхбогачи – типа Билла Гейтса или российских олигархов – редко демонстрируют нам какие-либо сдерживающие субъективные пределы обогащения.
С этой точки зрения догадка Аристотеля о том, что хрематистика как наука об обогащении (увеличении собственности) могла бы развиваться как в форме кейс стади, выражаясь современным языком, в частности, экстрактирования общих правил из индивидуальных сюжетов об успешном сколачивании состояний, так и в виде особой философии обогащения заслуживает самого серьезного внимания. По крайней мере, известный рассказ Аристотеля о том, как мудрец, бессребреник Фалес смог разбогатеть, арендовав задешево маслобойни и затем переуступив их, заваленными богатым урожаем оливок, землевладельцам с выгодой для себя, может рассматриваться как такой поучительный случай (кейс) личного обогащения, который недвусмысленно указывает на предпочтительную для современного человечества его общую модель. Согласно этой модели, в основе обогащения должно лежать научное открытие и его практическое использование в соответствии с законами товарно-денежных отношений, или инновация, как сегодня обычно говорят.
Наряду с хрематистикой, не менее достойной философского внимания дисциплиной о хозяйствовании, по мнению Аристотеля, могла быть каталлактика – наука об обмене с целью получения прибыли, иначе говоря, всеобщее и необходимое знание о денежном обращении и торговле.
В наши дни термин «каталлактика» (с греч. «katalatten» – обмениваться, менять, а также принимать в сообщество, общину, примирять) в литературе нередко связывают с именем не Аристотеля, а британского исследователя Р.Уотли, называвшего так науку об обмене в условиях рынка. Несмотря на важнейшую роль вопросов приоритета в концептуальном творчестве, здесь важнее обратить внимание на другое. Объектом исследования, как экономики, так хрематистики и каталлактики в Древнем мире был именно человек и его связи с другими людьми. С этой точки зрения, экономические науки призваны изучать общественные связи, взятые в их, выражаясь гегелевским языком, абстрактно-общих естественных и необходимых (производства и потребления), а также конкретно-общих (товарно-денежных) связях с другими людьми и в контексте общих-абстрактно (в этом случае говоря уже парагегелевским языком) отношений (внутри собственного дома и т.п.). Следовательно, согласно старому философскому уроку, преподанному нам Ксенофонтом и Аристотелем, приступая к размышлениям о предмете экономической науки необходимо договориться, по меньшей мере, о следующих его философских предпосылках. Во-первых, о том, что является необходимым и достаточным условием для простого воспроизводства человека (общества), во-вторых, каким образом данное производство возможно, и наконец, в-третьих, в каких формах оно реализуется.
В наши дни, как убедительно показали И.К. Смирнов, В.Я. Ельмеев, Д.Ю. Миропольский, в дискуссиях о предмете экономической науки принципиально неверно забывать о том, что воспроизводство (уже биологическое) человека невозможно без труда, а также производства, потребления, что труд, в свою очередь, невозможен вне идеального целеполагания, а последнее является в каком-то смысле отношением собственности, или, выражаясь более широко, присвоения, воления.
Вместе с тем, в современном диалоге о предмете экономической науки все еще в тени остаются другие старые философские уроки. В особенности учет того обстоятельства, что для Аристотеля экономика, хрематистика и каталлактика были тремя не только связанными друг с другом, но и разными науками. Разными, по меньшей мере, благодаря использовавшимся в них философским предпосылкам – абстрактно-общим, конкретно-общим и обще-абстрактным. То, что это были науки различные, было чем-то даже само собой разумеющимся для македонца, долгое время прожившего в Афинах и знавшего о законе Солона, согласно которому свои «заборы» должны иметь все домовладения. В этом отношении Аристотель в каком-то смысле лишь распространил старую солоновскую норму на сферу научного знания, выступив родоначальником не только системы экономических наук, но и логических (напомним в этой связи традицию объединять часть его произведений в «Органон»), и психологических, и философских. Не означает ли это, что аристотелевские замечания о необходимости разграничения предметных областей разных экономических наук также не утратили своего смысла и сегодня, вступая в дискусию о предмете экономической науки, сначала следует четко прочертить границы между экономикой, хрематистикой, каталлактикой, т.е. всеобщими и необходимыми знаниями о труде, произодстве и потреблении, собственности, продукте и благе(богатстве). Если же кто-либо полагает, что он с Аристотелем не согласен, то ему придется аргументировать представление о том, что в наши дни экономика уже превратилась в единую (некоторые ученые экономисты считают, что она уже превратилась в единственную) науку о человеке? В этом случае, как мне кажется, также будет выявляться современное значение старых философских уроков о предмете экономической науки.
Не претендуя на выявление всех сторон старых философских уроков обсуждения предмета экономической науки и оставляя в стороне несостоятельные в философско-методологическом смысле притязания экономического империализма, хотелось бы обратить внимание на следующее. Если в наши дни экономическая наука и возможна, как целое, то в пространстве ее дискурса следует научиться различать, по крайней мере, три аспекта. А именно аспекты, связанные с изучением человека, социума и человечества в целом.
Впервые эти аспекты предмета философских размышлений о хозяйствовании сумел разглядеть, как несложно догадаться, все тот же Аристотель. По его мнению, совокупность семей образует селение, полис, государство, а политика (политейя) основывается на разделении труда, его специализации, обмене продуктами. Тем не менее, ни сам Аристотель, ни другие античные авторы последовательно еще не дифференцировали государство и общество, и глубоко не рассматривали весь комплекс проблем участия государства как субъекта в процессе хозяйствования. Для Аристотеля, поэтому, понятия «экономика» и «политическая экономия» скорее всего были бы словами синонимами.
Политическая экономия, как отличная от экономики наука возникает тогда, когда специалисты начинают отвечать не на вопросы о законах домоведения, а на другие вопросы, в особенности, о том: «Как государство богатеет?» (А.С.Пушкин). В этом направлении движения мысли начинает более интенсивно осознаваться различие предметов экономической науки Древнего мира и политической экономии Средневековья уже у средневековых арабских ученых (Ибн-Хальдуна и др.) – последователей Аристотеля. В этом же русле находилась и новация А.де Монкретьена в Новое время, показывавшая, что для лучшего понимания роли (меркантелистской!) государства в процессе хозяйствования, следует использовать понятие «политическая экономия».
Как справедливо подчеркивают современные исследователи, по своему содержанию политическая экономия, разрабатывавшаяся в трудах других ученых Нового времени – У.Петти, А.Смита, К.Маркса, уже претендовала не только на изучение роли государства в процесе хозяйствования, но и на изучение хозяйственной жизни социума, общества вообще. С этим обстоятельством, по-видимому, и было связано последующее введение в оборот понятия «социальная (общественная) экономия», которое специалисты находят уже у Ж.Б. Сэя, а впоследствии в работах Л. Вальраса, Ф. Визера, Дж. М.Кейнса и, обратим на это внимание особо – А.А. Богданова.
В наши дни, как известно, в научный оборот введены также и другие, схожие по смыслу с понятием социальной экономии имена: «социальная политэкономия», «моральная экономика», «справедливая экономика», «гуманистическая экономика» и т. д. Отдавая должное их новаторскому смыслу, можно, поэтому, согласиться с мнением о том, что «“социальная экономия”, базируясь на двух фундаментальных категориях – социализации и гуманизации, продолжает ряд традиций классической политической экономии». Одновременно при этом нельзя все же согласиться с продолжением процитированной выше мысли в том смысле, что «как трансформированный аналог традиционной политической экономии в новых исторических условиях она идет ей на смену (курсив мой. – В.Ч.)». (Алиев У.Ж. «Экономическая теория» или «теоретическая экономия»? // Проблемы современной экономики. 2003. №3/4.– С. 50). Нельзя, как мне представляется, потому, что национальное государство даже в условиях глобализации все еще остается сильным субъектом на поле хозяйствования человечества, внутри социума различия между государством и гражданским обществом, в том числе и особенностями их хозяйствования, если они имеются, конечно, весьма значительны.
Человек, общество (государство, гражданское общество), человечество – феномены, хотя и тесно связанные друг с другом, но различающиеся по своему содержанию. Они выражают разноуровневый характер не только субъектов хозяйствования, но и предметных областей остающейся разнопредметной науки. Вот почему и исследователи предмета экономической науки должны каким-то образом учитывать ответы на следующие вопросы: «Являются ли науки об обществе также и науками о человеке, или наряду с социальными существуют еще и гуманитарные науки (науки о человеке)? Изучая общество, рассматривают ли современные социальные науки также и человечество, или же человечество в целом должно быть объектом изучения не в социальных или гуманитарных, а каких-либо других, например, глобальных науках?»
Для того, чтобы методологически корректно даже только подойти к ответам на данные вопросы, полезно, как представляется, специально заострить внимание на размерности предметной области современных социальных, гуманитарных наук вообще, экономической науки, в особенности, и задуматься над вопросом о том, а не будет ли разумным в этом случае выделять, по крайней мере, три их измерения, связанные соответственно с бытием индивида (личности, индивидуальности), бытием социума (общества, социальных и этнических общностей людей разной размерности, государства, гражданского общества) и, наконец, бытием становящегося на наших глазах все более и более единым человечества (различными интеграционными объединениями национальных государств и т.д.).
Личностное, социумное и связанное с феноменом человечества измерение пространства современных социальных наук является, конечно, пространством не столько перцептуальным, сколько концептуальным, поскольку на уровне перцепции невозможно иметь дело с обществом или человечеством в целом. Другими словами, объект современных социальных наук может быть трехмерным не столько реально и перцептуально, сколько концептуально. Следовательно, в тезисе о трехмерном характере современных социальных наук не следует усматривать ни поверхностной аналогии между личностью как высотой, социумом как шириной и человечеством как длиной объекта современных социальных наук, ни упрощенного гипостазирования понятий «общество и человечество вообще».
Человек, общество, человечество отделены друг от друга разве что в абстракции, поскольку специальное и профессиональное изучение человека немыслимо без изучения общества, единства и отличий какого-либо индивида от других людей, а также от исследования человечества, как непрерывного процесса смены одного поколения людей и типа социума другими.
Трехмерная структура объекта современного социогуманитарного познания вообще, его авангарда – экономической науки, в частности, однако, не всегда учитывается при изучении их предметных областей, что, к сожалению, нередко является причиной излишней поляризации мнений о границах предметов различных современных социальных и гуманитарных наук, а также дисциплин, объектом изучения в которых, фактически, является не столько индивид или социум, сколько человечество.
Например, если реальным объектом изучения в современной западной и отечественной научной и учебной дисциплине экономикс является индивид, его поведение, то ее предметом специалисты нередко считают общество (социум). Как пишет, например, Г.Мэнкью, «экономикс – наука о том, как общество (курсив мой. – В.Ч.) управляет, имеющимися в его распоряжении ограниченными ресурсами» (Мэнкью Г.Н. Принципы экономикс.– СПб., Питер, 1999. – С.30).
В силу того, что в развитых странах в наши дни отсутствие непосредственной причастности индивида к производственно-трудовому процессу является распространенным достаточно широко, реализуемое в экономикс вынесение труда и его роли в жизни общества за скобки предметной области экономической науки оказывается, если и не вполне нормальным, то, по меньшей мере, методологически приемлемым «ходом мысли». Наоборот, если уже не в целях теоретической чистоты изучения предмета науки экономикс, а практически изъять труд, материальное производство из жизни уже не отдельного человека, а общества в целом, то оно сначала проест в течение нескольких месяцев то, что им уже было произведено, а затем просто прекратит существование. Труд, произодство – атрибут не столько индивида, сколько общества, социума в целом. Это было неплохо показано, как в Священном писании, так и в работах ученых-экономистов Нового времени, например, У. Петти. Его последователь К. Маркс собственным важнейшим достижением в области экономической науки считал открытие не столько роли труда и материального производства в жизни общества вообще (это составляло суть его вклада в социальную философию), сколько его двойственного характера, а также двойственности других экономических процессов и явлений. По его мнению, чтобы существовать, общество на предысторической фазе своего развития должно заниматься материальным производством, а производя, оно, в свою очередь, воспроизводит себя в виде дифференцированного на социальные классы и слои организма, социальной системы, которая накладывает неизгладимый отпечаток на бытие отдельного человека.
Марксово открытие двухмерности человеческо-социумного характера общественного бытия, в том числе и экономических процессов в наши дни, по мнению многих специалистов, должно трансформироваться в представление о трехмерности современной экономической науки. Одно из возможных направлений анализа современной трехмерности макропространства экономического бытия удачно описывается, например, следующим образом: «один из векторов выражает товарно-стоимостную, конкурентную сторону хозяйственной жизни общества, другой – отношения сотрудничества (коллективной связи в широком смысле) и третий вектор, занимающий вертикальное положение, символизирует экологическое измерение (курсив мой. – В.Ч.) хозяйственных процессов. Этот вектор выполняет ценностную функцию» (Ведин Н.И., Газизуллин Н.Ф., Хасанова А.Ш. Актуальные вопросы разработки методологии современной экономической науки //Проблемы современной экономики. – 2003, № 3/4. – С. 48).
Нельзя не согласиться с тем, что в наши дни роль экологического фактора в конструировании предметной области экономической теории и реализации современной хозяйственной практики трудно переоценить. Сегодня уже не только специалистам хорошо известно о том, что удельный вес высвобождаемой современным человечеством энергии является сопоставимым с той энергией, которую наша планета получает от Солнца, и что современное человечество потребляет всего около двух процентов добываемого им с помощью труда в природной среде.
Противоречия и проблемы в современном взаимодействии уже не столько отдельного человека, общества, социума, сколько человечества в целом с природной средой в наши дни чаще всего именуются экологическим кризисом. Анализируя его причины, специалисты обычно ссылаются и на низкий уровень культуры и (или) биологическую агрессивность человека (точнее, общества), и на лежащие в основе хозяйственной практики (в особенности, его западной части) принципы иудейско-христианского мировоззрения, и на второй закон термодинамики. Важное место среди причин современного экологического кризиса они отводят также и собственно экономическим факторам – взаимодействию производства и потребления, законам получения прибыли и рынка. Полезно подчеркнуть, что среди причин экологического кризиса в научной литературе правильно указывается также жизнедеятельность всего современного человечества, т.е. выдвигается такая их версия, согласно которой «виноваты все и каждый (концепция «коллективной ошибки»)» (см.: Глобальная экологическая проблема.– М.:Мысль, 1990. – С.36–44)).
В наши дни, по-видимому, было бы и наивно, и малопродуктивно, как с конкретно-научной, так и с философской глубокомысленностью игнорировать какую-либо из перечисленных выше, в том числе и неявно указанную нами здесь индустриально-технологическую причину современного, чреватого разнообразными экологическими кризисами природопользования.
Не менее важно и другое – научиться различать и исследовать, по-меньшей мере, три измерения современного экономического макропространства взаимодействия людей с природной средой – уровень отдельного человека (индивида), социума (общества) и, наконец, человечества в целом. В самом деле, трудно оспаривать существование тесной связи реальных успехов в деле индивидуального природопользования и уровня агрессивности и (или) культуры человечества в целом; как, впрочем, и взаимосвязь достижений социума в деле рационального природопользования и индивидуальных особенностей людей, а также зависимость современного общества в целом от использования различными социумами видов производственной технологии.
Неудивительно, что важной приметой последней трети ХХ века в деле изучения причин современного экологического кризиса сегодня все больше и больше становится понимание взаимосвязи индивидуального, социумного и относящегося к человечеству в целом моментов в комплексе причин современного экологического кризиса.
Данное обстоятельство прямо-таки бросается в глаза при сравнении знаменитого доклада Римскому клубу «Пределы роста» (1972 г.), авторами которого были тогда еще начинающие исследователи, аспиранты Дж. Форрестера, автора программы «Мир-2», супруги Медоуз, создавшие компьютерную модель «Мир-3». Эта модель указывала на неизбежность экологической катастрофы для человечества в целом по причине неверно выбранной стратегии экономического развития. По прогнозам 1972 г. выходило, что если человечество не изменится, его численность должна будет вследствие реализации неоправданно высоких экономических темпов развития резко сократится к 2020 г. Несмотря на то, что авторы доклада супруги Медоуз лично очень серьезно отнеслись к своим экологическим предсказаниям (подвергнув себя даже стерилизации), созданная ими компьютерная модель хозяйствования была адресована, по преимуществу, не отдельному человеку и не человечеству в целом, а социуму (в первую очередь, национальным государствам).
Однако реальная аудитория доклада оказалась все же более широкой. Впервые за всю предшествующую историю своего развития именно человечество в целом, в том числе и с помощью доклада супругов Медоуз смогло приблизиться к пониманию тупикового характера собственного роста без пределов (в особенности, экономического роста без экономического развития) и вынуждено было задуматься о последствиях своего хозяйствования.
Понятие «человечество» при этом превратилось из абстрактно-общего понятия в имеющее не только субъективный, но и объективный смысл конкретно-всеобщее. Следствием этого стала разработка концепции ограниченного, или устойчивого экономического развития, как реакции на возможный трагический по своим последствиям выход человечества за определенные компьютерной программой границы его роста.
В 2004 г. в еще одном докладе Римскому клубу в соавторстве уже с Е. Рэндерс, который назывался «Пределы роста: 30 лет спустя», супруги Медоуз, апеллируя уже не столько к национальным государствам, сколько к единому человечеству, вынужденно констатировали, что современные процессы акселерации (убыстрения) экономического роста, появление неизвестных ранее барьеров безопасности, как, впрочем и субъективные, человеческие ошибки в восприятии и оценке пределов дальнейшего экономического роста обусловили невозможность использования человечеством в целом концепции ограниченного экономического развития.
В вопросах экологии, в отличие от социума, человечество в целом не спасают ни новые технологии (инновации), ни новые институты (правила игры), ни новое сознание, – утверждали авторы доклада 2004 г. В самом деле, новые технологии (инновации) никогда не бывают дешевыми. Это означает, что как выбор в их пользу, так и отказ от них определяется в первую очередь экономической мощью определенного типа социума. В современных условиях почти половина жителей планеты Земля живут менее чем на два доллара в день (60 долл. в месяц), а разрыв между богатейшими и беднейшими странами увеличился с 30: 1 до 82: 1 в 1995 г. Единое экологическое одеяло человечества, с этой точки зрения, может в реальности состоять лишь из отдельных лоскутков, размеры которых будут определяться бедностью/богатством их владельцев – национальных государств и (или) их объединений. Вместе с тем, само по себе экономическое богатство некоторого социума еще не гарантирует для него возможности уберечь себя от экологических угроз (под ударами урагана Катрина не устояли даже мощнейшие в экономическом плане США).
Под этим углом зрения, следует критически оценивать возможности трех известных стратегий устранения причин и последствий экологического кризиса: технологически-инновационной, хозяйственно-экономической и менеджериальной. Согласно первой стратегии, любые экологические угрозы могут, в принципе, быть преодолены за счет инноваций. Например, на резкое ухудшение качества потребляемой воды или воздуха человечество, согласно технологически-инновационной стратегии, может адекватно отреагировать, направив свои ресурсы на разработку принципиально новых очистных сооружений для воды и воздуха. В этой перспективе, однако, цепь, состоящая из старых технологий (нефундаментальных инноваций (НФИ)) – экологических угроз – фундаментальных инноваций(ФИ), будет напоминать постоянно раскручивающуюся спираль. В ней средства и цели, следствия и причины всегда будут перепутаны, а телега поставлена впереди лошади. Сходная ситуация складывается и в случае концентрации внимания человечества на экономии собственных ресурсов и возможностей дальнейшего развития. В этом случае временной лаг между НФИ и экологическими угрозами увеличивается, а последние превращаются в мины замедленного действия. Обратившие на это внимание американские ученые, поэтому, справедливо полагали, что наиболее эффективным способом устранения экологического кризиса является ликвидация не его следствий, а причин. Сегодня уже нельзя мириться с тем, что современное человечество разбазаривает наиболее благоприятные технико-политико-экологические возможности скорректировать дальнейший курс собственного развития, а ученые будут и далее игнорировать принципиально трехмерный – индивидный, социумный, а также связанный с феноменом человечества уровень социальных наук вообще, экономической науки, в особенности.
Согласно докладу американских ученых 2004 г., человечество все еще находится на краю экологической пропасти и, следовательно, дальнейшее игнорирование трехмерности экономической науки становится неоправданным. Не означает ли это, что различие между экономикс, политической экономией и глобальной экономической теорией является не столько взаимоисключающим, сколько взаимодополняющим. По крайней мере, нам кажется, что в современных дискуссиях о предмете экономической науки мы все больше и больше наблюдаем элементов не столько принципиальных расхождений их представителей, сколько взаимодополнительности и единства. Точно так же, как длина некоторого предмета не исключает наличия у него в макропространстве ширины и высоты, так и экономикс, политическая экономия и глобальная экономическая теория не исключают друг друга, поскольку современное экономическое пространство, по меньшей мере, трехмерно. В этом и видится современный смысл старых философских уроков о предмете экономической науки. | |
|
